Он покачал головой и, рассмеявшись, вымолвив в пустоту:

– Не знаю… Почему-то мне хочется, чтобы ты любила и желала только меня.

Аззира посмотрела на него в растерянности, а затем ответила:

– Тебе ведь твоя сила, Адданэй. Разве можно тебя не любить? – и добавила: – Интересно, сколько их было – женщин, готовых отдать за тебя жизнь?

– Какая разница! – взъелся он. – Меня они не волнуют! Но как насчет тебя?

– Я твоя, Адданэй. Ты – единственная моя земная любовь, – что-то творилось в ее зеленых глазах, что заставляло если не верить, то предполагать, что она не врала. Даже несмотря на странную оговорку "земная".

Аззира плавно и пока еще осторожно приблизилась к нему.

– Ведь я вижу, – сказала она, – ты никого не желал так сильно, как меня. Но почему ты все время на меня злишься?

– Ты прикидываешься?! Разве могу я не злиться, когда ты отдаешься другим?

– Ты тоже проводишь время с другими женщинами. И что? – парировала Аззира.

– Я мужчина.

– И что? – повторила она.

– Знаешь, если бы ты стала только моей, я отказался бы от всех женщин мира.

– Это вряд ли, – бросила она. – Да и зачем? Какой смысл? Зачем придумывать себе новые границы? В этом гнилом мире и так мало радостей.

Он не нашелся, что ответить. Как объяснить той, которая с детства наблюдала разврат эртинского дворца те простые вещи, которые с детства внушались ему?

В замешательстве, он пропустил момент, когда Аззира прижалась к нему горячим телом и запустила пальцы в его волосы. Проклятье! Опять! Что же она творила с ним? Эта божественная шлюха, эта окаянная ведьма, которая превращала его в раба собственной похоти! Он зарычал, прижимая ее к себе. А она смеялась.

Аданэй, утомлённый, остался в ее палатах, однако долго не мог заснуть. Последние дни перед приездом брата он вообще спал плохо: мешали мысли, сомнения, застарелая ненависть и жажда мести.

Глубокой ночью, когда он ворочался без сна, то скорее почувствовал, чем услышал, как у него над ухом прошелестел теплый шепот Аззиры:

– Тебе не дают спать мысли о брате?

– Да.

– Я спою тебе, и ты заснешь.

– Тогда пой, Аззира. И выспись сама. Возможно, Элимер приедет уже к завтрашнему вечеру, тебе тоже нужно отдохнуть.

– Мне? Зачем?

– Ты ведь царица. При встрече тебе нужно быть сильной.

– При встрече? Адданэй, послушай, я здесь ни при чем, меня не волнуют свары между царствами, которые все равно когда-нибудь рухнут. Я не собираюсь там появляться!

– Нам нужно там появиться!

– Нет, не нам – тебе. Это же твой брат, вот сам с ним и говори.

– Но послушай, как насчет этого твоего колдовства. Ведь ты можешь внушить Элимеру все, что угодно!

– Нет, мой бог, не могу. Это действует лишь на тех, с кем я связана узами крови. Например, на Латтору. Да и на всю илиринскую знать, если подумать, ведь мы хоть и в дальнем, но родстве друг с другом. Или на тебя. С тобой я связана через ребенка. Но я не могу понять, как ты устоял? – она хихикнула. – Ты – второй, у кого это получилось.

– А первый?

– Первая. Гиллара. Моя сестра и мать.

– Ты знаешь об этом?! – поразился Аданэй.

– Это все неважно.

– Но…

Его невысказанный вопрос прервался песней, которую Аззира, снова превратившись в ведьму, запела низким, глубоким голосом. Что за чары вложила она в эту колыбельную, Аданэй не знал и не мог знать, но скоро почувствовал, как голову его окутал туман, грезы затуманили разум, а тело наполнилось дурманящей легкостью. Наверное, никогда прежде он не засыпал так сладко.

– Мальчишки – что с них взять? Одни лишь драки в головах

Города и селения Илирина Великого проносились перед Элимером, не оставляя в памяти ни малейшего следа, ведь сейчас кхан мысленно уже пребывал в Эртине и как наяву видел грядущую встречу с братом. От фантазий этих неприятно крутило в желудке, но отогнать мысли оказалось выше его сил. Даже Шейра, которая ехала рядом с ним в богато украшенной повозке, с интересом разглядывая все вокруг, не могла его отвлечь.

Изначально Элимер не планировал брать жену в Илирин, тревожась, что дальняя дорога в ее положении чревата если не опасностью, то излишними трудностями. Однако уступил желанию Шейры сопровождать его. В конце концов, для нее, не видевшей за свою жизнь ничего, кроме Дейнорских лесов и городов Отерхейна с беспредельными степями, эта дорога станет скорее развлечением, нежели тягостью. И оказался прав: выносливой айсадке, привычной к трудностям, переносить дорогу было не сложнее, чем его воинам.

Элимер непроизвольно обернулся. Варда, Ирионг, Гродарон, прочая воинская знать – лучшие из лучших – в колесницах. А позади сверкающие доспехами этельды и Видольд с отрядом телохранителей. Все те же люди. Нет только Тардина. От этой мысли у кхана в единый миг испортилось настроение, и он даже пропустил мимо ушей вопрос Шейры. Впрочем, она сама тут же о нем позабыла, увлеченно вглядываясь в вырастающую на горизонте величественную Эртину.

Элимер тоже невольно обратил взгляд на далекие, устремленные в небо белые башни. Первый раз увидел он столицу Илирина, но отнюдь не красоты древнего царства занимали его в этот день: совсем иные мысли бродили в голове кхана.

"Как никогда близок час, способный изменить будущее двух держав. Ты – брат мой, враг мой, который должен быть мертв, но жив. Ты, превративший мое детство и юность в затяжной кошмар! Ты, своими издевками отвративший от меня людей, которые в иное время могли бы стать мне друзьями. Ты, заставивший их видеть во мне лишь слабого мальчишку, недостойного трона! А помнишь ту рабыню, помнишь, как унизил меня? Если бы ты только знал, как сильно я возненавидел тебя в тот момент и как сильно возжелал твоей смерти! А помнишь, как ты со своими дружками выставлял меня на посмешище – особенно в присутствии женщин?!

Ты почти заставил меня забыть, что такое гордость. Ты забрал всю любовь отца себе. Ты – у которого с детства было все, на что ты указывал пальцем – именно ты сделал меня тем, кто я сейчас. Именно из-за тебя я так часто вижу страх в обращенных на меня взглядах. И – какая ирония – радуюсь ему. Потому что привык думать: пусть лучше меня боятся, чем презирают. Из-за тебя! Да, именно из-за тебя я разучился верить людям. Именно ты чуть было не лишил меня способности любить.

И сейчас ты снова встал на моем пути! На моем пути во главе враждебной страны! Что же я испытаю, когда посмотрю в твои ненавистные глаза? Смогу ли не плюнуть в них? А может, как в прежние времена, подобно мальчишке, я наброшусь на тебя с кулаками, лишь бы стереть с твоей самодовольной физиономии мерзкую ухмылку? Я не знаю, смогу ли удержаться от этого, но знаю, что должен. Ведь сейчас я – кхан. Кхан – а не затравленный ребенок. И ты, мой брат, мой враг, за все ответишь. Право, тебе нужно было скрыться, когда я тебя отпустил, а не вставать у меня на пути. Потому что больше я тебя не пожалею! Я не прощаю своих врагов. Уже не прощаю. И я заставлю тебя умирать долго, ты станешь вопить от боли и ползать в моих ногах, умоляя о смерти. А я – я буду стоять и смеяться!"

Аданэй в окружении приближенных ожидал кхана Отерхейна и его людей, что уже показались на подъезде к Эртине, и через короткое время должны были промчаться через город и предстать у царского дворца. В столице Элимеру готовили торжественную встречу с музыкой, угощениями и обменом дарами, как и полагалось при дружественном визите правителя государства.