– Вам не видать власти! – выкрикнула Лиммена. – Не в этой жизни. Ты – уже старуха, а дочь твоя никогда не станет царицей!  – от нервного напряжения царица согнулась от боли и не смогла сдержать всхлипов. Аданэй, чувствуя почти невыносимую жалость, еще сильнее сжал ее руку.

Когда боль немного отступила, она разогнулась и с благодарностью посмотрела  на своего Айна, отчего тот захотел провалиться сквозь землю.

– Я в восторге! – сказала Гиллара. – Это очень увлекательное зрелище. Лиммена, как давно я мечтала увидеть твои мучения и смерть.

– Может… я умираю, – парировала царица, – но умираю счастливой. А что ждет тебя?

– Я стану матерью царицы.

– Ты безумна, как и твоя дочь, – снова попыталась рассмеяться Лиммена. – Которая замужем за бывшим рабом, кстати.

Аданэй похолодел: он уже понял, что сейчас скажет Гиллара.  Он должен был остановить ее. Лиммена имела право хотя бы умереть в уверенности, что Айн ее любит.

– Уходи! – прикрикнул он на Гиллару.

Она устремила на него ласковый взгляд.

– Игра уже окончена, можешь больше не притворяться, – произнесла.

Лиммена недоуменно посмотрела на любовника, а потом на Гиллару. Последняя ухмыльнулась и бросила-таки роковую фразу:

– Давай, принц, не стесняйся. Перед смертью царица имеет право узнать, на ком она на самом деле женила свою племянницу.

Аданэй понял: все, поздно, слова прозвучали, обратной дороги нет. Чем же ты прогневила Богов, Лиммена, если они даже умереть тебе не позволили спокойно?

– Ты спятила? Какой еще принц? – прохрипела царица.

– Кханади Аданэй Отерхейнский – вот какой!

– Лжешь! Он мертв.

– А ты присмотрись к своему Айну – и убедишься, что Аданэй еще как жив. О, я была уверена – мы с Ниррасом оба были уверены, – что ты не устоишь перед ним, – она глумливо хихикнула. – Никто бы не устоял.

– Что… как… – голос Лиммены дрогнул.

Он не сразу заметил устремленный на него взгляд царицы, в котором затаилась наивная надежда, что слова Гиллары – ложь. Однако понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы она наконец признала правду.

Лиммена выдернула свою руку из его и прошептала:

– Ты… Айн… Аданэй… ты, – такая злоба и горечь прозвучали в этом шепоте, что захотелось зажать уши и не слышать. – Нет… Как ты мог? Ты все знал… Будь проклят! И ты сам, и жизнь твоя, и потомки твои! И каждый шаг, и каждый вздох твой пусть прокляты будут!

Он содрогнулся, услышав страшные слова. Попытался что-то сказать, коснуться ее, но царица посмотрела так, как смотрят на отвратительное насекомое. Сейчас, мучимая болью, в окружении одних лишь врагов и предателей, она находила в себе силы не взвыть от горя, а окатить всех ледяным презрением.

– Убирайтесь. Делайте что хотите, но оставьте меня одну.

– Ну нет, Лиммена, – почти ласково проворковала Гиллара, – я жажду увидеть твой последний вздох, даже если мне придется проторчать здесь еще сутки.

И тут царица сорвалась.

– Убирайтесь! – хрипло ревела она. – Убирайтесь! Я ненавижу всех вас! Латтора, Латтора, моя девочка, Латтора, где ты?!

– Она тебя не услышит, ее здесь нет, – хихикнула Гиллара.

– Что вы с ней сделали? Что вы сделали с моим ребенком?

"Так не должно быть! – в негодовании подумал Аданэй. – Гиллара, будь она неладна!"

– Латтора в безопасности, – как можно более мягко произнес он. – Никто не тронет ее, обещаю.

– Убирайся, ты, раб! Можешь звать себя кханади, но для меня ты – раб! Жалкий… грязный… раб. Вон с глаз моих!

Гиллара собралась что-то сказать, но Аданэй так на нее посмотрел, что она сочла за благо промолчать.

– Успокойся, Лиммена, мы уходим. Уже уходим, – все так же мягко вымолвил он. Отойдя от ложа царицы, он приблизился к  Гилларе и, едва сдерживая злость, зашептал ей на ухо:

– Я сказал, мы уходим. Считай это первым приказом твоего будущего повелителя.

Небрежно, с нарочитой грубостью, он развернул Гиллару с дочерью и подтолкнул обеих к выходу.

Как ни странно, Гиллара не спорила и не сопротивлялась. Аззиру же все происходящее, похоже, не интересовало вовсе. Лишь у выхода она чуть помедлила и без всякой интонации произнесла: "Радуйся, я слышу крылья смерти".

Аданэй передернулся: он понял, что его жена и впрямь не в себе.

Ниррас вышел вслед за всеми, аккуратно прикрыв за собой дверь. Похоже, советник почувствовал большое облегчение, избавившись от обвиняющего взгляда Лиммены.

– Зачем тебе это понадобилось?! – набросился Аданэй на Гиллару. – Что, нельзя было дать ей умереть спокойно?

– Пожалуйста, не злись. Это наши с Лимменой давние счеты, я должна была отомстить ей. Извини, что тебя втянула.

Аданэй сознавал, что не сумеет доказать Гилларе всю омерзительность, всю подлость ее поступка, а потому лишь зло сжал зубы, понимая свое бессилие: уже очень давно не чувствовал он себя настолько паршиво.

Не удостоив никого и взглядом, он двинулся прочь, стремясь избавиться от невыносимого общества.

– Ничего, – обернулась Гиллара к Ниррасу, – мальчик скоро успокоится.

– Хотелось бы верить, – пробурчал Ниррас. – Хотя мне тоже стало как-то не по себе от того, что ты там устроила.

– Я имела на это основания, ясно? – возвысила Гиллара голос.

– Ясно, ясно, не кричи, – усмиряюще проговорил Ниррас, воздевая вверх руки.

– Мы так и будем здесь стоять? – раздалось у них за спиной.

– Ну что ты, дитя мое, – с улыбкой обернулась Гиллара на этот неживой голос, – мы уже уходим. Лиммена вот-вот умрет, а тебе нужно отдохнуть перед тем, как занять трон.

Обладательница голоса медлительно, как сомнамбула, тронулась вниз по лестницам, сопровождаемая Гилларой.

Ниррас помедлил: он подозвал Аххарита, который крутился невдалеке от царских покоев.

– Поставь у входа надежных людей, – сказал советник. – Хотя нет – лучше сам встань. Никого не впускай и не выпускай, пока она не умрет. Даже лекарей. Сам за ней следи. Как только умрет, – Ниррас кивнул на дверь, – дай мне знать.

– Обожаю грязную и подлую работу! – откликнулся Аххарит.

– Да ладно, не кривляйся, – увещевательно вымолвил Ниррас. – Это мое последнее распоряжение такого рода. Если все пройдет хорошо, сделаю тебя сотником, а потом и тысячником, как и обещал.

– Я не постесняюсь напомнить, ты знаешь.

– Знаю, – кивнул Ниррас и отправился догонять Гиллару и свою дочь – Аззиру.

Скоро, уже совсем скоро Гиллара сообщит и ей, и народу, кто приходится отцом будущей царицы Илирина.

***

Оставшись одна, Лиммена опрокинула в рот очередную порцию капель. Но они не спасали от всепоглощающей боли. Теперь она жалела, что отказалась от яда, но добраться до него уже не могла: ослабевшее тело не подчинялось, не позволяло встать с ложа. Вонзив взгляд в пустоту, тяжело и поверхностно дыша, Лиммена словно выпала из окружающего мира. Пропали, растворились мысли, осталась лишь нестерпимая боль – и непонятно, которая сильнее: та, что в теле или та, что в душе.

"Боги, Боги, вы прокляли меня. А я проклинаю вас, жестокие Боги жестокой земли! Я проклинаю жизнь. И смерть я тоже проклинаю. И тебя, подлый, хитрый, гнусный раб… Айн… Аданэй… мразь… Тебя я проклинаю страшнее всех".

Мысль о кханади заставила ее разрыдаться. Как же она могла быть так слепа! Так слепа! Если бы она не поддалась гибельной страсти, она заметила бы, какой странный этот Айн. Отерхейнский акцент, надменность облика и необычайная красота. Разве так много в Отерхейне светловолосых красавцев, чтобы она не заподозрила в нем Аданэя? А ведь ей не раз описывали обоих наследников.