— Тебе не больно?

Романофф качает головой, игриво смотря ему в глаза.

— Нерв поврежден, плечо ничего не чувствует после пули.

Барнс тут же убирает руку, отпуская ее.

— Я не хотел навредить тебе. — Извиняется то ли за то, что сейчас повалил, то ли за то, что тогда выстрелил.

— Ты и не навредил. Джеймс, — Наташа кладёт ладонь на его щеку, приподнимая подбородок и заставляя посмотреть на себя, — я вообще-то не сахарная.

Барнс чувствует себя неправильно, даже неловко. Романофф, которую он все ещё прижимал к полу, по сравнению с ним выглядит гораздо более хрупкой и маленькой. Он знает, что она профессиональный боец и тренированный солдат, но Барнс — человек старой закалки.

Наташа смотрит на него, приподняв уголки бледных губ в улыбке, зеленые глаза изучают его лицо. Она не спешит убирать руку, мягко поглаживая пальцами щетинистую щеку.

— Джеймс…

Барнс отвлёкся буквально на секунду, сосредоточившись на приятном тепле прикосновения, но Романофф, в отличие от него, расслабляться не спешила. Резко и с силой толкнув его в грудь второй рукой, она переворачивается, выбираясь из-под тяжелого тела, и в следующий момент сама укладывает Барнса на пол.

— …не надо меня недооценивать.

Светлые волосы Наташи пахнут чем-то сладким. Они скользят по ее плечам, обнажая гибкую шею, когда она нависает над ним. Романофф заводит его правую руку за голову, не выпуская запястье из цепких пальцев, другой стягивает резинку.

— Я это заслужила.

То ли вопрос, то ли утверждение. По ее тону сложно понять — голос уверенный и с ноткой самодовольства.

— Тогда оставь себе.

Он принимает поражение спокойно, даже не претендуя на реванш. В его планы не входит сопротивляться, а Наташа не торопится слезать, рассматривая его обтянутый майкой торс. От пытливого взгляда не укрывается ни один сантиметр, особенно грубая полоса шрама, где бионическая рука присоединяется к телу. Барнс, сам не зная почему, чувствует себя неловко, будто она видит что-то постыдное, что не стоило бы показывать.

Романофф ничего подобного не ощущает. Ее зеленые глаза вновь обращаются к его лицу, пальцы забираются в волосы. Наташа снимает с запястья украденную резинку, убирает темные пряди Барнса со лба и парой ловких движений собирает их на затылке в короткий хвост.

— А ты красивый, Джеймс, — говорит она, снова касаясь его подбородка. — От девчонок, наверное, отбоя не было.

Барнс смущенно усмехается, с трудом пытаясь вспомнить, когда в последний раз задумывался о том, как он выглядит. До войны, наверное. В тот вечер, когда они со Стивом водили в Старк Экспо двух девушек. Должно быть, им обеим сейчас уже под сотню. А он не сможет вспомнить ни их лиц, ни имён.

— Тогда у меня был неказистый друг, — говорит Барнс, иронично растягивая губы в улыбке. — А теперь он возмужал, и на меня даже никто не посмотрит.

— То есть залог успеха в неказистом друге?

Наташа довольно ухмыляется.

Барнс слышит шаги Стива где-то в коридоре и смущается почти как ребёнок. Свободной рукой обхватывает Романофф за талию и, крепко прижав, поднимается с пола вместе с ней, пока Роджерс, услышав, что они в зале, не зашёл и не начал задавать вопросы.

Наташа, крепко обхватывая его бёдрами, отпускает запястье и поправляет собравшуюся на талии майку. Барнс осторожно ставит ее на ноги.

Если это был спарринг, то самый приятный в его жизни.

***

Он начинал смотреть на свою кровать с отвращением, когда солнце заходило за линию горизонта. Знал, что, едва заснёт, снова попадёт в своё прошлое, от которого при свете дня пытался убежать как можно дальше. Но скорости вечно не хватало, и в этой гонке он раз за разом приходил вторым.

Снова новые простыни и целые подушки, приглушённый свет из-за окна. Барнс не хотел ложиться, но он и так почти не спал уже две ночи, а завтра предстоит много работы — возможно, поспать вообще не удастся. Мысль о том, что придётся снова добровольно погрузиться в воспоминания, ужасала, но отдыхать надо всем, даже суперсолдатам.

Рельефное тело касается прохладной постели, Барнс запускает руки в волосы, убирая пряди со лба. Он лежит на спине, грудь приподнимается при каждом глубоком вдохе. Ему кажется, где-то в воздухе снова витает сладкий запах волос Романофф. Кожа на щеке до сих пор помнит, как она гладила его тёплыми пальцами, хоть это и было всего лишь отвлекающим маневром.

Но долго это не длится, и, стоит закрыть глаза, перед ним как живой стоит Александр Пирс и бьет его по лицу.

— Полный отчёт.

Барнс молчит, рассеянно смотрит куда-то в угол сквозь окружающих его людей. Все они боятся Зимнего Солдата, у них приказ держать его на прицеле.

— Полный отчёт, живо!

Он пытается собрать картинку из осколков памяти в своей голове. С трудом силится понять, почему лица людей на мосту кажутся такими знакомыми. Он уже видел ту женщину с рыжими волосами, но это как будто было в другой жизни. И тот человек… Он назвал его Баки.

Барнс пытается спросить, но его толкают на спинку кресла и грубо суют в рот капу. Он знает, что за этим последует и слушается, потому что не хочет откусить себе язык.

Пирс отдаёт приказ, и холодные оковы вновь обхватывают его руки, пластины, тяжёлые и заряженные, отпускаются на голову. Барнс знает, что сейчас будет больно, и воспоминания сотрутся через три… два…

— Можно?

Романофф тихо стучит в дверь с не присущей ей робостью, и Барнс открывает глаза. Приподнявшись на локтях на кровати, садится. Кивает девушке, и та заходит в его комнату.

— Ты не спишь.

Если это вопрос, то скорее всего риторический. Барнс оставляет его без ответа. Смотрит, как Наташа подходит ближе к нему и уже без спроса садится на край кровати.

— До утра осталось часов шесть, а ты не похож на человека хоть немного отдохнувшего.

Барнс отворачивается, думая, что он вообще на человека уже не очень-то похож. Снаружи он на пике физической формы, но внутри разваливается на куски мяса и железа, причём уже очень давно.

Кнопка нажата, процесс запущен.

— Завтра позвонит Роуди. Возможно… нам придётся лететь в Мексику. Тебе нужно поспать, Джеймс.

Романофф говорит мягко, не отводя от него взгляда, и вновь собственное имя из ее уст обезоруживает.

— Я не могу, — признаётся он, глубоко вздыхая. Пальцы рук крепко переплетены друг с другом, плечи чересчур напряжены. — Закрываю глаза — и вижу… все это. Каждый раз.

Наташа смотрит с сочувствием, и ему вновь не по себе. Ощущение собственной беспомощности холодными змеями вьётся по спине, где-то внутри закипает бессильная злоба. Не на Романофф, нет. На себя. На то, что не смог с этим справиться. Его кулаки сжимаются до побеления костяшек.

— Что же они с тобой сделали, Джеймс…

Ладони Наташи скользят по напряженным плечам Барнса, и ее руки обнимают его шею, повергая в полнейшее замешательство. Романофф притягивает его так близко, что по его коже пробегают мурашки от её тёплого дыхания.

Их разделяет всего один слой одежды. Непозволительно мало для человека, в последний раз бывшего с девушкой в прошлом веке.

— Когда я работала на КГБ, мне все время снились ужасные сны, — говорит она не без горечи в голосе, расположившись на кровати. — Ко мне относились как к вещи, оружию. Пользовались, когда надо, не интересуясь моими желаниями. Неисполнение — наказание. Неповиновение — наказание. Лишние вопросы — наказание. Я закрывала глаза и видела, как на меня замахиваются, а по ночам в тишине мне слышались приказы.

Барнс лежит на груди Наташи молча, живой рукой обнимает ее за талию. Ее дыхание ровное, хотя сердце начинает биться чуть чаще, когда она говорит о прошлом. Пальцы приятно зарываются в его волосы на затылке, водят по шее и накручивают тонкие пряди.

— Это длилось много лет. Каждую ночь одно и то же. Я уж думала, так всегда будет, а потом просто перестала видеть сны. Вообще. Закрываю глаза ночью, открываю утром. И ни-че-го не снится.

Барнс поднимает голову, ищет зеленые глаза в темноте. Ловит ее взгляд и не хочет отпускать, кладёт голову на подушку рядом. Одной рукой обнимает тёплое женское тело, притягивает за талию, сокращая расстояние. Она кажется ему такой хрупкой, что резкое движение может причинить вред.