– Но зачем же в бою пандур?

– А-а! Лишь ударишь по струнам, лишь только заденешь струну, сразу приходят к тебе отцовский край, родной аул, материнская сакля. А ведь именно за все это и надо драться, только за это и стоит умереть»³².

Ай, дай, далла-лай. Далла-дулла-лай!

Смолкли голоса певцов, и в душном молчании только взгляды молодых… Но эти взгляды могут пронзить не хуже стрел смельчака, случайно оказавшегося в их скрещении.

Дзахо сидел плечом к плечу с кунаками, томясь желанием хоть еще раз поймать взгляд своей милой Бици, лишь бы улыбнулись ему уста, розовели юные щеки и воспламененное сердце бурно гнало по жилам горячую кровь. Тускло светили жирники, скакали по стенам дроглые тени, но он разглядел настороженный блеск ее глаз из-под тонко натянутых над ними бархатных бровей… и она – о, чудо! – подхватила его накаленный взор, ответила своим – полным радости, страха и благодарности.

Дзахо, откинув душивший башлык, вскочил на ноги, выбежал вон из сакли, сбил на затылок папаху и подставил вечернему ветру пылающее лицо. Барабаны счастья гремели в его сердце, хотелось танцевать, петь, кричать всему миру о своей красавице Бици: «Да снизойдет благодать на тех, кто породил тебя!» А уж после того, как горянка одарила его по доброй воле ответным взглядом надежды, а он назвал ее своей, никто по законам гор – адату³³ не смел подступиться к ней: с Дзахо Бехоевым было опасно шутить, и солнце померкло бы для того, кто дерзнул бы теперь стать ему поперек дороги.

– Отныне мы будем вместе – кинжал и ножны, клянусь Аллахом! Воллай лазун! – Руки юноши сжали висевший на поясе отцовский клинок.

Миновали первые мгновения горячечной радости и растерянности – воздух освежил мысли. Только теперь он до дна осознал и почувствовал сладость первой любви и соль предстоящих забот, которые испытывает каждый влюбленный.

С этой минуты перед Дзахо, как перед настоящим мужчиной, открывались три пути: собрать деньги, чтобы уплатить родным невесты калым,³⁴ украсть возлюбленную, будто бы против ее воли… или умыкнуть девушку против ее воли, с целью заставить полюбить.

Третий путь он отбросил сразу – взгляд Бици сам сказал за себя. Оставался первый и второй путь. Но где сироте взять столько добра, денег и лошадей? Все богатство Дзахо при нем – верный скакун, кремневка, сабля-гурда, что упруго сгибается в полукольцо вокруг пояса, аварской ковки кинжал да два пистолета. Есть еще бурка, папаха и материнская сакля, есть еще виноградник и отцовский фруктовый сад… Но что это все для богатых и уважаемых родственников Бици? Ее дядя Тахир – родственник Ханапаши Ахильчиева, а их род самый древний и знатный в этих горах. Для Ахильчиевых его одежда – лохмотья, утварь – хлам… прямо как песне про «Кинжал и Кумуз», которую только что пели в кунацкой. Сжав зубы, Дзахо удрученно, медленно, словно за гробом идя, шагал и шагал туда и обратно вдоль деревянного водоема мечети, к которому в часы намаза сходились правоверные, чтобы перед молитвой омыть руки и ноги. И с каждым шагом все громче и отчетливее в его голове звучали слова древней песни, истинный горький смысл которых лишь теперь познавало его влюбленное сердце.

Аульский парень в старину,

Что жил за перевалом,

Имел смоковницу одну,

Владел одним кинжалом.

Козла единственного пас,

Где зелена поляна…

И вот влюбился как-то раз

В одну из дочек хана.

Был парень смел и не дурак,

Но хан расхохотался,

Когда посвататься бедняк

Однажды попытался.

И отдал дочку он тому,

Кто золотых туманов

Имел до дьявола и тьму

Имел в горах баранов.

И парня бедного тоска

Под стать огню сжигала.

И оттого легла рука

На рукоять кинжала…³⁵

– Уо! Что случилось, брат? Почему руки твои оружие ищут? Почему в глазах молнии злобы? – Выбежавшие из кунацкой друзья нашли, обступили Дзахо. – Кто? Кто обидел тебя, дорогой?! Накажем всякого, кто посмел тронуть тебя!

– Аллахом клянусь, Дзахо, жизни своей не пощажу! – выступил вперед Ахмат. – Одну фамилию мы с тобой с рождения носим, одна и честь у нас на двоих. Отцы наши кровными братьями были.

– Обидчик твой будет иметь дело со мной, – глухо сказал широкоплечий и молчаливый, как камень, Омар-Али – сын кузнеца Буцуса, и сурово добавил: – А со мною шутить никому не советую

– Эй, что я вам – баба? – В глазах Дзахо вспыхнул черный огонь. – Отец с матерью родили меня в папахе, а не в платке. Сам постою за себя, пошли прочь! Волла-ги!

– Ай, зачем обидные слова говоришь, брат! Дурной кровью налиты твои глаза. – Кунаки теснее сдвинули плечи, взяв Бехоева в плотный оцеп. – Друзья берегут тебя, как зеницу ока, встанут за тебя все, как один, потому что знают – и ты сам… не пощадишь себя ради нас. Ты отважный человек, Дзахо, знаем, но помни, чему учили нас отцы: «Надо всегда вместе стоять людям аула, чтоб не висеть поодиночке».

– Истину говоришь, Ахмат, – пристыженно опуская глаза к земле, ответил влюбленный и, потушив огонь гордыни в груди, тепло обнял своих товарищей. А когда поднял глаза, на бледных щеках его расползлась кинжальным порезом улыбка. – Деньги, богатство решают многое… – Бехоев свел в иронии жесткие брови и, цокнув языком, подмигнул кунакам, – а их отсутствие – еще больше.

Дзахо как решил, так и сделал – вместе с друзьями он похитил Бици и умчался в родной аул, не дожидаясь конца торжества. Но перед тем, как выкрасть девушку, он подстерег ее в пестрой тени листвы и родника.

…Сердце ее замерло, когда Бици остановилась у родника, опустила с плеча кувшин и подставила его под щедрую струю. Та загудела по журавлиному медному горлу, осыпая ближние камни бриллиантами брызг.

И вновь Дзахо ощутил, как волнуется кровь в его жилах, как сводит его с ума красота возлюбленной. Жадный взгляд юноши угадывал упругие, гибкие формы и линии горянки, одетой в праздничные одежды. Долгополая, по щиколотку, женская рубаха струилась легкими складками с ее плеч, подоткнутая за расцвеченный бирюзой и серебрёной чеканкой пояс, которым были закреплены широкие невесомые «хечи» – женские шальвары, схваченные бисерным шнурком у маленьких, изящных стоп.

Бици набрала воды, распрямила спину, поднимая отяжелевший кувшин; мелькнула нежная щечка, шея, вокруг которой лоснящимися змеями обвивались заплетенные в косы густые волосы.

Скулы Дзахо вспыхнули жаром – ему показалось, что Бици медленно повела в его сторону своими фиолетово-черными, отененными глазами. В тот миг он проклинал себя, что не умеет совладать с неудержимо нахлынувшим чувством… Время истекало: внизу, под крутым обрывом поджидали его с «товаром» верхами Омар-Али и Ахмат, а он терял драгоценное время, не в силах справиться с пересохшим ртом.

И все же бехоевская кровь взяла свое… Их разговор был краток, как выстрел. Пальцы Бици затрепетали в сильной руке Дзахо, обжигая надеждой его сердце. Как видно, она ждала этого поступка от аргунского юноши. Бици уронила кувшин, вспыхнула, что свеча, глаза засверкали от прихлынувших слез, но по губам пробежала улыбка с трудом сдерживаемого счастья. В смущении и покорности она низко склонила голову.

Их влюбленные сердца рвались вон из груди, за спиной расправлялись крылья, когда они спешно спускались на дно ущелья… Впереди уже показались закутанные башлыками лица друзей, державших под уздцы оседланных лошадей, когда сверху, над ними, раздался истошный крик Аминат – старшей сестры Бици, бывшей замужем за прославленным воином Джемалдином из Ахильчиевского тейпа.