- И дальше?
- На твоем месте я инсценировал бы свою смерть. На деньги Организации претендовать не стоит, иначе в твою гибель никто не поверит, начнут искать. Да у тебя и собственного капитала хватает, чтобы безбедно прожить старость где-нибудь в тихом уголке Канады или Австралии.
- Ага, я уеду, оставив Организацию Цезарю? Все для своего щенка стараешься... Нет уж. Насчет Алияра - правильно, он здесь никому не нужен. А потом я избавлюсь от Ювелира. Цезаря даже трогать не стану, он пригодится. Если Ювелир подохнет, то меня уже никто не раскроет. В крайнем случае, всегда отмажусь, что он на тебя наехал, и ты подставил меня вроде как чтобы спасти Цезаря. А все остальное - дела Ювелира, а не мои. Мне бежать ни к чему.
- Ну-ну. Мое дело - предложить, ваше - отказаться. Кстати, когда ты намерен поднимать свой авторитет?
- В каком смысле?
- В смысле укорачивания жизни Гончара.
- А-а. Да прямо сейчас. Шалаеву скажу, пусть едет.
- Тебе не приходило в голову, что Цезарь не зря тянул с их разгромом, имея для этого все возможности?
- А как же. Передела боялся. Так его не будет. Я ж не всех замочу. Муравья оставлю, он знает мало, а бизнес подхватить и удержать сможет.
Слава Богу, хоть до этого сам додумался.
- Действуй, - кивнул Маронко.
* * *
Когда родился сын, Гончар в первую очередь задумался о том, что его московская квартира - неподходящее жилье. Слишком шумно, да и воздух в городе для малыша вреден... Надо покупать особняк за городом. Конечно, о таком, который отгрохал себе Ученый, нечего и мечтать - но ведь он строил в расчете на необходимость свезти туда разом всех своих людей. Гончар не собирался делать из своего дома укрепленную крепость на все случаи жизни. Его, по-хорошему, вообще не тянуло лишний раз допускать в свое жилище кого-то постороннего.
Зимой не до этого было, да и с деньгами туговато, весной началась абсолютно непонятная заварушка с Цезарем... Так и осталось загадкой, с чего это вдруг все московские авторитеты вцепились друг другу в глотку, как будто им скомандовали. А теперь, когда все утихло, можно подумать и о себе. На постройку по собственному проекту времени не было, летом в Москве станет и вовсе невыносимо, поэтому он разослал во все агентства запросы на покупку. И почти каждый выходной ездил на показ.
Тот особнячок, что ему показали сегодня, понравился больше других. Милый такой домик, лес прямо за забором начинается, сад ухоженный. Да и планировка подходящая. Не мешало бы еще Ираиде взглянуть перед принятием окончательного решения...
С такими мыслями он и приехал домой. В аллейке за домом увидел няньку, толкавшую перед собой коляску с его сыном. Вышел из машины, направился к ней. Никогда не упускал лишней возможности взглянуть на малыша. Замечательного парня ему подарила Ираида... И копия он.
Сынок безмятежно спал. Нянька умильно улыбалась, поправляла одеяльце. Гончар вздохнул и пешком пошел к подъезду. На лавочке, как всегда, бабульки сплетничают - привычная картина. А дверь подъезда распахнута настежь, стоят ведра с белым раствором и суетятся люди в запачканной краской спецовке. Гончар недовольно поморщился - опять ремонт. Теперь в квартире двое суток краской вонять будет, а уж на лестнице и вовсе задохнуться можно... Надо уезжать отсюда.
В сопровождении двух телохранителей зашел в подъезд. Один из маляров аккуратно прикрыл дверь за ним...
- Аня-а-а! - по всему двору разнесся звенящий голос женщины с девятого этажа. - Иди домо-ой! - эхо двоило и троило ее слова. - Обеда-а-ать!
Девочка лет шести, копавшаяся в песочнице рядом с "бабкиной" лавочкой, послушно собрала свои формочки в пластмассовое ведро, сунула туда же совочек и вприпрыжку побежала в подъезд. Распахнула дверь...
Бабушки вскочили, как ужаленные. Перепуганный насмерть ребенок пулей вылетел из подъезда, понесся по улице, беспрестанно крича. Идущий навстречу мужчина схватил девочку, чтобы она не кинулась под машину, поднял на руки... Она отбивалась, лупила его ведром и совком, и кричала, кричала...
Не сразу решились бабульки войти в подъезд. Дождались двух молодых ребят, которым, судя по их виду, сам черт не брат. Однако заглядывали осторожно, на всякий случай оставляя возможность к немедленному отступлению. И, увидев причину страхов, попятились, лица исказились не то от отвращения, не от страха. На лестничных перилах, в рядок висели три тела. С выкаченными глазами и вываленными от удушья языками. Гончар и его два телохранителя...
Позже, когда приехала милиция, обнаружилось, что никакая организация не санкционировала начатый в подъезде ремонт. Да и маляров уж след простыл. Чердачный люк открыт, на чердаке валяется измазанная в побелке спецовка... И никто не обратил внимания, выходили ли в это время из соседних подъездов незнакомые мужчины. Все отвлеклись на крики девочки...
* * *
Жизнь в доме нормализовалась уже к девяти часам утра. Маронко вышел из своего добровольного заточения в кабинете, телефонные линии опять работали в привычном распорядке. Все знали, что Сашку и Мишу забрали менты, поэтому никого не удивляло, что за Маронко повсюду ходили Хромой, Шалаев или Белый - они "помогали" Ученому срочно решить "проблему".
Анна позвонила часов в десять, заявила, что с трудом удерживает дочь в больнице. Света рвалась домой - чувствовала, что происходит что-то страшное. Но Маронко меньше всего стремился приближать девушку, которую с таким трудом вывел из игры, к центру событий. Поэтому сам позвонил врачу и сделал то, что Света наверняка сочла бы подлянкой. Рассказал, что у нее слабое здоровье, что осенью она получила тяжелейшую травму, пережила клиническую смерть, и он, как отчим и свекор, очень волнуется за ее состояние. Врач проникся тревогой, обещал задержать ее минимум на несколько дней, пока на сто процентов не уверится, что стресс не оказал на организм матери и будущего ребенка губительного влияния.
Затем он позаботился о том, чтобы исключить из числа возможных жертв Славку, Мишиного сына. Его вместе с няней отвезли к второму деду - после смерти Ирины ее родители страшно раскаивались, что при жизни дочери держались в стороне. И всю недоданную ей любовь обратили на внука. Так что за судьбу мальчика Маронко мог не волноваться - родные, няня и два телохранителя служили хорошей гарантией его безопасности.
Убрав из эпицентра событий всех дорогих людей, Маронко несколько расслабился. Теперь под ударом остались только трое - Сашка, Миша и он сам. Но эти трое - не беспомощные женщины и дети, эти способны постоять за себя и умеют переносить любые лишения. В крайнем случае, если ничего другого не останется, можно застрелить Хромого и Шалаева, а потом выкупить ребят у прокурора. Та анаша, которую нашли в Сашкиной машине, потянет не так уж на много лет. Полгода, ну год от силы им придется провести за решеткой. Но столько они выдержат. Ювелир может устроить какую-нибудь пакость вроде пресс-хаты, но ведь люди смертны... Даже если они - воры в законе. Пуле все равно, в чьем черепе она найдет пристанище.
Однако пока он не спешил ни с какими решениями. Еще не все известно, можно только хуже сделать. Вызвал из Питера Шуру Слона и Арсения. Сообщил Вахо в Вологду, что его присутствие желательно в Москве. Позвонил Стефану, Эйфелю, ВДВ и Яковлеву, пригласив их на расширенный совет Организации, намеченный на завтра. Хромой пока занимался срочной ликвидацией верхушки измайловского блока, и поэтому за передвижениями и переговорами Маронко наблюдал в основном Белый.
В два часа дня явился сияющий Шалаев. Примчался в кабинет Маронко, где хозяин с Хромым и Белым пытался разобраться в путанице их собственной интриги, радостно объявил, что ликвидировал Гончара. Все прошло на "ура". Маронко только пожал плечами, представив, какой переполох поднялся в измайловском блоке. Остальных намеченных к умерщвлению жертв придется вылавливать по всему миру. Шалаев отчитался и понесся на охоту за Рокки.
- Немного не так надо было делать, - заметил Маронко. - Ладно, мертвых не воскресишь.
