– Понимаешь, все сложнее, чем кажется. Этот твой прогресс никому не нужен, вот его и нет. Знаешь почему?

– Ну так обоснуй.

– Что, независимо от ситуации в стране, стоит всегда одинаково?

– Алкоголь и курево, – выпалил Ред. – И покупная любовь.

– Хорошо. А кто может повлиять на ситуацию в стране?

– Кайзер.

– И?

– Фюрсты?

– Нет. Они – шавки кайзера. Да и живут лучше всех. Им не нужны изменения.

– Дворянство?

– Пакт об ограничении дворянской вольницы.

– Военные?

– В некотором роде.

– В смысле?

– Ну я же служил в легионе, но не военный, – увидев замешательство на лице сына, лавочник продолжил. – Я приобрел все необходимые легионеру навыки, у меня есть опыт ведения боя, есть связи в армии. У меня даже моя старая аркебуза под кроватью лежит.

– К чему ты ведешь?

– Мужчины, что отслужили по пять или восемь положенных лет. От двадцати до шестидесяти, даже старше. Те, кто может и умеет держать оружие. Те, у кого есть оружие. Сколько их?

– Не знаю?

– Все. Все, кто сейчас не сидит на зоне, не валяется в канаве и не бродяжничает. Таких, как мы, намного больше, чем солдат в легионах, в десятки раз. И каждый недоволен чем-либо в империи.

– И что же им мешает взять оружие и повлиять на ситуацию?

– Вот приходишь ты с работы. Злой. Уставший. Ты мог бы жить лучше, ты достоин лучшего. Заходишь в дом, а там твоя жена в красивом белье, что будто сам Странник выбрал для нее. Точно, сегодня же один из бесчисленных праздников. Уже стало получше.

Лоуренс глянул на изображение девушки на качели. Закрыл альбом.

– Она видит, что ты устал. Наливает тебе прохладного пива. Ты кушаешь, закуриваешь сигаретку – еще лучше, – лавочник смял сигарету и кинул на пол. – Но злость еще держит. И тут твоя жена говорит, что у жены соседа новая побрякушка. Ты уже зол на соседа. Тебе же теперь тратиться. Ты обещаешь ей все, что она хочет, и получаешь замечательный, отгоняющий злые мысли секс. Все – злость перенаправлена на ближнего или нижнего, а кайзер – молодец. Деньги-то он платит.

– Но не всякая же женщина меркантильная тварь… – опешил Ред.

– Конечно, но хороших людей мало. Добрых женщин больше, чем добрых мужчин, но их все равно невероятно мало.

– А кто не женат?

– Идет к шлюхе. Кайзер опять молодец – разрешил публичные дома, да и деньги платит. Налог с сутенера берет, а потом тот тебе возвращается в виде жалования. Какой же умница наш Ауринк – все продумал…

– А что со злостью?

– Раньше сублимировалась в жалобах на жизнь в баре с приятелями, теперь же достаточно почитать газету. Гляньте, беспорядки в верхней палате. Пэры и лорды бьют друг другу морды. Вот гады, ни хрена не делают, но забавные. Пусть живут. Все – уже полегчало.

Лавочник порылся под кроватью. Достал ружье.

– Деньги кончились – бери пушку и иди в контрактники. Вот ты и снова в легионе, сынок. Старослужащий болванчик. И так по кругу. Пока ты не продашь свою аркебузу и не сопьешься.

– Все идет по кругу… – тихо повторил Ред.

– Пока тебе достаточно комфортно, ты не оторвешь зад от кушетки. Наш ненаглядный правитель приручил своего опаснейшего врага, который и есть его сила. Первое правило главы государства – не воюй с мужиком. Он и не воюет… хотя, ничего ему не сделать, – тяжело выдохнул Лоуренс.

Лавочник забросил под кровать лучевое ружье и откинулся на спину.

– Пока ты зациклен на выполнении своих сиюсекундных хотелок, тебе нет дела до того, что действительно происходит в мире. Никому нет дела. Ведь кто-то бессилен, кто-то запуган, кто-то вне закона, кому-то все это выгодно, а большинству – плевать. Вот тебе и стагнация, сынок. И что же ты с этим будешь делать?

– Приму к сведению, – прошипел сквозь зубы Ред и ушел.

Редрик месяц штудировал историю, газеты и трактат об общественном расслоении. Сплошные несоответствия и ложь. Даже учебник лгал, парень это чувствовал.

Снова удары. Удары крови в висках. Удары гремящих сапог по бетону тракта. Удары кулаков о несокрушимый остов обугленного великана, посреди моря цветов – древний труп научил парня бить. Груша для битья, только акация. Срываешь гнев на трупе, а виновники живы.

Удары когтистых рук по лицу.

– Редрик, Редрик, проснись! – кричал Гизмо.

– Что? Я же сплю. Отстань, – парень открыл глаза. Зря.

– Смотри, я же говорил, что скажу тебе первому. Сработало. Гляди, он появился. Он вышел на свет! – ликующе кричал гремлин.

– Что это? Откуда… Мля-я-я, Гизмо! Убери от меня эту херню! И больше никогда мне ее не показывай!

Глава 3.7

***7***

Максимальная продолжительность жизни самца гремлина равна полувеку, но кемадо – исключение, как и их потомки. Пастырю было уже далеко за семьдесят, но лишь благодаря аскезе и целибату. Размножение у гремлинов – трудоемкий процесс, отнимает много лет жизни. Так выгорели его братья.

Самки живут до полутора веков, но и в отличие от самцов теряют больше и размножаются чаще, вынужденно – их в десятки раз меньше.

Лабиринт – ритуал продолжения рода. В недрах глубоко под горой Колхидой, что располагается к северу от Вольнограда, на стыке Осевого и Межевого горных хребтов, раскинулась колоссальная сеть подземных тоннелей. Даже Диего уже не помнил, какие из них вырыты драконами, какие – гремлинами, а какие еще кем-либо. Часть, что расположена под самим Вольноградом, именуется Лабиринтом.

Удивительна эта часть тем, что она будто рылась по строгому плану. Эти тоннели представляли собой сеть переходов с сорока семью залами, что при рассмотрении с любого ракурса складываются в удивительно правильный узор. Сорок седьмой зал располагался ровно по центру и был крупнейшим. Он назывался Гнездом. От Гнезда шли короткие прямые тоннели к каждому из залов поменьше, а также множество переплетающихся окольных путей – «дорог жизни».

Наступал период размножения – вторая половина осени. Гремлинов приводили в Гнездо. До сорока шести самок и неограниченное количество самцов. Самок вели в залы по коротким тоннелям, которые затем охранялись служителями храма Первого Пламени. Самцы уходили по «дорогам жизни».

Во время периода размножения мускус самок выделялся на порядок обильнее и менял состав. Вместо того чтоб гореть, он затвердевал под воздействием открытого огня. У самцов же отворачивался «фиговый щиток» в паховой области, что прикрывал отверстие в брюшной полости, там располагался шлангоообразный отросток. Напрягшись, гремлин мог выстрелить из него специфической жидкостью.

Так и производился забег. Самцы пробирались по «дорогам жизни» в залы к самкам, попутно отстреливая друг друга. При попадании чужой жидкости на тело половой орган гремлина втягивался, а щиток захлопывался до следующего периода. Защититься можно было лишь за укрытиями и выпустив струю пламени, но столкновение огня и жидкости вызывало взрыв, этим следовало пользоваться с осторожностью.

Так самые быстрые, хитрые и ловкие гремлины добирались до самок, возвращаясь потом с ними в Гнездо. Там из мускуса самки вокруг нее строилась кладка в виде кластера колб-яиц. В каждую заливалось немного половой жидкости самца, остальной объем заполнялся питательным раствором из вырастающих из спины самки трубок, что подводились к каждой колбочке. Так гремлин оплодотворял самку, а остальные самки и служители храма ухаживали за ней и кормили. Кладка зрела от восьми до десяти лет.

Проигравший же гремлин должен был вернуться и принести пожертвования в храм, на которые будут ухаживать за самками, после чего заняться своими делами. Гизмо не вернулся, ведь он не проиграл.

Облить гремлина водой считается страшным оскорблением не просто так. Она – сродни слабой кислоте для человека. Отбиваясь от соперника, Гизмо перестарался с пламенем. Часть тоннеля вместе с ним обвалилась. Он летел сквозь тьму, пока не упал в подземное озеро, из которого лишь чудом выбрался. Ледяная вода попала в брюшную полость, повредив половую систему. Все знают, что бывает в таких случаях – бесплодие до конца дней.