– У меня нет ответа на твой вопрос, старик. Ты просто облажался.

– Знаю, и я хочу, чтобы об этом узнала вся наша семья, – Диего посмотрел на Реда.

– Ардиендо… Редрик, прости, что я все на тебя вывалил. Просто я понял, что нельзя иначе. Если ты не захочешь иметь с нашими мертвыми обычаями ничего общего, я не против. Я не дал такой возможности своим детям. Лишь скажи свое мнение по этому поводу, но, если тебе нет до этого дела, я извинюсь и больше не потревожу тебя.

Это определенно самый длинный день во всей гребаной жизни. Мнение им всем выдай. Мысли тяжелые, как камни. Нет. Легкие – их просто нет. Под легкими – желудок. Заурчало в животе. Голоден. А в кафе горничных – пирог. Может, яблочный. А какое у них во дворе росло дерево? Может, яблоня. Может, ее посадил этот Протей или сама выросла. Зачем? Почему не срубили? Какой в ней смысл...

Парень улыбнулся. Ред раскрыл портсигар. Последняя. Подкурил об уголь из жаровни. Раскрошил. Из кулака посыпался пепел и искры.

– Ты и правда паршивый отец, Пастырь. Я и дня не пробыл твоим сыном, а уже хочу сбежать.

– Зато честно, – выдохнул старик.

– И ты допустил три ошибки, не две.

– Тогда просвети меня, может теперь-то хватит духу прыгнуть в море.

– Вряд ли. Как я понял, Фумус создал первое поколение гремлинов в услужение Мико. Так?

– Так, – ответил Гизмо, за отца.

– Значит, остальные поколения просто размножались, пока не родились вы. Так?

Тишина. Искрящаяся багровым, лиловым и золотым темнота.

– Я голоден. Благодарите мой живот за аналогию. Вот посажу я яблоню у себя на земле. Мне больше не будет нужды в яблоках – ее мне хватит. Но через время из случайных семечек вырастет вторая. Я сажал первую с четким смыслом ее существования – давать плоды. Что же я сделаю со второй? Могу тоже начать собирать урожай. Могу срубить. Могу выкопать и перевезти, даже продать. Могу просто ничего не делать. У второй яблони нет смысла, с ней можно сделать все что угодно. Но ведь и первую я мог срубить в любой момент, посадив на ее место персик или грушу.

Редрик сделал затяжку, собираясь с мыслями. Гремлины хмуро смотрели на него и не перебивали.

– Может, у первого поколения и была предопределенная цель, ведь его создали намеренно. Но вы – просто их потомки. Дети. У вас нет создателей, только родители. Зачем заводить детей? Из-за желания иметь детей? Случайно? – сердце кольнуло. – Из-за страха перед будущим? – кольнуло сильнее. – Да, а зачем еще?

Ред сам ответил на свои вопросы. Отражение огонька сигареты играло в слегка влажных глазах.

– Вот, ты рождаешься… Все. Ребенок завелся, намеренно или случайно, страх пропал – задача выполнена. Остался только маленький человечек и его жизнь. У жизни нет смысла, как и у многих вещей. С какой стати он вообще у них должен быть. Для смысла есть слова. В вашей истории есть смысл, надеюсь, и в моих словах он есть. А у жизни есть лишь способ применения. Пробовать, обжигаться, терять, обретать, ошибаться – можно все. Нужно лишь быть готовым к последствиям, что уготовят мир и совесть. Вы сами тому доказательство.

– Так что, нам отринуть все учения Мико? – устало спросил Пастырь.

– Нет, только ту часть, где вы что-то по факту должны.

– Каднификар напоследок так и сказал, мол, я ничего ему не должен, лишь жить по заветам Мико – жить достойно, – поднял голову Гизмо.

– Вот и все. Вопрос закрыт. Будь кем хочешь, главное живи достойно.

Ред, докурив, потушил окурок о ладонь. Парень, устало навалившись на стену, смотрел на старого гремлина. Тот барабанил когтями по алтарю.

– Я это запишу, – сказал Диего. Ред поднял бровь. – Наши заветы, сказания, вся наша мудрость – они из времен, когда люди еще не дали нам написанных слов. Они не были нам нужны, как и имена. Но те времена закончились, когда мы проиграли последнюю битву. Когда все создатели, кроме Каднификара, пали, он отдался на милость людям, лишь бы остатки нашего племени жили. «Просто живите» – это последнее, что он сказал нам, будучи нашим господином.

– Я этого не знал, – сказал Гизмо. Скордо дернул шляпой.

– Просто вы не закончили обучение. Виной тому, что в нашем языке нет букв, нет слов, нет письменности. Все передается из уст в уста. Это долго. Я запишу мудрость нового сына, а потом остаток жизни буду записывать мудрость предков и учить свой народ людской грамоте.

Старик поднялся и тяжело навалился на алтарь.

– Мы ненавидели ваш язык. Он – символ нашего поражения. Но поражение – тоже учитель. Жаль, что урок дошел до нас лишь сейчас. Я применю свою жизнь, чтоб записать все, что помню. Сказания о драконах и гремлинах, о мире под поверхностью, о заветах Мико. Пусть они будут переведены на все языки всех народов и отправятся во все уголки мира. Чтобы каждый, даже не гремлин, имел возможность почерпнуть мудрость гремлина, как гремлин почерпнул мудрость человека. Возможно, это и спасет наше наследие. Возможно, когда меня не станет, кто-то возьмет книгу с заветами Мико и решит по ним жить.

– Вообще-то и среди людей есть специалисты по вам: Искандер Залаз, Карлос Мендоса…

– Прости меня, Редрик, но – это адаптации и видения людей. У нас не было времени трактовать и разжевывать наше наследие. Оно сохранено в первозданном виде – это единственная истина, в которой я уверен. И мы ее не исказим. Ведь миру не повредит немного правды, так ведь? – Пастырь повернулся к Реду. В глазах, цвета белого золота, горел огонь.

– Нет, правда – это хорошо. Ради нее стоит дожить остаток дней.

– Дней? Ха. У меня еще лет пятнадцать, – похлопал Диего себя по бицепсу. Больше не старик. – Скордо...

– Что? – на морде багрового гремлина читались остатки замешательства, но было видно, что он слегка расслабился.

– Мои уже стерлись, будь добр, наколи Редрику наш символ. Только твои когти возьмут его кожу.

– Ладно, но у меня профессиональная деформация – пальцы дергаются, – Скордо встал и провел ладонью над кобурой. Действительно дергаются.

– Так выпей, – предложил Гизмо.

– Выпью, а чернила есть?

– Есть это, – Пастырь указал на миску с жижей.

– Там же твои глаза плавают.

– Ну так буду приглядывать за новым сыном.

Глава 3.4

***4***

– Если мне предстоит выслушать еще одно трагическое сказание прошлого – я начну бить людей… и не только людей.

Руки Редрика лежали на стойке, что находилась в углу общего зала, обставленного под бар. В правой, теперь четырехпалой, руке он сжимал стакан крепкого грога. Местный «чаек». В левой, на которой теперь красовалась пульсирующая черная харя гремлина в пасти дракона, у парня была вилка со шкворчащим купатом. По левую же руку от него сидел обладатель такой же татуировки.

– Скажешь еще, дядь. Нормальная история. Клуб Первого Пламени – остаток ордена драконьих лоялистов. Одни плюсы и партак козырный. Да он у тебя и так есть. Так что, дядь, интересует?

Был уже вечер, начали подтягиваться местные завсегдатаи. В их числе – Искандер Залаз. Посреди зала располагался люк в подземелье, он из него и выполз. Сейчас он сидел рядом с Редриком и пил теплое пиво, параллельно крутя папиросы. Ред рассказал, что уже передал пакет. Залаз, в благодарность, предложил заполнить опустевшую папиросницу парня.

– Да куда я уже денусь… – выдохнул Ред, подозрительно оглядывая еду на вилке.

– Не очкуй, дядь, я не только теплицу держу. У меня и свинки есть. По гномьей методике выращиваю. От города столько отхода, что растут, как дыни у сельских молодух, как те мять местная пацанва вадится.

После этого комментария Ред чуть не сблевал себе в рот второй раз за день. Он-то думал, есть ли там курица. Все ли трупы идут Каднификару?

– Ладно, так что значит этот символ, считайте, что я заинтересован, – парень переборол себя и попробовал купат. Много чеснока – самое то.

– Так, то и значит, дядь, – почетный гремлин. Мы просто помогаем им выживать, а они это ценят. Ну и по возможности с Каднификаром кентуем, нормальный он штрих. Правда, вечно обиженный, но тут не погрустишь, с такой то судьбинушкой. Верно, дядь?