Группа Редрика приблизилась к толпе гремлинов. Шум усилился. Тот, что был в костюме, ударил тростью о брусчатку. Металлический звук. Присмотревшись, Ред понял, что трость ему заменяет труба. Тяжелый звук, похоже, внутрь был залит свинец.

– Я чую людей, проявите уважение к гостям и говорите их словами, – прохрипел гремлин с тростью.

– Пастырь, это же кемадо... Эль Каднифико… Традиция живет... Где ардиендо? – тараторили чешуйчатые коротышки.

Пастырь. Гремлин с тростью был стар, очень стар. Уши поросли наростами, как и подбородок и брови. Гремлин чуть горбился, но все равно был выше своих собратьев. Он был слеп, его глаза заволокли фиолетовые бельма. Чешуя чернеет, но тусклее, чем у Гизмо. Он тоже возженный.

– Предки предопределили мою судьбу. Все требования были выполнены, создатель признал меня и благословил. Я – кемадо, Гизмо Эль Каднифико, – заговорил Гизмо, подступая к Пастырю. – А человек в плаще цвета моего нового пламени – мой ардиендо. Приветствуйте нового брата.

Гремлины затихли. Все в недоумении смотрели на Редрика. Лишь Пастырь перехватил свою трость, словно дубинку, и заехал ею Гизмо по голове.

– Как ты мог? – хрипел старый гремлин.

– Я был должен, выбора не было, – Гизмо спокойно отвечал, выдерживая все новые удары, что сыпались вместе с вопросами.

– Как ты мог? – удар.

– Каднификар меня пригласил, я не нарушал его покой.

– Как ты мог?

– Редрик согласился. Он выдержал испытание и прочитал клятвы. Он заслужил дружбу создателя.

Пастырь перехватил трубу двумя руками и выкрикнул, выпустив сноп черных искр:

– Как ты мог уйти на столько лет?

Последний удар опрокинул Гизмо на землю. Толпа гремлинов тихо наблюдала за избиением. Труба выпала из рук Пастыря, он шипя схватился за запястье.

– Я присылал деньги. Писал, – тихо говорил Гизмо, поднимая трость.

– Да на кой ляд, твоей матери деньги и каракули, ей ты нужен!

– Я же писал, что все в порядке, – Гизмо передал трость Пастырю. Тот тяжело на нее оперся, схватив свободной рукой Гизмо за ухо.

– «Все в порядке» – одна фраза. В каждом письме – одна фраза. Это худшее, что можно написать матери. Она уже думала, что не увидит тебя, – хрипел Пастырь в ухо Гизмо. – Ладно – я. Я уже ничего не увижу. Но она постоянно плакала, как видела твои всратые бумажки, когда узнавала, что ты в городе, но опять не пришел. Ты хотел, чтобы она ослепла, как и я? Чтоб выплакала глаза?

Гизмо просто смотрел в пол. Редрик хотел что-то сказать, но Лоуренс дернул его за рукав и помотал головой. Парень тоже потупился. Круглая дверь отъехала в сторону, издав серию щелчков. Из нее выбежала женщина-полурослик, одетая в бежевый домашний халат и такого же цвета мягкие тапочки. У полуросликов большие носы, но у этой дамы он был похож на крупную картофелину. Его еще удлиняла огромная бородавка на самом кончике. В руках выбежавшая женщина держала лопату для угля.

Дама с ходу огрела лопатой Пастыря по затылку. Тот качнулся и выпустил ухо Гизмо.

– Старый ублюдок. Как можно? Это же ребенок. Наш Диего! Мой! Совсем сдурел, лупить сына своей свинцовой дурой?! – кричала дама, обхватив голову Гизмо и осматривая на целостность.

– Сама ты дура. И хватит орать, Сара, я – слепой, а не глухой, – Пастырь потирал затылок.

– Гизмочка, ты как? Голова как? Ты в порядке?

– Я стал покрепче – все обойдется, – тихо ответил гремлин.

– Посмотри, на кого ты стал похож. Почернел, как этот старый идиот. Мой бог, лишь бы не стал таким же дурачком. Худенький совсем. Я же говорила – бросай поститься, не делай маме нервы.

– Это наши традиции, мам. Только благодаря им я смог вернуться домой.

– Мой бог, точно – дурачок. Ты мог вернуться к маме в любой момент. Кто тебе вбил этот бред в твою отбитую глупую головушку? – женщина говорила ласково, гладя и целуя черную морду.

– Я был не готов… – выдохнул Гизмо.

– К чему, чего ты боялся?

– Меня…

В переулке стоял гремлин в широкополой шляпе и вязаном пончо поверх коричнево-серой дорожной одежды. Сразу бросались в глаза две кобуры на поясе. Чешуя, глаза и зубы, в которых застрял окурок маленькой сигары, были красными. Будто кожа человека, повидавшего все ветры в мире. Он пошел вперед.

– Скордо... – произнес Гизмо, отстраняясь от женщины.

– В этом городе меня называют Триган, – подойдя, сказал Скордо.

– С чего бы? – скрестил руки на груди Гизмо.

– Раз – оружие, – Скордо достал один пистоль. Странная конструкция, от обычного он отличался рукояткой и наличием расписанного рунами барабана. – Два – оружие, – гремлин достал такой же пистоль из другой кобуры. – Я – оружие, – Скордо тоже скрестил руки, так что ствол одного пистоля смотрел вверх, а другой в бок. – И я заслужил это прозвище

– Ничего ты не заслужил, – вступил в разговор старый гремлин. – Вся твоя удаль – обман, она досталась тебе от рождения. Это моя вина, мой обман.

– Я никогда об этом не просил, – спрятал оружие Скордо.

– Убирайся отсюда, я рад, что слеп и не вижу своего позора.

– Совсем обезумел? Бог дал тебе двух сыновей. Одного ты запугал, другого – прогнал. Что с тобой не так, безумный старик? – Сара схватила Пастыря за жилет.

– Один – трус, что не уважает родителей, другой – бандит, что не уважает традиций. Отцепись от меня, женщина.

– Наши традиции должны были умереть вместе с драконами, – Скордо глотнул сигару, а затем вернул ее языком на место, уже подожженную.

– Я сегодня виделся с одним, – сплюнул на землю, сгусток черного пламени Гизмо.

– Ты про этот обрубок? Взгляните фактам в лицо, он – жалок. Он тощ, немощен и в пять раз меньше, чем был Фумус. Мало того, он – послушная шавка людей.

– Как смеешь ты такое говорить? – потряс тростью Пастырь. – Ты – сам бандитская шавка, променял храм на притон.

– Я просто сделал то, что должны были сделать все вы, еще давно. Мы рождены слугами – это сильнее нас, но я нашел хозяина, достойного моей силы.

– Как сказал отец, твоя сила – заимствована, – махнул черной рукой Гизмо. – Ты отверг свое предназначение, ты не заслужил ее, брат. Но я заслужил свою.

– Да, чем? Везением?

– И это мне говорит родившийся лишь благодаря эксперименту и греху? Я покажу тебе, что такое заслуженная сила. Я больше не тот Гизмо, которого ты знал. Которого ты обошел в Лабиринте. Я покажу тебе, на что способен истинный кемадо.

– Давай. Я этого долго ждал. Посмотрим, что за крохи тепла достались тебе от этого погасшего угля истории.

– Мой бог, Диего. Они меня в могилу загонят, останови их!

– Отстань от меня со своим богом, женщина, у нас есть лишь традиции. Пускай разберутся как мужчины. Будите Жанет.

Если самцы гремлинов были размером и комплекцией аналогичны упитанным полуросликам, правда с огромными головами, то самка гремлина ввела парня в ступор. Из дверного проема вышел прямоходящий ушастый крокодил ростом с гнома. На голове у Жанет был белый парик с двумя хвостиками, а одета она была в завязанную над животом блузку, короткую юбку и порванные чулки.

После некоторого размышления парень решил, что голова скорее похожа на морду аллигатора, только с крупным раздвоенным шипом на носу. Хвоста не было. При ее выходе все гремлины, кроме Диего и вставших на расстоянии трех метров друг от друга Гизмо и Скордо, начали пускать клубы дыма в виде сердечек.

– А, а… – поводила Жанет пальцем, – не для вас искорка разгоралась. Быстро позакрывали рты, тут спор настоящих мужчин.

Гремлины, разочарованно ворча, дали ей пройти и стать между братьями. Еще расстроенная Сара подвела к ней Диего. Старый гремлин развернулся и заговорил:

– Сейчас состоится дуэль – «схватка пламени». Мои непутевые сыновья решают свой спор, как того требует традиция. Результат дуэли покажет, что сильнее – истина или ложь. Тиски холода сжимают мое сердце, но в существовании последнего виноват я сам. Надеюсь, предки простят мне эту ошибку...

– Хватит называть меня ошибкой, старик. Наше существование – лишь прихоть мертвеца. Мы все – ошибки.