– Да говори прямо – у младшенькой сиськи выросли в отличие от старшей.

– Беглый осмотр показал, что и у старшей все в порядке, – вмешался в обсуждение Лоуренс.

– У девочки с магией воздуха все в порядке. Школьная форма, цветы в волосах. Занятно, – хохотнул эльф.

– Неужели это их всю жизнь беспокоит? – опешил Ред.

– Отнюдь, только тех, у кого спина не болит. Да и далеко не всех. А вообще, слушай, пока я добрый. Девушки, они, в отличие от нас, всегда хотят быть молодыми. Это проявляется и в их поведении, и в мыслях. Если брать человеческую женщину – какая она в десять лет, практически такой и будет до пятидесяти. Если не произойдет ничего из ряда вон, и она не станет умной и хитрой пораньше.

– Но за это мы их и любим, – улыбнулся лавочник.

– Есть такое, – кивнул эльф.

– Это я понял, а что с эльфийками? Они же вечно плоски и вечно молоды, – подхватил настроение Редрик.

– Кто тебе сказал такую глупость? – поморщился эльф. Редрик только и смог, что повести плечами. – У них все на месте, просто растет медленно и завязано на количестве беременностей.

– Простите, я не знал, – опять посмурнел Ред.

– Да откуда тебе знать, – незлобно повинил парня полковник. – Но со вторым ты угадал.

Эльф окунулся с головой, зачесал назад седые волосы, и снова облокотившись о скалу, продолжил:

– Смертные и бессмертные, на самом деле, отличаются лишь одним – отпущенным сроком.

– В смысле? – переспросил парень.

– Смотри, вот если я спрошу у центуриона Лонгтона, где он видит себя через сто лет, как думаешь, что он ответит?

– Передайте ему поздравление с повышением, – сказал Ред, выигрывая время на обдумывание ответа. За него ответил Лоуренс:

– В паре метров под землей, если повезет.

Редрик посмотрел на отца. Тот медленно шевеля пальцем, пускал круги по воде, наблюдая, как они расходятся. Действительно, и что тут думать.

– Определенно, – кивнул полковник. – А если спросить эльфа? Через сто лет? Двести? Тысячу? Что он ответит?

– Не знаю, – просто сказал парень. Эльф поднял бровь. – Он скажет: «Не знаю», – уточнил Ред, неожиданно осознав комичность простоты ответа.

– А знаешь, что значит быть взрослым? – спросил эльф.

Редрик задумался. Отец четко дал понять, что детство кончилось. Приходит ли после этого взросление, есть ли что-то между? Парень промотал в голове ключевые моменты своей короткой жизни. Сегодняшний день. С минуту поразмыслив, Ред неуверенно заговорил:

– Я не уверен. Возможно, человек становится взрослым – когда начинает понимать, что придется столкнуться с последствиями своих действий. Что эти последствия могут быть крайне неприятны, но из них придется вынести уроки. Что боль бывает полезна. Что лишь жертвуя – обретаешь. Что довольствуясь малым, стоит стремиться к большему. Человек становится взрослым… – Редрик помедлил. – Человек становится взрослым тогда, когда обретает цель, в достижении которой находит себя, а найдя себя… Возможно, возможно, это будет цель, достигнув которую – человек обретает счастье.

– Хорошо сказал, сынок, хорошо, – покивал головой лавочник.

– Достигнув цель, ты не обретешь счастье, Редрик, – грустно промолвил эльф. – Лишь сам путь к ней может принести тебе это счастье. Лишь когда цель – на грани невозможного, даже невыполнима – так она высоко, лишь в ее достижении человек обретает счастье.

– Что же происходит в конце пути? – серьезно спросил Ред.

– Ничего. По пути ты обретаешь силу духа, упорство, а главное волю. Они поддерживают тебя, выводят на пик, доводят до эйфории, до катарсиса. Ты обретаешь понимание мира. Но когда цели не остается, ты понимаешь, что они тебе больше ни к чему. Они исчезают, иссыхают, с ними иссыхает и твое тело, твои стремления, то, кем ты был. Ты становишься... старым.

– А для того, чье время не ограниченно, недостижимых целей – нет, – сделал вывод Ред.

– Правильно. Эльфы боятся. Боятся не то что ставить цели, они боятся развиваться, боятся даже думать о будущем. Настоящее, одно лишь настоящее. Вижу друга – обнимаю, вижу красавицу – целую, красавица не против – трахаю, проголодался – сорвал плод, устал – сплю, – эльф опять начал ронять свинцовые слова, сопровождая их ударами по воде. – Лишь опасность, лишь внешние враги заставляют думать, а если их нет?

– Эпоха Свободной Любви, – ответил лавочник.

– Миллионы озабоченных бессмертных детей, выжимаюших соки друг из друга путем непрерывного сношения, и соки из земли, путем прокорма, новых и новых озабоченных бессмертных детей. Пока не пришел откат. Земля отказалась носить их на своем лоне, ее плоды подошли к концу.

– Пожирающий Хлад? – спросил Ред.

– Раньше… Лысендрин со своими экспериментами по уменьшению рождаемости пытался, но все закончилось проклятьем «Черного Колокольчика». Сама природа отравила чресла моих сородичей. Поголовное бесплодие. Фертильна лишь одна на десять тысяч, а мужчина должен сотни лет копить хоть каплю семени в своих высохших шарах.

Он продолжал бить по воде, она взлетала фонтанами. Горечь и вина, такая, каких Ред не видел или видел, но забыл. Парень не знал, что ему делать, что сказать.

– Нет больше эльфов, я пережил своих детей, переживу и свой народ. Но… но может это и к лучшему. Этот мир не для детей, точно не для тех, кто никогда не повзрослеет.

– Но есть же те, кто ушли, есть даже не затронутые проклятьем, – наконец сказал Лоуренс.

– Даже если так, бессмертие – не неуязвимость. И мы научились любить не только сородичей, но и вас, и всех, кто живет в этом мире. Мы растворяемся. Метисы просто похожи на нас и живут они просто долго – не вечно.

– А гоблиноиды? Они же тоже бессмертные, – зачем-то вставил фразу Ред.

– Да плевать мне на них, когда нас не станет, у вас не будет щита от буро-зеленой нечисти, они всех вас сожрут. Если раньше земли империи не поглотит Фронтир. Останутся лишь они и мутанты. Вечная война. Как сейчас – никакой разницы.

– А вы?

– Я? Я повзрослел, когда получил это, – он показал на шрам от укуса дракона. – Постарел, когда получил это, – сотни порезов. – Я видел первые дни этого мира, и молю лишь об одном – не увидеть последние. Поэтому всеми силами оттягиваю их. Как? Не твое дело, Маккройд. Ты, даже в худшем случае, не доживешь.

Энвин Хир осел глубоко в воду, его плечи опустились, он закрыл глаза. Сеть шрамов заменяла древнему эльфу сеть морщин, юное лицо глубокого старика.

Отец и сын переглянулись, поднялись и вышли.

– Полковник… – раздался тихий женский голос.

– Что, девочка?

Эльф вылез из бассейна и сел на камни. Рядом с ним материализовалась Анна де Мур. Сбросив вуаль невидимости, слишком молодая, как для своего звания, так и для своего мужчины, сидела девушка удивительной красоты. Она была обнажена, ее тело покрывала вода и испарина. Все выше точеных ключиц было красным, от жары и от чувств, что переполняли молодую влюбленную.

– Я не понимаю, – ее голос дрожал.

– Чего, девочка?

– Я ничего не понимаю. Кто эти люди?

– Да люди, как люди. Те же, что и раньше, те же, что и были всегда.

– Но я даже не могу дотронуться до воды, в которой вы сидите. Вы заказали четверых гремлинов в нижний зал, вы заказали несколько мешков солей, вы даже попросили меня поднять давление в помещении.

– Просто крепкие ребята, вон парнишке вообще дракон руки сжег, и ничего – те снова на месте. Тебя просто разбаловали. Да и нежная ты, девочки должны быть нежными, – пододвинулся к девушке эльф.

– Не заговаривайте меня, полковник. Почему вы обсуждаете с ними такое? Кто они?

– Просто мужской разговор, мы постоянно говорим про баб. Если бы я не участвовал в обсуждении, ребята бы что-то заподозрили. Возможно, даже раскрыли бы тебя, – шутливо поднял палец эльф. – У тебя осталась школьная форма? Прости, что обговаривал тебя, но неужели я где-то солгал?

– Нет. Полковник! Я... При чем тут мужские разговоры? Почему вы никогда так не говорите со мной? Почему вы так откровенны с этими чужаками? Два странных великана. Почему у мальчика пятнадцати лет мускулатура горного гиганта, не говоря уже про отца? Я не понимаю. Почему они одинаковые, вплоть до родинок? Это не нормально.