– Будьте здоровы, Маккройды, – в один голос попрощались братья.

– Да-да, – безучастно поковырял носком ботинка тротуар Гоббс.

Сын, отец и конь шагали вдоль центральной площади в направлении доков. Площадь была огромной. На ней регулярно проводились парады и смотры войск. Целый легион мог уместиться на ней, маршируя по кругу.

Посреди площади стоял огромный памятник, возведенный в честь героев Войны Объединения: кайзера Ауринка и тогдашнего владыки гномов – Трора Башгюта. Они стояли над оплакивающим свою жену Титанию королем эльфов Обероном Мелорном. Та была заключена в его объятьях. Двое правителей, тогда – врагов эльфа, в акте соболезнования присели подле него, положив руки ему на плечи.

Редрик каждый раз, будучи в городе, бежал смотреть на памятник. Но его манило в нем не величие королей былого и грядущего, а еще одна фигура, что была много меньше статуй владык.

Человек сидел под постаментом, опершись о него спиной. Он кутался в плащ, в полу которого был завернут младенец. У обоих не было лиц, а подле них на постамент опиралось оружие человека. На крестовине меча была видна надпись «Бремя». Статуя официально не являлась частью памятника и была сделана из другого материала и довольно грубо.

Люди рассуждали, что значит эта фигура, и совместно пришли к выводу, что это – символ безликих воинов. Что из поколения в поколение несут бремя службы монархам, погибая и убивая ради них. Редрик замечал, что его отцу никогда не нравилась эта статуя. Он даже никогда не смотрел в безликое лицо.

Площадь окружало множество правительственных зданий: ратуша, резиденция кайзера, имперская канцелярия, здание министерства, суд и прочие заполненные чиновниками и клерками строения. Это был самый центр Аусбруха.

Сердце, что билось в такт ударам печатей по полотнищам указов, от которого расходилось множество улиц, несущих загруженных делами горожан, что были кровью столицы. Ведь город без людей бывает лишь на карте. Но столь ранним утром город страдал малокровием.

– Хорошо, что нас не видят. Идем, как два оборванца.

Отец с сыном были в том же, в чем и сидели за столом. Домашняя старая одежда и отсутствие обуви, в районе как этот, вызвали бы много косых взглядов.

– Как три, вон Смоки тоже не приоделся, – поправил отца Ред.

Шоргон был не оседлан, бредя за людьми, он глядел на памятник. Услышав комментарий хозяина, конь фыркнул и остановился. Редрик обернулся, чтобы извиниться перед скрывшимся из виду Смоки, но тот пропал.

– Ну вот, обидел приятеля, – шутливо упрекнул лавочник. – Когда это он научился этим трюкам с исчезновением?

– Примерно тогда, когда и я – трюкам с проникновением.

– Вот это – хорошо было, – прыснул Лоуренс.

– Но закончилось так себе, – приуныл Ред.

– Ладно, оставь эти мысли, первый блин – комом.

– Ага, только ком – размером с твой кулак, летящий мне в хлебало, – Ред засунул руки в карманы, отвернувшись от отца.

Они шли молча. Дошли до конца площади, вошли в сквер. Опавшие листья уже были убраны в гниющие горы. В них спали бездом­ные. Дорожку возле скамейки подметала пара дворников. Человек и какой-то глубокий метис. Полуэльф, полусолянка сборная сто­личная.

– Вот понаехало, не дают жечь листья. Оно же завоняется, – жаловался человек.

– Зимой проблем не будет.

– Будет и еще больше. Это у вас леса такие, что снег в кронах застревает. А нас трупы по сугробам искать заставят.

– Мать сыра земля, – полуэльф скрестил руки, разведя пальцы, словно крону дерева – жест природного охранения последователей друидического культа. Метелка стукнулась о плитку дорожки.

– Что тушуешься, я слышал, у вас и похуже бывало.

– Мне всего шестьдесят четыре, я не застал то время.

– А я зато застал путч. Тогда шахтеры ночевали прямо на земле и замерзали насмерть.

– Страшное событие, кайзер еще никогда так не ошибался.

– Ты, ушастик, за языком следи. Кайзер не ошибается.

– Но столько жертв, людей просто уничтожили, заморозили, сгноили на рудниках подгорных тварей.

– Правильно сделал, многого слишком хотели.

– Они просто хотели жить по-другому. Жить лучше.

– Лучше… Хорошо уже было, лучше – не будет. Я даже не представляю, в какой котел нечистот превратился бы мир без нашего Аурин­ка.

– Откуда тебе знать, он – бессменный правитель, избираемый сотнями поколений курфюрстов подряд. Вы никогда не жили по-другому, у власти всегда был он.

– А кто, если не он? – презрительно глянул на полуэльфа человек, тот не нашелся что ответить, лишь тихо прошептал:

– Но империя задыхается, все трещит по швам.

– Трещишь тут только ты, ушастик. А Сквизер стоит и простоит еще столько же.

– Но как же сепаратисты, пираты, налетчики из северных земель?

– Это трепыхания униженных. Вот ответь, когда в последний раз была война? Настоящая война.

– Я…

– Я тебе скажу, когда она закончилась. Почти что полторы тысячи лет тому. Дальше просто давили дикарей.

– Но нас же держат в неведении, мы же не знаем всего. Ты даже не знаешь, человек ли под тем доспехом. Люди не живут столько.

– Нужные люди живут столько, сколько нужно. А мы в нем нуждаемся и вы, и все. Ты правильно сказал, что мы ничего не знаем. А вот Ауринк – кайзер единой и неделимой, король королевства Нефраер – он все знает и не делает ошибок. Все, что может вызывать вопросы, – работа его правительства. Ведь они работают с перерывами и за деньги. А кайзер владеет всем и работает всегда, – человек закипел, еще немного и он бы кинулся на полуэльфа. – Понял?!

– Понял, – бессильно повесил голову дворник, подбирая метелку.

– Хорошо. Дурак бы не понял. Пойдем все-таки подпалим, пока не перегнило. Бродяги убегут, а кто не убежит, того отдадим дракону. Он любит прожаренных.

– Ты где застрял? – Лоуренс окликнул сына.

Редрик развернулся и увидел, что отец уже далеко впереди. Парень невольно остановился, заслушавшись разговором дворников.

– Сейчас, – он перешел на бег и поравнялся с лавочником.

– Не стоит слушать таких людей, их разговоры – пустая болтовня, что повторялась много раз. Если у человека действительно есть что-то свое в голове, то тогда ему не дадут метлу в руки и не пошлют мести двор.

– Но мы же не лучше. Мы такие же работяги, живем в казенном доме, работаем на государство.

– В работе на государство – нет ничего зазорного, если оно того заслуживает. Мы отличаемся тем, что понимаем это. Всякий труд должен вести к высокому результату, от которого ты не отчужден. Иначе это лишь продлевающая существование имитация деятельности. Но если нет такой возможности – нужна мечта, что станет целью.

– И какая же твоя мечта?

– О, когда я ее нашел – ее растоптали. Это оказалось невозможным и решенным задолго до меня. Мир подсунул мне огромную и вонючую свинью, сынок. Настолько жирную, что я сломался под ее весом. Сломался, Родя.

Лоуренс смотрел будто на тысячу ярдов вдаль. Его зрачки сжались до точек, а радужка стала практически белой. Редрик давно не слышал от отца ничего, кроме глупых подколок. Он снова почувствовал себя маленьким.

– Обещаю, пап. Прежде чем мечтать, я стану достаточно сильным, чтобы справиться с последствиями.

– Не надо. Человек, что лишь копит силы и не мечтает, – заканчивает как злодей. Высокая цель – вот что дает силы. Воля и дух, что ты получаешь в пути. Моя цель была мелкой, вот мир и не заметил ее. Найди что-то, что больше этого мира, что стоит над всеми народами и их хотелками. Тогда ты сможешь взять мир за жабры и хорошенько встряхнуть.

– Приму к сведению.

– Вот, паразит, – к отцу вернулась его привычная усмешка. – Ты уже принял к сведению мою нотацию о синьке. А бухаешь, как прежде. Я тебе тут о высоком, чувственно, блин. А ты так старика обломал.

– Никакой ты не старик, я не видел человека сильнее тебя. Мир еще не поставил на тебе крест.

– Мир полон тех, кто никогда не был человеком или перестал им быть. Они много сильнее всех людей вместе взятых. И сила – это далеко не все. Да ты и сам знаешь. Хотя ничего ты не знаешь – так даже лучше, – выдохнул лавочник, помяв низ рубашки.