– Нужно перепрыгнуть пару барьеров. Подумаешь, – я склонилась к нему.

– Эти барьеры весь мир называет блокадами.

Я застонала, хотелось вбить в него разум.

– Даже если бы ты знал на сто процентов, что не потянешь колледж, разве не хочется хотя бы попробовать? – я замолчала, давая ему обдумать это. – Разве ты не будешь потом жалеть, что упустил шанс?

Кэллам задумался на минуту. А потом покачал головой.

– Дьявол на моем плече говорит «нет».

– А что говорит ангел на другом плече? – я ткнула носком ботинка его ногу.

– Что глупо даже думать об этом.

– Ладно тебе. Я могу помочь. Я – профи в тестах, – я постучала по своей голове, словно это все доказывало. Получалось не очень. – Ты научил меня хитростям лагеря, а я научу тебя, как побороть тесты.

Я думала, что он возразит. Но он молчал, словно обдумывал это.

– Ты уже весь день со мной учишься и бегаешь. Хочешь тратить еще время на меня?

Я отмахнулась.

– Я не против. И будет приятно покомандовать тобой. Рассказывать, что делать, а что не делать, – я покрутила пальцами. – Это будет круто.

Он заерзал на ступеньке, склонил голову ко мне.

– Ты уверена?

– Если ты не понял, это мое уверенное лицо, – я обвела указательным пальцем свое лицо несколько раз.

Он неуверенно смотрел на меня, и я показала ему язык.

И все–таки добилась его улыбки.

– Какая жизнь дома? – я сменила тему, потому что из–за тестов ему было неловко.

– В Инглвуде? – он пожал плечами. – Довольно мило, – я молчала. – Я понимаю. Люди слышат «Инглвуд» и думают о бандах, преступлениях и жестокой политике, но это все разговоры прессы. Есть духовная пища, и преступления там идут на спад. Там даже могут позволить себе ипотеку, – он пожал плечами. – Это дом.

– Какая твоя жизнь? – я придвинулась ближе.

– Разная. Одинаковая.

– Там к тебе тоже относятся как к божеству?

Он рассмеялся, качая головой.

– Нет. Там все на другом конце шкалы.

– Правда? – я не могла представить Кэллама менее привлекательным.

– Дома я работаю, учусь в школе, помогаю маме по дому. А тут я делаю то, что люблю каждый день, круглые сутки, – он отклонил голову и посмотрел на небо. Улыбнулся. – Дома я работник, а не божество.

– Ты не скучаешь по этому? По бурной воде в реке или камням горы?

– Скучаю, открытого пространства там не так много, – он руками показал тесное место.

– И что ты делаешь десять месяцев в бетонных джунглях?

В уголках его глаз появились морщины.

– Я часто хожу карабкаться по стене и бревну, бегаю на дальние дистанции, чтобы выбраться на выходных из города, и пытаюсь найти участок земли, что чуть выше всего вокруг.

Я вздохнула, мне было его жаль. Ему нужна была дикая жизнь, а не в рамках города.

– Как ты терпишь до лета? – спросила я.

Он сморщил лоб.

– Я делаю хорошие воспоминания тут, чтобы они помогали мне там.

– Ты про полеты на мотоцикле и проверке, сколько скорости из него можно выжать?

Он улыбнулся, кивая.

– Это. Или сидеть на ступенях старой церкви после мороженого с безумным вкусом с девушкой, которая еще не поняла, что от меня одни проблемы.

ВОСЕМНАДЦАТЬ

– Тебя не было почти месяц, и моя жизнь стала ничем. Когда ты сбежишь оттуда? – скулила Эмерсон в трубке.

– Все не так плохо. И я зарабатываю, так что к концу лета у меня появятся колеса.

– «Все не так плохо», – повторила Эмерсон. – Где моя лучшая подруга, и кто ты?

Я закатила глаза и вышла из домика. Гарри был занят греблей на каноэ и учился делать вигвам, так что пришел после ужина. Папа с мамой заперлись в спальне и ругались, так что я отдала ему свои наушники, схватила рюкзак и поспешила к двери.

– Тебе стоит приехать. Так ты все увидишь сама. Это место не так ужасно, как я думала. Правда.

– Ну уж нет, – Эмерсон будто кривилась. – Жуки, грязь, змеи, семьи, поющие у костра, и мало красивых парней. Тут ничего нет для приятного лета.

– Кто сказал, что тут нет милых парней?

Эмерсон притихла, и я поняла, что выдала себя. Пока что я избегала с ней темы Кэллама, не зная, как объяснить его ей, ведь не могла объяснить его себе. Не могла объяснить его и себя. У нас что–то было? Он узнавал это, или взаимности не было? Если у нас что–то было, то будет ли развитие? Если будет развитие, что случится в конце лета? И если, вопреки правилам школьных романов, мы сохраним это и в выпускном году, что будет потом? Я пойду в колледж, он пока ничего не решил.

– Вот как, – зашипела Эмерсон. – Парень появился на горизонте, да?

Я скривилась. Я не могла врать лучшей подруге, но я не спешила обсуждать Кэллама и меня.

– Наверное?

– Я знала, – запищала Эмерсон. – Как его зовут? Где он живет, когда не в лагере в поеденной грызунами хижине в Аризоне?

– Домики не поедены грызунами. Они не для президентов, но и не так плохи, – я скрестила пальцы, надеясь, что она отвлечется на тему пространства, но сомневаясь в этом.

– Снова не так плохо… – я могла представить, как она постукивает по подбородку. – Ты же не превращаешься в хиппи, которые хотят жить на природе, не попала в культ, где едят семена и капусту и промывают мозги при каждом приеме пищи, запивая это чашкой «Kool–Aid»?

Я сдерживалась до этого, но теперь вздохнула.

– Я не люблю «Kool–Aid».

– Им будет плевать, нравится ли, пока это не отключит почти все внутренние органы.

– Эмерсон… – у меня был долгий день. Обычно от разговора с ней становилось лучше, но сегодня это явно было не так.

– Финикс, – парировала она таким же тоном. – Ладно тебе. Поговори со мной. Так делают лучшие друзья.

– Знаю, – я вытащила фонарик из кармана и включила его. Я не хотела сделать не тот поворот и провести ночь в лесу. – Просто можно столько всего рассказать, что я даже не знаю, с чего начать. Или как почти все это объяснить, – мои глаза слезились от мысли о семье и конце лета. Столько неясного.

– Это из–за твоих родителей? – в этот раз тон Эмерсон был мягким.

– А что было не из–за них последние два года моей жизни?

Тишина в трубке.

– Наверное, сейчас не лучшее время упоминать такое, Финикс, но я поклялась, что расскажу, как только мы свяжемся, – я приготовилась, и Эмерсон притихла. – Моя мама увидела кое–что в газете пару дней назад. Ты же знаешь, она все время деловая. Она увидела имена твоих родителей в списке банкротов…

Если увидели родители Эмерсон, но увидели и родители других моих друзей. И не друзей тоже. Вся школа будет знать к тому времени, как я пройду двери в начале выпускного года, что у моей семьи проблемы в банке и везде.

– Ты еще там? – спросила Эмерсон, я молчала. – Знаю, такое ранит.

Она пыталась вызвать мою улыбку или хоть немного приободрить Я слабо рассмеялась.

– Я знала, что в деньгах все не так хорошо. Но я не понимала, насколько все плохо.

– Судя по твоей реакции, они еще не рассказывали? – Эмерсон вздохнула. – Больно поднимать такое. Родители сказали, что я не должна. Но я не могла скрывать от тебя такое.

– Нет, все в порядке. Спасибо, что сказала. Потому ты моя лучшая подруга, – я прильнула к дереву у дорожки. Я старалась убедить себя, что злилась, но хотелось просто сжаться в комок и плакать. Жизнь разваливалась на глазах, и я не могла никак это остановить. – Знаю, было сложно рассказывать мне. Спасибо, Эмерсон.

– О, ты уже плачешь? – ее голос стал высоким от ужаса.

Я шмыгнула носом и топнула ногой по мягкой земле, чтобы сбросить эмоции. Это не дало слезам пролиться.

– Нет, я в порядке.

Судя по ее паузе, я знала, что за выражение лица у нее было.

– Ладно, может, я не в порядке, но я не плачу. И я буду в порядке, когда все разрешится, – я топнула еще несколько раз и оттолкнулась от дерева.

– Хватит о мрачном… Кто этот парень?

Я закатила глаза и пошла по дорожке.

– Спокойной ночи, Эмерсон.