– Как быть взрослым, – ответил он и обнял меня.

– О. Ого. Не знаю, как реагировать, но спасибо, – я трепала его волосы, когда кто–то подошел к нам.

– Простите, что опоздала. Что я пропустила? – мама почти задыхалась. Будто спешила сюда. Ее волосы были стянуты в хвост, на лице почти не было макияжа.

– Гарри первым вызвался пройти по той штуке, – ответила я, посмотрев на Балку, висящую высоко над нами. Там было сто футов, а не двадцать, как сказал Кэллам.

Мама проследила за моим взглядом и сглотнула.

– Только не говори...

– Не переживай. Он еще мал для этого, – сказала я.

Ее плечи расслабились.

– Но я подрасту к следующему лету, – отметил Гарри, потягиваясь. – Мы сможем вернуться? Ну, пожалуйста? Чтобы я прошел по Балке?

Мама ответила не сразу.

Я склонилась к ней.

– Не обещай того, что не сдержишь.

На миг она посмотрела на меня, как сделал бы любой взрослый. Она легонько сжала мое запястье и улыбнулась Гарри.

– Ладно, милый. Если тебе так это нравится, мы вернемся в следующем году, – Гарри подпрыгнул, словно у него был хвост–пружина. – Но я против того, чтобы ты ходил по этому бревну... доске... как ее там, – добавила она. – Но мы можем вернуться.

Гарри обнял ее, все еще подпрыгивая.

– Может, мы попадем в тот же домик, и Финикс снова будет вожатой, – он резко замер и посмотрел на меня. – Ты же тоже вернешься, Финикс?

Я замешкалась. Я боялась верить в то, что мама стала лучше.

– Не знаю, Гарри. Будет зависеть от того, где будет колледж, и когда будут начинаться занятия.

– Может, если ты попадешь в Нортуэстерн, занятия начнутся к концу сентября. И тогда ты сможешь быть вожатой следующим летом.

– Нортуэстерн? – мама повернула голову ко мне. Отлично. Попалась. – Я думала, ты оставила в вариантах УКЛА и Калифорнийский политех. Нортуэстерн в другой части страны, – ее голос изменился, стал слишком высоким, она почти паниковала. Странно.

– Теперь и я думаю про Нортуэстерн.

– Звучит так, будто ты не просто думаешь, – мама отвела нас в сторону от туристов. Ей не нравилось вести семейные разговоры при других людях. Это мешало потом играть хороших.

– Это на вершине моего списка.

Это удивило ее так, что она молчала две секунды.

– И ты рассказала Гаррисону об изменившихся планах насчет колледжа раньше, чем мне с отцом?

Первый турист прошел по Балке, и Кэллам отцеплял от него веревки. Кэллам явно следил за нами, но не открыто. Просто он расстегнул карабин с пятой попытки из–за этого.

– Гарри нашел заявление у меня на столе. Что мне было делать? Я не хотела врать ему, – я не знала, говорила ли все еще о заявлении или о документе, что я нашла на столе папы. Я злилась, потому что она возмущалась из–за того, что я скрыла изменившиеся планы на колледж? Или злилась из–за того, что они врали о доме, браке, папиной работе и кто знает, о чем еще? – И меня вряд ли туда возьмут. Потому я и не сказала вам. Не хотела шума из ничего.

– Ты врала.

– Избегала правды, – парировала я.

– Врала, – сказала мама уже тише, но не важно. Она обвиняла меня во лжи? Не на ту напала.

– Ты же эксперт в этом, – сказала я и пошла прочь.

Жаль, нельзя было так дойти до дома в Калифорнии.

ПЯТНАДЦАТЬ

Я сама себя наказывала. Официально. Потому и позволила Гарри затащить меня на последнюю часть дня сближения (пыток) семьи.

Когда я увидела папу своими глазами на скамейке в нескольких футах от мамы, я задумалась, не попала ли в другую реальность. Или я сошла с ума?

– Это он? Или брат–близнец, о котором мы не знали? – шепнула я Гарри.

– Думаю, это он, – ответил Гарри, помахав паре друзей, которых мы прошли. – Но он неряшливее, чем я его помню.

Я чуть не улыбнулась. Судя по его виду, он не брился днями, и его волосы столько же не встречались с расческой. Даже его одежда была помятой. Я не понимала, выглядел он как жертва оборотня или обращенный в оборотня. Я так отвлеклась на Кэллама и хорошее время для Гарри, что упустила влияние лагеря на папу.

– Слушай, Гарри, – начала я, замедлив темп, чтобы мы еще не дошли до них. – Прости за то, что было до этого. Я не хотела свалить все на тебя, но и не могла слушать, как мама обвиняет меня во лжи...

– Но ты соврала про колледж.

– Я не врала. Просто не сказала им, что передумала, – мы шли по комнате, и я поймала себя на том, что выглядывала кое–кого. Когда я поняла, кого выглядываю, то прекратила смотреть. Но успела уже увидеть его в начале зала, он говорил с несколькими туристами. – Я не врала ей, а если бы сделала это, то призналась бы, потому что ложь убивает доверие. Я воспринимаю это серьезно.

Гарри смотрел на меня с видом, будто он был умнее, хоть я была старше.

– Серьезно? Одна ложь – и прощай доверие?

Я посмотрела на него, напоминая взглядом, что я была старше и умнее.

– Да.

– То есть мама с папой не должны теперь тебе доверять, раз ты соврала о колледже?

– Я не врала о колледже.

Гарри закатил глаза.

– Допустим, они соврали о чем–то. Ты больше не будешь им доверять?

Я пожала плечами.

– Если ложь была большой, то скорее всего.

– Все так запутано.

– Для десятилетнего, – парировала я.

– А если бы я тебе соврал? Ты бы мне больше не доверяла? Никогда? – он ткнул меня, будто знал лучше.

– Разговор официально закончен, – пробормотала я. Мы подошли к родителям. Мама улыбнулась нам, папа, похоже, и не заметил нас.

– Вот вы где. Вовремя. Они как раз начинают, – мама отодвинулась подальше от папы, похлопала место между ними. Гарри сел рядом с мамой, и мне пришлось сесть рядом с зомби, что когда–то звался папой.

– Они сказали, что мы сегодня делаем? – Гарри поправил очки на носу.

– Мы можем лишь догадываться, – ответила мама, склоняясь, чтобы увидеть меня. – И, Финикс... – она заерзала. – Прости за наш прошлый разговор.

Еще раз? Мама, всегда властная, извинилась? Передо мной?

А потом я заметила потрясение и восторг на лице Гарри и поняла, что не ослышалась.

– Ничего страшного, – начала я, звуча как робот. – И ты меня прости.

Мир остановился во второй раз. Я извинилась перед мамой?

Жизнь, хватит издеваться, стань снова понятной.

– Как жизнь вожатой, Финикс? – я несколько дней не слышала, чтобы папа обращался ко мне не шипением или стоном, чтобы стало тише.

– Все хорошо, – сказала я так же, как ответила маме. С ними лучше останавливаться на простых ответах.

– Так тебе не нравится? – папа безумно стучал ногой, но остальное тело будто было статуей. Он смотрел вперед, пока говорил со мной.

– Это не так... – я разглядывала комнату, желая, чтобы они уже начинали. – Все хорошо.

– Значит, нравится?

Я вздохнула. Почему из всех возможных вопросов он зациклился на теме вожатой?

– Д–да, – медленно сказала я, надеясь, что он поймет и перестанет спрашивать.

Папа молчал мгновение, лишь топал ногой. А потом спросил:

– Ты уже завела друзей? Гарри, похоже, нашел целую кучу.

Я взглянула на Гарри. Тот смотрел на папу с чем–то, похожим на любопытство, потому что мы совсем не привыкли к таким разговорам с папой.

– Нет, – сказала я. – Я была занята работой, учебой и тренировками, так что времени на общение не было.

– Кэллам – твой друг, – отметил Гарри.

Я скрипнула зубами. Из–за Кэллама я и не хотела развивать тему вожатой с папой. Братишка вдруг решил вмешаться.

– Кто такой Кэллам? – спросил папа.

Я заерзала, этот разговор напоминал беседу с мамой во вторую ночь в лагере.

И тут заскрипел микрофон. Спас от разошедшейся активности семьи.

– Это Кэллам, – шепнул Гарри моему папе, Кэллам прошел в переднюю часть комнаты с Беном и фонящим микрофоном.

– Это Кэллам, – папа сдвинул брови. – Он не слишком взрослый, чтобы быть твоим другом, Финикс?

Я хотела умереть. Хотела провалиться сквозь землю.