Литмир - Электронная Библиотека

– Ах, да, – «вспомнил» Рань. – Ты ж в демонов не веришь. Интересно, а они верят в тебя?

Элай скривил губы, не ответил.

Тахар с тоской потянул носом. Васильковый запах был силен, тем более – по такой жаре; если бы Сарта днем не открыла в доме окна настежь – теперь внутри была бы натуральная парилка и совершенно невыносимая вонь. Потому как орчиха, к гадалке не ходи, грохнула склянку с вытяжкой.

Вот что ты с ней делать будешь?

– Может, эти знания нам когда-нибудь жизнь спасут, – бубнил Рань. – Если мы будем знать, какие бывают демоны, чего кому надобно, от кого какой подлянки ждать…

– … то сможем всей этой ерундой до усрачки пугать детей лет пяти, – перебил Элай. – Ни на что больше эта книжица не годится.

– Тебе во всем Ортае ничто не годится, – огрызнулся Рань. – А может, вот сей вздох посреди комнаты демон выпрыгнет! Вот, к примеру, ифрит! И что тогда?

– Кто выпрыгнет?

– Ифрит. – Рань провел пальцем по строкам, пошевелил губами. – Демон-сберегатель огня. Вот что ты будешь делать, если он сей вздох из камина на тебя выскочит?

– Удивляться буду, – решил Элай. – А ты? С чувством зачитаешь ему описание его же из этой книжицы? Картинку покажешь?

– Нужно знать, с чем мы можем столкнуться, – упрямо мотнул головой Рань и вновь уткнулся в книгу.

Элай вздохнул, чуть склонил голову, оглядывая Раня, потом обернулся к Алере и к Тахару, который присел на шкуру рядом с подругой. Оба улыбались.

– Вот где он собрался сталкиваться с демонами? – спросил у друзей Элай.

Их ухмылки стали шире. Рань поморщился и перевернул страницу.

– Ну, если он будет читать ифриту вслух, тот его запомнит, – заявила Алера, перекатилась на спину, закинула руки за голову. – Ифриту приятно будет, что какой-то сожранный им эльф проявил не абы какие познания в природе самого демона. Он демонятам своим про Раня расскажет. И запомнится он демонам всего ифритского вида как самый ученый и обходительный обед.

Рань угрюмо засопел, переворачивая очередную страницу.

– Запомниться важно, – без улыбки сказал Тахар после недолгого молчания. – И к слову об этом: про бабу Наню слышали?

Друзья покачали головами.

– Так вот, она чудесное дело удумала, она теперь не хочет, чтоб ее община досматривала.

– Как так? – не поняла Алера. – У нее же нет родни, кому еще за ней смотреть-то?

– А она вот что сообразила: говорит, выберет себе названного родича, которому дом и садик отойдет, а тот взамен ее досмотрит.

– Блажит, – оценил Рань и вновь склонился над книгой.

– А желающих, однако, набежало куда как больше, чем в прежние дни, когда по общинным обязанностям ходили, – продолжал Тахар. – Ну а тут и баба нос задрала – дальше некуда, потому как во какая она всем нужная! Во как будет теперь выбирать, кто перед ней хвостом метет бойчее! А если, значит, этот выбранный названый родич будет плохо ходить за ней – так она его разназовет обратно и выберет другого.

– А поверх чтоб порхали гении, – предложил Элай. – И осеняли благодатью.

– С нее станется и гениев затребовать, – без улыбки ответила Алера. – Те, кто согласился, они или разума лишились, или совсем уж в отчаянии. Баба Наня из них душу вытрясет. И пусть ей уже больше ста лет, она ж еще крепкая старуха и разумом светлая, она еще лет двадцать протянет и похоронит штук сорок этих названных родичей. Похоронит, вот правда! Она ж сама их в гроб и загонит!

– А ведь я помню, как ты к ней за речку за пирогами с тыквой бегала, – укоризненно покачал головой Тахар. – Лет десять назад еще бегала. Чуть ли не каждый день.

Алера вздохнула. Бабу Наню она помнила с самого раннего детства: сухонькую и сутулую, очень добрую и говорливую. Платья у нее всегда были темные, а платки – яркие, и она всегда носила платки, то на плечах, то на голове, а иногда повязывала их вместо пояса. У нее были очень белые волосы, сколотые большим деревянным гребнем, и крупные уши с морщинистыми мочками, оттянутыми под тяжестью костяных серег. У бабы Нани были добрые глаза, сильный голос и крепкие короткопалые руки в мелких пятнышках.

– Бегала, да. И когда она овдовела – я ходила к ней сколько раз! Только знаешь, я по два дня потом как пришибленная была. Сиди с ней целый день да слушай, чего она тебе рассказывать будет. Я поначалу была и не против посидеть, ну что тут трудного? И бабка вроде как не чужая же. И с детства я ее знаю, и ничего плохого не скажу про нее. А как заладится языком чесать – так будто кровь пьет из меня, и еще так усмехается и приговаривает: сиди, девочка, сиди с бабушкой – а у меня аж в ушах шумит. Так вот оттого она и не хочет, чтоб ее община досматривала – тот, кто приходит по обязанности, его силком на лавку не посадишь и не продержишь там полдня. А вот если она названого родича получит, который вроде как по доброй воле – так на нем душу и отведет, а мы только будем успевать хоронить этих родичей. Или выхаживать их от мозговой горячки. Потому как пьет она из них кровь, и хоть ты мне что хочешь!

– А все равно тебе неловко, что ты к ней больше не заходишь, – припечатал Тахар.

– Нашей злыдне со-овестно, – пропел Элай. – Все скорей бежим смотреть на это диво!

Алера отвернулась, стала глядеть на стоящую на столе лампу, огонь в которой то становился крошечным, словно вот-вот погаснет, то разгорался ярко вновь.

Ну да, ей неловко. Прежде баба Наня была добрая, кормила пирогами всех поселковых детей, охотно принимала помощь по хозяйству, рассказывала всякое интересное про животных, про травы и про войну с Гижуком, а иногда даже позволяла перемерять несколько своих платков.

Пожалуй, было что-то нечестное в том, чтобы теперь думать о ней не как о доброй бабе с пирогами, а как о зловредной вдовице, которая измывается над всеми вокруг, чуя свою скорую смерть. И жалко ее было.

– Она же и правда душу выматывает, – неожиданно подал голос Элай. – Неспешно, основательно и до донышка. То ей крупу перебрать надо, то половики потрусить, то воды наносить, и оно бы ничего, только все эти надобности по пять раз переделываются, потому как иначе бабке скучно и поговорить не о чем. Вот ты делаешь, что она попросит, а она сидит тихонько, смотрит на тебя и молчит, улыбается, кивает… И только думаешь, что закончил – вот тут она рот и раззявит! Не-е-ет, не годится ту крупу сыпать справа налево, давай слева направо все переделывать. И не так тот половик трусить надо было, не сверху вниз, а снизу вверх. И не годится вода из этого колодца, потому как полвека назад за полперехода от него птичка сдохла, так что вода в нем теперь отравленная навсегда и бабкино ценное здоровье от нее испортится до самой присмерти. Так что ту воду тащи обратно и не смей выливать на ее подворье, а потом пойдешь к колодцу, который подальше, да не к тому, а который еще подальше… И так целый день, и про все, что надо сделать. Вот много добрых слов у тебя потом отыщется для бабки, а?

– Много, – кивнул Тахар, – только не добрых.

– А вот представь, как она выкрутит кишки этим названным родичам. А они отыщутся, дом-то у нее хороший, и сад, и земля – есть чем заманивать!

Тахар поскреб макушку.

– Может, она как раз успокоится. Может, ей тогда перестанет быть страшно. Я слыхал, как лекарь говорил, что Наня – бабка при полном разуме. Значит, она…

– Сосет кровь с полным пониманием, с чувством и толком!

– Думаешь?

– А что, заставляет себя, что ли? – Алера вздохнула. – Не хочу я жить до старости. Лучше помереть до того, как стану всем противна и сама себе не рада.

– Просто никто не должен быть один, – сказал Рань, не поднимая головы от книги, и все посмотрели на него с удивлением: эльфы в такие разговоры обычно не встревали.

Элай и теперь как будто не слушал вовсе, вытачивал себе из деревяшки длиннорукую фигурку, похожую на лешего.

– Никто, – повторил Рань так сосредоточенно, что можно было подумать, он читает вслух, а не говорит то, что думает сам. – Когда кто-то остается один, то ведь самое интересное – какой он, этот один. Кто знает все, что может увидеть в себе в такое время! Одиночество… меняет. Потому бабка Наня и стала вреднючей, и наша тетка потому же приглядывается к твоему деду… Страшно им. Но все ж еще корявей, и вовсе не обязательно названые родичи тебя спасут, ведь можно быть одиноким, даже если вокруг все время что-то делается, и даже если ты сам вроде как участвуешь в этом во всем.

14
{"b":"653400","o":1}