Культоцентрическое мировоззрение, преобладавшее в архаический период, постепенно теряет свою целостную значимость. Изначальный постулат «культ – природа в миниатюре» теряет своё значение. Культ перестал быть центром Вселенной. Представление о космосе становится понятием философско-физическим. Секуляризация культуры и усиление значимости слова, в конце концов, послужили предпосылкой для создания философских систем и способствовали развитию наук и литературной традиции. При этом важно заметить, что предшествующее преобладание пространственной образности как структурообразующей категории феномена архаической культуры воплотилось в новой космологической концепции.

В VI веке до н. э. милетцы создали зрительно-образную модель миропорядка. Архаическое мировосприятие, не отделявшее форму от сущности, отразилось и в философии. Анаксемандр, ученик «первого философа» Фалеса, предложил «увидеть» Вселенную. Слово «теория» приобрело совсем иное значение и содержание. Теория (theoria) космоса Анаксемандра происходила от theorio, что значит «созерцать», «смотреть», «наблюдать». Новизна его теории состояла в том, что теперь предлагалось материализовать мифологическое понятие в пространстве так, чтобы оно стало доступно формам логического мышления в специальных системах объяснения. Понятия «верх» и «низ», имевшие в мифологии смысл противоположных духовных сущностей, превратились в геометрические отношения, устранявшие иерархию миропорядка. «Негеометр не войдёт!» – велел начертать над входом в Академию Платон. «Ты не замечаешь, как много значит и меж богов, и меж людьми равенство – я имею в виду геометрическое равенство <…> Это оттого, что ты пренебрегаешь геометрией»[22], – учил Платон.

Здесь всё ещё усматриваются характерные черты древнего созерцания бытия как такового, но в самосознании античной культуры – зрительно-образное восприятие уже другое. Можно сказать, что это бездеятельное всматривание в черты телесных и бестелесных эйдосов, но оно уже не то архаичное «глядение», а новое «созерцание», «умо-зрение» в буквальном смысле этого слова. «Такое содержание вещей, которое желает быть “бескорыстным” и потому безразлично к каузальности, но очень остро заинтересовано в формах вещей, в их эйдетике»[23]. Эйдическое содержание зрительно-образного восприятия осмысляется как наиболее почтенное и высокое делание ума. Результаты такой деятельности получают выражение в логических, математических и абстрактных мыслительных формах. Вместе с этим наметилась новая тенденция в направлении мыслетворчества. Умозрительный мир древнего грека становится исчисляем и превращается в конечную величину в пределах человеческого разума.

Приоритет в средствах познания, принадлежавший мыслительным зрительным формам, постепенно смещается в сторону форм логического, абстрактного мышления. На какой-то момент, а точнее в период эпохи классической культуры Древней Греции, ещё наблюдалось равенство двух этих принципов. В «Диалогах» Платона, например, мы можем найти и формально-логические, и визуальное формы познания. Но вместе с тем уже там раскрываются образцы перехода процесса осмысления реальности из формы вещи в форму его описания и дефиниций, и при этом становится заметно провозглашение нового приоритета в познании – словесного способа выражения мысли. Сократ всякий раз начинал беседу словами: «Заговори со мной, чтобы я тебя увидел».

Но даже на фоне таких изменений крито-микенская мировоззренческая наследственность в отношении к зрительному восприятию всё ещё сохраняла свою значимость в античной культуре. Это отчётливо выразилось в известном постулате о том, что «зрение вообще выше всяких других чувственных ощущений»[24]. Развивая древнюю традицию, Платон ввёл в философию понятие «око души», в котором этимология слова «око» – «круг», символ совершенства. Через «око» душа воспринимает мир, читает его. Видимый мир – пища для души, а глаз или «око» в этом смысле – рот, питающий и наполняющий душу и ум всем необходимым. «Благодаря всему этому (зрительному восприятию. – Авт.) мы обладаем некой философией – таким благом, лучше которого ничего ещё не было, да и никогда не будет ниспослано в дар роду смертных от богов»[25].

Древнегреческая гносеология изначально исходила из принципов зрительно-образного восприятия. Термины «эйдос» и «идея» этимологически восходят к глаголу «видеть». Самосознание античного социума, выразившееся в высокой осмысленной деятельности ума, раскрывалось не в живом интересе созерцания бытия как такового, а в созерцании формы вещей, их эйдетике. Эта сторона культуры оценивается как наиболее почтенная и достойная. «Слово “теория”, приобретшее для нас совсем иное содержание, означало для грека, собственно говоря, “созерцание”, почти “глядение”, бездеятельное и бескорыстное всматривание в черты телесных и бестелесных эйдосов, т. е. “умо-зрение” в самом буквальном смысле слова»[26]. Философская терминология была тесно связана с визуальным мышлением: «эйдос», «идея», «теория» этимологически восходили к словам «вид», «видеть» и «созерцать».

На заре европейской философской мысли древние греки зрительно-образному восприятию придавали приоритетное значение. Восприятие как вид знания мы впервые обнаруживаем в диалектике Платона. Он усматривал прямую связь между зрением и пониманием. В его фундаментальном труде «Государство» проводится эта аналогия, где зрение и познание отождествляются. Платон находит некий третий род, образующий связь между зрительным ощущением и зрительным восприятием, которым является свет. Так, источник света (у него это метафора и реальность) – Солнце. Оно есть не само зрение по сути своей, но является его причиной. Значит, и Солнце не есть зрение. Хотя оно причина зрения, но само зрение его видит, – делает вывод философ. Теория зрения более полно раскрывается Платоном в диалоге «Тимей». По его теории, внутри нас обитает «чистый огонь», который изливается из наших глаз. Процесс восприятия раскрывается в следующем. Внешний свет, воспринимаемый зрением, обволакивает этот исходящий из нас «чистый свет» по принципу «подобное притягивается к подобному». Они сливаются, образуя единое и однородное тело. Так, по Платону, рождается зрительный образ – как слияние внутреннего и внешнего огня. Потом эта мысль получит теоретическое продолжение в византийской философии, в световой эстетике. Советский физик академик С. И. Вавилов продолжил идеи Платона в работе «Глаз и Солнце». Лучи, исходящие из глаза, он сравнивает с щупальцами и пишет, что «лучи, создающие изображение, идут не от источника к глазу, а наоборот, и что глаз каким-то образом чувствует первоначальное направление вышедших из него зрительных лучей»[27].

Особенность зрительного восприятия была предметом внимания также в философии Эмпедокла, Анаксагора, Гераклита. В их трудах наметилось начало философского осмысления этого феномена, и впервые был поставлен вопрос об отношениях между восприятием и умом. При всей своей кажущейся наивности их наследие оказалось первой философской попыткой вывести проблему восприятия за рамки чувственных ощущений. Эмпедокл будто бы видел критерий истины не в ощущениях, подчеркивая, что чувственное восприятие во многих отношениях недостоверно. В качестве судьи над всем и судьи всего, главным критерием стал выступать разум, – но не разум вообще, а разум научный, проистекающий из знаний. «Отсюда крупнейший из физиков, Анаксагор, порицая чувственные восприятия как бессильные, утверждает: “Из-за их слабости мы не в состоянии судить об истинном”»[28]. Постижение истины в сущем подвластно только правильному разуму, – продолжал Секст Эмпирик.