Проклятье. Он поймал меня за разглядыванием его задницы.

— Ты что, нюхаешь мою куртку? — он поворачивается, на мгновение забыв о своем стремлении открыть массивную входную дверь, и свет на крыльце освещает его точеные скулы и крошечный шрам возле брови.

— На самом деле, я нос вытирала, — говорю я, укутываясь обратно в куртку, потому что если не сделаю этого, думаю, есть вероятность, что я рискну протянуть руку и прикоснуться к нему. Чтобы удостовериться, что это реальность, а не какая-то шутка или сон, или мой разум возвращает нас из прошлого в настоящее.

Он улыбается, отворачиваясь, чтобы попробовать другой ключ, мгновение спустя он открывает дверь и тянет меня в тепло.

В коридоре по-прежнему пахнет пчелиным воском для полировки. Коридор выглядит также, как и много лет назад, отчасти душным и темным, единственный источник света находится в комнате, расположенной где-то дальше. Я не успеваю заметить еще что-нибудь помимо этих мелочей, так как Рори прижимается ко мне своим твердым телом, которое является прямой противоположностью действиям его мягких губ. Его поцелуи — это нежные прикосновения губ и легкое касание языка, и гораздо меньше спешки, чем было на улице. Когда я приняла сиюминутное решение сделать ему более или менее непристойное предложение, я думала, что будет странно целоваться с ним после стольких лет поцелуев с кем-то другим.

Меня немного смущает, что как раз наоборот.

Это непристойно, опьяняюще и раскрывает истинные желания. Я не скучаю по его языку с пирсингом, полностью распадаясь под его прикосновениями. По-настоящему таю — мои колени дрожат, а все мое тело воспламеняется. Физически, этот мужчина очень отличается от Маркуса. Нет, я не позволю себе думать об этом. Он такой высокий, что почти нависает надо мной, и это само по себе вызывает трепет. Но дело не только в этом; разница еще и в том, насколько искусны его прикосновения. То, как его руки скользят вниз по моему телу. Как его язык танцует на моих губах.

В один момент мы целуемся, а в следующий — нас накрывает волна похоти, и мы практически пожираем друг друга; наши поцелуи становятся отчаянными и неистовыми, пока мы боремся, чтобы стать ближе, захватить, украсть дыхание из легких друг друга.

— Н-в-спальне? — бормочу ему в губы. Я не хочу останавливаться, похоже, что мне физически необходимо продолжать. Понятно, что ни один из нас не заинтересован в любого рода прелюдии: выпивке или разговоре. Мы оба не возражаем, чтобы перейти к главному, по пути отказываясь от всего остального.

— Нет. — Его голос становится более хриплым, когда он прокладывает дорожку поцелуев вниз по моей шее. Его руки, мгновение назад обнимавшие мою талию, скользят вниз к моей заднице.

Я откидываю голову назад, даже не осознавая этого, мой стон вибрирует на его губах, провоцируя его на укус. Этот момент сплошная перегрузка ощущений; аромат его одеколона, твердость, упирающаяся мне между ног, легкое покалывание его щетины на моих щеках.

Мой клитор пульсирует между нашими телами, как барабан.

— О, Боже, — это сдавленный всхлип благодарности, нежели мольба о божественном вмешательстве. Когда его зубы вновь находят мою шею, мое тело отвечает и извивается под ним с жадностью и отчаянной жаждой освобождения. Рори толкает меня к стене, выругавшись более низким голосом. Моя спина упирается в какую-то жесткую обшивку или лепнину на стене.

— Мне необходимо оказаться внутри тебя. — Его голос что-то среднее между вздохом и стоном, его руки скользят к подолу моей юбки.

— О, да, пожалуйста, — задыхаясь, отвечаю я, упираясь ладонями в стену, когда мое тело начинает трясти. Все тело. Умирает от желания. Дрожит. Я так сильно хочу его, что почти ощущаю свое желание на вкус. Несмотря на то, что его взгляд скользит вверх, отрываясь от моих бедер, его голова и руки продолжают делать то, что делали. В полумраке черты его лица выглядят более резкими; его непринужденная, уверенная улыбка превращается в нечто, говорящее о твердой решимости.

Это неправильно, считать, что он выглядит немного опасным, и возбуждаться от этого?

— Тебе нравится, чтобы тобой командовали. — Он не спрашивает, теперь его улыбка становится зловещей. — Доминировали над тобой.

Мой взгляд порхает к его влажным, теплым губам,

— Я...я так не думаю. По крайней мере, не думаю, что это не так. — Это вообще имело смысл? Мое сердце колотится, и я знаю, что не от страха. А эта его улыбка прямо сейчас? Он улыбается так, словно я вручила ему ключ от своего пояса верности. Я судорожно выдыхаю, смущаясь, что не могу придумать колкое замечание в ответ.

— Итак, кто же ты? — спрашивает он и снова опускает свой взгляд вниз, медленно скользя вверх по моим ногам и задирая юбку. Я чувствую, что хмурюсь, и у меня все внутри сжимается от того, куда он вероятнее всего клонит, потому что я отчаянно не хочу произносить слово на букву "в".

— Ты хорошая девочка или плохая — он запинается, когда проводит руками по моим бедрам, затянутым в черные колготки. — Колготки, — говорит он, даже не пытаясь скрыть своего восторга.

— Ты не удивишь меня натурой фетишиста. — Боже, милостивый, пожалуйста, пусть его не возбуждают колготки.

И тут он улыбается своей опасной улыбкой, начиная стягивать их с меня.

— Это полезный предмет одежды. Можно связать запястья и лодыжки. А можно и красивую девушку.

— Не эту девушку — отвечаю я, хотя не уверена, что только я слышу, каким чувственным становится мой голос.

— По крайней мере, не в первый раз, — мурлычет он.

Прежде чем вы успеете произнести шлюха в колготках, мои колготки волшебным образом оказываются спущенными до середины бедер, а костяшки его пальцев поглаживают спереди мои шелковые трусики. И я, хныкая, стараюсь раздвинуть ноги шире, открываясь для него.

— Первый раз? — отвечаю я, сквозь стон. Его прикосновение, словно электричество, мое тело потряхивает под его рукой.

— Первый раз, когда я трахну тебя сегодня ночью, — я открываю рот, чтобы ответить, но мои слова исчезают под напором его горячих губ. В то время, как они скользят по моим губам, он начинает поглаживать меня через трусики ритмичными кругами, используя костяшки пальцев. Возбуждение нарастает, он ласкает меня до тех пор, пока мягкий материал не становится мокрым, прилипая к моему клитору.

— Я разве похож на мужчину, который способен только на один раунд? — мой взгляд следует за ним, когда он поднимает голову вверх от мокрого пятна на моих трусиках.

— Похоже, ты способен делать это всю ночь.

— Черт, да, — рычит он, наблюдая за моим выражением — наблюдая за своими действиями — проскальзывая рукой под кружевную резинку моих трусиков.

Я не могу сдержать стон удовольствия, когда его пальцы скользят туда-сюда, собирая мои соки и размазывая их по моему набухшему клитору. По правде говоря, я возможно, начинаю умолять, когда вместо костяшек появляются два пальца, которые ласкают меня круговыми движениями, а затем — два пальца, которые толкаются в меня.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Мое дыхание резкое, а голос хриплый. Пожалуйста, пусть у него будет большой член.

— О, Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Это было так давно.

Я так сильно хочу кончить — жажду этого так же, как жажду его. Я хватаюсь за его плечи, не только чтобы удержаться, но, и чтобы притянуть ближе, пока его ладонь надавливает на мою пульсирующую сердцевину, подстраиваясь под темп толчков его пальцев. Через мгновенье я выгибаю спину, притягивая его рот к своему и всасывая его нижнюю губу. Мои ощущения. Его движения. Это высший класс.

Мои руки скользят с его плеч вниз, и, используя свое тело, я сжимаю его руку, чтобы потереться об нее. Я никогда не была такой дерзкой, такой требовательной. Никогда не чувствовала себя такой безрассудной и полной энергии. Такой нуждающейся.

Кажется, будто по моим венам течет жидкий огонь; с каждой секундой напряжение между ног увеличивается, прежде чем я взрываюсь, достигнув кульминации. Мне не хватает воздуха, я кончаю настолько сильно и так беззвучно, думаю, это должно быть похоже на взрыв изнутри. Я осознаю, что моя грудь тяжело вздымается между нами — и такого никогда не происходило раньше — полагаю, что действительно растворяюсь от полнейшего удовольствия. Но этого не может быть, потому что я чувствую, как мое тело давит на его руку; руку, которую я так сильно сжала, что, вероятно, на ней остались следы моих ногтей.