Стесненные, немцы бросились отступать.
Наскок двенадцатой роты, энергичное наступление одиннадцатой - и немецкий батальон в наших руках. Захватили в плен одних офицеров не меньше пятнадцати. Оказалось, это был Баварский егерский батальон, только что прибывший из центра Германии для подкрепления сапановского участка австрийской армии. Этот батальон был брошен в бой почти из вагонов. Весь батальон в полторы тысячи человек захвачен, можно сказать, одной двенадцатой ротой, - с гордостью закончил Ханчев. - Я не помню, когда был контужен, но после допроса немецких офицеров и отправки всего захваченного в тыл со мной сделалось дурно. Мой денщик привел меня к тебе...
Телефонист принес телефонограмму из штаба полка за подписью Моросанова: "Нашими войсками очищена от австрийцев позиция у Каменной Вербы. Австрийцы в беспорядке отступают к Бродам. Полку приказано повести энергичное наступление на отступающего австрийца. Командиром полка приказано вам сдать обоз 1-го разряда фельдфебелю, а самому срочно явиться в штаб для получения нового назначения".
Прочел телефонограмму Ханчеву, сказал:
- Теперь ты отдохнешь вместо меня. Сейчас донесу в штаб полка, что обоз сдал не фельдфебелю, а отдыхающему здесь поручику Ханчеву.
* * *
Сапановские окопы неузнаваемы. Это пустынные катакомбы средневековых времен без всякого признака каких-либо живых существ. За Сапановом - Малый Сапановчик, бывший ранее районом расположения австрийцев.
Повсюду следы большого разрушения, произведенного артиллерийскими обстрелами. Тут и там можно наткнуться на куски проволоки, рогатки с проволочными заграждениями, сброшенные с мест их установки тяжелыми снарядами. Не удержался, чтобы не заглянуть в землянки австрийских офицеров, в "лисьи норы" около этих землянок.
Лишь на карте остался знак, что здесь стоял когда-то Сапанов, да по отдельным развалинам и обломкам кирпича и глинобитных стен можно предположить, что в этом месте было селение.
Жители деревень еще осенью прошлого года выселены в другие районы. Но они уже здесь, хотя всего несколько дней назад здесь проходили бои.
Группа крестьян, человек 20-25 с лопатами, рылась на месте бывших окопов в поисках, может быть, зарытого здесь имущества.
За Малым Сапановчиком по дороге, ведущей к селению Каменная Верба, встречались сооружения, устроенные австрийцами за период зимней стоянки. Узкоколейные дороги, гати, огороды с посевами различных овощей - все свидетельствовало о большой внимательности австрийцев к своему тылу.
К удивлению, я совершенно не замечал варварского отношения к местным природным ценностям. Простояв больше полугода на позиции Иквы, австрийцы, очевидно, были настолько уверены в прочности своего положения, что не производили сколько-нибудь бросающегося в глаза разрушения. Скорее можно заметить большую хозяйственную работу, какую ведет добрый хозяин в своем имении.
В сумерки въехал в Каменную Вербу, большое селение, насчитывающее свыше тысячи крестьянских домов, утопавшее в зелени, то есть фруктовых садах. Жителей в селении достаточно. Правда, не видно взрослых мужчин.
Выехав на большую площадь, на которой расположена церковь и школа, я остановился навести справку о дальнейшем маршруте. На мое счастье, показалась повозка, в которой сидел поручик Попов. Обрадованный встречей, я соскочил со своего скакуна и к поручику с вопросом: как проехать к полку?
- Штаб полка отсюда километрах в восьми-десяти, - сказал Попов. Около него все роты, чтобы завтра с рассветом двинуться к Радзивиллову. Я только сейчас оттуда, еду в обоз, чтобы передохнуть от боев и полученной контузии. А ты откуда?
- А я из обоза, вызван в штаб полка для назначения на новую должность. Догоняю полк.
- Далеко ли до обоза?
- Я его оставил за Рижскими казармами с Ханчевым, который прибыл туда на отдых.
- Боюсь, не смогу проехать этих десяти километров. Уже темнеет. Давай остановимся здесь, заночуем.
- Мне не особенно удобно, - возразил я. - Телефонировал Моросанов, чтобы я как можно скорее прибыл в штаб полка.
- Эка важность! Я говорю, штаб полка остановился на ночлег в деревне Торжинской и лишь завтра с рассветом пойдет к Радзивиллову. Ты можешь переночевать здесь, а с рассветом выехать и догнать полк.
Я согласился.
Вошли в ближайшую хату, показавшуюся нам наиболее приличной. Хозяйка любезно предложила нам занять чистую горницу. Пока я расспрашивал Попова о бое, в котором он принимал участие, молодая крестьянка внесла большой горшок с кипяченой водой, так называемую баняку. Мы заварили чай.
- Ты помнишь, Николай Алексеевич, - обратился я к Попову, - за время стоянки в Сапанове нам все время твердили, что австрийцы чрезвычайно скверно относятся к пленным и к мирному населению и что в местах, занимаемых австрийскими и немецкими войсками, не остается ни одной женщины, ими не изнасилованной.
- Помню.
- А ты не спрашивал, действительно это так или все это было вранье?
- Не спрашивал я, да и некогда было спрашивать. С двадцать второго мая и до сих пор я не имел возможности по-человечески не только поесть, но и поспать.
- Давай сейчас спросим.
Я вышел в другую половину хаты. Там три молодых крестьянки-украинки стряпали ужин из картофеля и молока.
- Можно кого-нибудь попросить зайти к нам в горницу? Одна из женщин, высокая, стройная, лет двадцати шести, с приятным открытым лицом, ответила:
- Зараз буду.
Я вернулся в горницу. Минут через пять она вошла. За подол держался мальчонка, видно сынишка, лет шести.
- Садитесь, - обратился к ней Попов. - Не хотите ли кружку чая?
- Спасибо, барин, я пойду сейчас ужинать.
- Мы хотели вас спросить, - продолжал Попов, - правда ли, что австрийцы плохо с вами обращались?
- Конечно правда. Чего же ждать от них хорошего. Коняку забрали, быдло одно забрали, жита половину забрали. Дида с повозкой увели уже месяца два как, а и сейчас нет...
- Так плохо, значит, жилось?
- Плохо, барин. Дюже плохо, а ниц не зробишь - война.
- Ведь коняку, быдло, жито и русские берут, - заметил я.
- То верно, но то свои бы брали, а то австрияки.
- Ждали вы, что русские придут? - снова начал спрашивать Попов.
- О... нет, не ждали. Все говорили, что русским капут, больше не придут, а когда мы увидели, что австрийцы утекают, то нам стало ясно, что они брехали.
- Что же, рады вы русским?
- Как же не радоваться, мой мужик в армии, авось придет, если жив еще.
- А скажите, - обратился я к ней, - австрийцы с женщинами плохо обращались?
- Как плохо? - не поняла она.
- Да так, что лапали вас, заставляли с собой ночевать.
- Ой, что вы, барин, разве ж это можно?!
- А вот мы слышали, что там, где австрийцы появляются, они сейчас же девиц и жинок гонят в баню, а потом к себе спать тащат.
- Э, нет, у нас такого не бывало.
- Может быть, в других местах было?
- Не знаю, как в других местах, а у нас очень обходительные стояли. Если какая жинка сама захочет, то ей ничего не поделаешь, а чтоб силой тащить, так этого не было.
- А много было таких жинок, которые сами хотели?
- Какое много? Разве непутевая какая... У нас на селе одна Зоська этим занимается, так у нее всегда было полно и офицеров и солдат, а к другим ни-ни... - И она энергично замотала головой. - Австрияки плохие, хуже наших, особенно мадьяры, с ними не поговоришь, от них ничего не поймешь, но когда наступала весна и надо было жито сеять, они своих коней давали на посев, а у кого своего жита не было на обсеменение, то и жито давали.
- Ну, спасибо вам за рассказ, идите себе ужинать.
- Ну, что? - обратился я к Попову. - Значит, брехали в наших газетах, что австрийцы и немцы баб насилуют?
- Черт их знает, может быть, и брехали, да и нельзя не брехать война, а во время войны надо разжигать инстинкты. Как заставить солдата идти в наступление, если не говорить, что неприятель надругался над верой, над женами и детьми? По совести говоря, у нас в тылу, пожалуй, больше безобразий творится, чем тут. Все-таки австрийцы и немцы куда культурнее русского воинства.