- Тебе хорошо, - начал он, - застрял в обозе. Меня же из Судович с места в карьер бросили в Сапанов, на тот самый участок, на котором мы с тобой зимой сидели. Не успел я пробыть в роте и нескольких часов, как поступило распоряжение приготовиться к атаке. В двенадцать ночи мы снялись с первой нашей линии, сменившись резервными солдатами, и ожидали артиллерийской стрельбы. Артиллерия начала стрелять на рассвете. Близость австрийских окопов заставляла бояться, что наши снаряды могут попадать в своих. К счастью, этого не случилось. Артиллерийский обстрел был настолько силен, что австрийцы были совершенно парализованы.

Тяжелые снаряды, разрывая проволоку в клочья, образовывали широкие проходы для продвижения наших солдат, австрийские окопы заваливали землей.

Пытавшихся бежать из первой линии окопов австрийцев настигали наши снаряды на полпути.

К половине пятого со стороны австрийцев уже не было признаков жизни. Обстрел продолжался лишь с нашей стороны. Около пяти, после окончания артиллерийской стрельбы, мы быстрым налетом захватили первую линию окопов. Сопротивления никакого.

Что только не представилось глазам в этих окопах! Огромное количество убитых австрийцев, масса разорванных в клочья. Тут же совершенно обалдевшие, растерявшиеся люди, лишенные разума, не понимающие, что вокруг них происходит. Я думаю, в первой линии не осталось ни одного полностью уцелевшего.

Вскоре перешли в наступление на вторую линию. Разрушений проволоки перед второй линией было меньше, и нам пришлось пустить в ход ручные ножницы. Я сам застрял в первой линии, руководя действиями своих взводов через посыльных. Но видел, как расстреливали наших солдат, застрявших перед неразбитыми проволочными заграждениями, почти в упор.

Но вот взята и вторая линия. Некоторый интервал во времени. Затем наступление на третью. Во время этого наступления у меня убили прапорщика Плохотного, ранили Патютко, сильно контужен Жуков, убили подпрапорщика Лапшина и много старых солдат.

К концу дня я недосчитался половины людей роты. Правда, мы взяли в плен много австрийцев, захватили много трофеев, значительно больше захватили, чем потеряли, но все же велика потеря в роте.

После этого боя мы просидели сравнительно спокойно три дня, пока наша артиллерия меняла позиции. Но то, что произошло сегодня, я сейчас передать не в состоянии. Это кошмар... Сегодня мы перешли в наступление, но совершенно неожиданно 12-я рота из-за идиотства Савицкого попала в исключительно скверное положение. Есть еще спирт?..

Я налил стакан разведенного спирта. Ханчев выпил. Полежал несколько минут молча. Попросил сделать ему на голову компресс. Старался собраться с мыслями.

- Спи, потом расскажешь. - Я вышел из землянки.

Вернувшись часа через два, застал Ханчева сидящим за чаем и говорящим с Ларкиным и своим денщиком Хабидулиным о хозяйственных делах.

Ханчев спрашивал, где повозки, в которых хранятся вещи 3-го батальона, сколько пешком до Лутовищ, чтобы принести оттуда белье. Я просил его не беспокоиться посылкой денщика за двадцать километров, взять белье у меня и пойти в импровизированную баню, которую мои солдаты устроили при обозе.

Ханчев сходил в баню, надел чистое белье, новую суконную солдатскую гимнастерку и штаны и через час вновь сидел со мной за чаем. Шутливый оттенок был в его голосе.

- Спасибо, накормил и напоил. Особенно за последнее, - смеялся он. Теперь я совершенно здоров. Я думаю, не столько контужен, сколько измучен и издерган. Сейчас шум в ушах прошел, голова посвежела, правда, чувствую себя разбитым. Поживу у тебя несколько дней - и вернусь в роту...

- Живи сколько угодно, а главное - сколько позволят, - пошутил я.

- Расскажу все по порядку. Наступление двадцать второго мая велось более организованно, чем когда-либо. Это мы приписываем непосредственному руководству Музеуса, который разместился по соседству с наступающими частями. Офицеры были вместе с частями, и даже Савицкому не удалось изловчиться застрять где-нибудь при штабе. Радцевич находился на расстоянии каких-нибудь четырехсот метров от первой линии окопов.

Таким образом, первый день прошел хорошо. Солдаты видели, что офицеры не отстают, находятся близко и подвергаются такой же опасности. Зато в последующие дни... Музеус перешел в Сапанов, там же остался Радцевич. Савицкий, сославшись на сильную контузию, тоже застрял в сапановских окопах и дальнейшим наступлением решил командовать через ординарцев, находясь в трех-четырех километрах от рот. Вечером Савицкий передал по телефону, что плохо себя чувствует и поручает мне старшинство над третьим батальоном. Я созвал ротных командиров, распределил между ними роли и решил, что, поскольку двенадцатая рота уже достаточно потрепана, наступление на новую линию австрийцев поведут первые три роты батальона, а двенадцатая будет в резерве.

Точно по расписанию вслед за артиллерийским обстрелом первые три роты двинулись в наступление, оставив при мне своих связистов. Мы начали наступать на правый фланг австрийских позиций. Левый упирался в Судовические болота, откуда, как мне казалось, ожидать сюрпризов оснований не было.

На всякий случай я выставил караул для наблюдения за левым флангом австрийцев. То ли мои наблюдатели прозевали, то ли условия местности таковы, но вскоре прибежал ко мне Шурыгин: на нас с левого фланга наступают немецкие колонны! Я выскочил из землянки. Вижу, действительно, на расстоянии пятисот-шестисот шагов движется немецкая часть - человек триста. Позвал пулеметчиков Махова, Шурыгина и Коптева.

Затаив дыхание, ждали мы приближения немцев. Они шли четко, сомкнутой колонной. Подпустив их шагов на триста, мои пулеметчики одновременно из трех пулеметов открыли по ним огонь. Немцы шарахнулись, бросились на землю окапываться. Но пулеметы так резали, что через какие-нибудь десять минут вся колонна оказалась пригвожденной к земле. Тут я бросил на немцев свой первый взвод, который захватил уцелевших, разоружил и в сопровождении нескольких солдат направил в Сапанов.

Прошло полчаса. Видим со стороны Судовических болот новую группу немцев. Повторяем тот же маневр и через полчаса почти полностью забираем ее в плен.

Прождали еще с полчаса. Снова оттуда же выходит колонна, численностью значительно больше предыдущих. Тут мне пришлось ввести в бой кроме своей роты еще оттянутую от наступления полуроту девятой роты. Новая немецкая колонна шла с большими предосторожностями и уже не сомкнутым строем, а врассыпную. Бой с ней продолжался не меньше двух часов.

Положение двенадцатой роты стало в высшей степени угрожающим. Немцы упорно накапливались и шаг за шагом продвигались вперед. Звоню по телефону Савицкому о высылке резервной роты на помощь. Савицкий отвечает, что в его распоряжении ничего нет. Звоню непосредственно Моросанову. Моросанов отвечает, что сделал распоряжение Савицкому обеспечить разгром наступающих на двенадцатую роту немцев. От Савицкого ни звука. Приходится выводить еще одну роту с правого фланга. В это время к немцам подходит подкрепление.

Я даю поручение Шурыгину срочно добежать до одиннадцатой роты, передать, чтобы Осипов обратил свою роту на наступающих немцев и взял в обстрел с фланга.

Ты можешь себе представить, какое волнение пришлось пережить в ожидании подкрепления?! На наше счастье, австрийская артиллерия в это время молчала. Немцы продолжали упорно, хотя и медленно, продвигаться вперед. Расстояние между двенадцатой ротой и немцами дошло до двухсот шагов. Стволы наших пулеметов накалились докрасна. Пулеметчики говорят, еще несколько минут такой интенсивной стрельбы - и пули будут разрываться в канале ствола.

Отступать поздно и некуда. Выход из положения один: перейти в контратаку, хотя и небольшими силами, задержать немца на этом месте до подхода одиннадцатой роты. Приказал двенадцатой роте перейти в наступление. С отчаянным криком "ура" люди бросились на немцев. Те оторопели. Произошло замешательство, длившееся минут пять. Мои люди напали на немцев со штыками наперевес, а в это время справа слышим звуки нашего "максима". Ура! Одиннадцатая рота подошла вовремя.