Вронский внимательно посмотрел на графа, но смолчал. Конечно, мерзкие сплетни, ходившие о семье Орловых, слышал и он. Не то, чтобы они считались свершившимся фактом, но в некоторых гостиных под огромным секретом передавали подробности бурного романа, то приписывая его княжне и цесаревичу, то княжне и императору, а то и им обоим… И, судя по тому, сколько расхождений и разнообразных подробностей имела сплетня, веры ей не было никакой. Это понимали благоразумные люди, а тем, кому лишь бы дай обсудить чужую жизнь, было более чем достаточно эфемерных слухов. Меньше всего князь хотел бы оказаться рядом с цесаревичем или императором, когда до них дойдут все эти домыслы. А в том, что со временем им всё станет известно, сомнений не возникало. И граф Орлов выглядел таким счастливым, что едва ли походил на преданного, обманутого мужа.
Вронский отправился на поиски врача, которому можно доверять, а после они вдвоём с Орловым дождались камер-юнкера Дягилева, который согласился быть секундантом Черкесова. Дуэль решено было провести на поляне в лесу, в восьми верстах от Петергофа, на рассвете. И только после этого Дмитрий отправился домой, договорившись о том, что Вронский заедет за ним в четыре утра.
Он нашёл Натали на веранде: она держала на руках Сашу и то и дело легонько подбрасывала его в воздух, счастливо улыбаясь всякий раз, когда он взвизгивал и заливался смехом. Но, завидев мужа, Натали передала сына кормилице и поспешила навстречу.
— Вы рано сегодня. — В её глазах всё ещё плескался смех, такой заразительный, искренний, что в груди Дмитрия заныло — неужели он может всего этого лишиться?
— Рано приехал, рано уезжать, — улыбнулся он, оставляя короткий поцелуй на её губах. — Я могу надеяться на то, что вы будете ждать меня сегодня ночью?
— А мы разве уже расстаёмся? — Натали игриво улыбнулась в ответ. — Или вы настолько нетерпеливы, что следует уложить Сашу пораньше?
— Как пожелаете. — Дмитрий проводил её взглядом, наблюдая, как Натали отдаёт распоряжения о том, чтобы ему приготовили ванну и накрыли ужин в спальне. Обернувшись через плечо, она посмотрела на него долгим взглядом и скрылась в доме, унося сына. А после была ночь, одна из тех, что ещё не стали для них привычными, но уже не вызывали смущения — только трепет и желание. Едва пробило три часа, Дмитрий осторожно, боясь разбудить, выбрался из постели и бросил последний взгляд на Натали. Спустя час он уже ехал к лесу, в котором должна была проходить дуэль, и на сердце было тяжело и тревожно.
Бледный свет белой ночи вызывал иллюзию покоя, дня, в котором всё светло и понятно. Но внизу, у корней, клубился туман, и роса оседала на сапогах, пока противники сближались, оговаривая последние условия.
— Вы зря затеяли это, граф, — сказал напоследок Дмитрий. — Но, даже пожелай вы сейчас забрать свои слова обратно, я не принял бы ваших извинений, ведь они задели честь не только мою, но и честь моей жены. И честь моего императора.
Они сходились к барьеру, поднимая руки с револьверами задолго до отмеченных саблями границ. Первый выстрел прозвучал — у Черкесова сдали нервы. Дмитрий пошатнулся, сбился было с шага, но вновь поднял руку и сделал несколько шагов, нажимая на спусковой крючок. Граф упал сразу замертво, вперив пустой взгляд в небо, а Орлов припал на одно колено, зажимая рану на правом боку. Вронский бросился к нему, помогая подняться, в то время, как врач констатировал смерть Черкесова и, передав его в руки его секунданта, поспешил к Орлову.
Натали проснулась, едва коляска к графом отъехала от дома. Почему не верхом, кто приехал за ним, куда они отправились так рано: все эти вопросы всколыхнулись разом испуганной волной, сходясь в одно немыслимое, и в то же время правдоподобное объяснение. Кто-то из двоих офицеров, выехавших со двора её дома, собирался драться на дуэли. Не от того ли Дмитрий был так трепетно нежен этой ночью? Потому что прощался?.. Ей стало страшно. При мысли о том, что Дмитрия может не стать в её жизни: вот так, внезапно, — по спине разлился ледяной волной ужас, свернулся липким клубком в животе. Она не помнила, как прожила следующие два часа. Дом просыпался, постепенно зашумели слуги на заднем дворе: кто-то колол дрова, загомонили куры, которых выпустили из курятника, загремела вёдрами доярка. А Натали всё стояла у окна, вцепившись в плечи, глядя на дорогу.
Коляска показалась в шесть. Стремительно вылетела из-за поворота, в облаках пыли, и Натали, подобрав юбки, бросилась вниз, к дверям.
— Скорее! Мне нужно как можно больше горячей воды! — С подножки спрыгнул смутно знакомый по прежней жизни во дворце мужчина, — кажется, один из военных медиков, служивших в полку цесаревича, — распахивая дверь. Натали коротко вскрикнула, прижав ладонь ко рту, заметив Дмитрия, почти сползшего под сидение, если бы не Вронский, что поддерживал его за талию. Секундное замешательство, и вот Натали уже бежала по двору, раздавая приказы, веля слугам помочь графу выбраться из коляски, приготовить комнату внизу, принести воды и во всём слушаться врача.
А потом ей осталось только сидеть в углу, не сводя глаз со склонившихся над Дмитрием мужчин. Сдерживать себя, чтобы не броситься и не начать помогать стаскивать окровавленную одежду, которую срезал врач. Крепко сцепив ладони на коленях, не думать о том, что сейчас, в эту самую минуту он может умереть. Перестать дышать, пусть страшно, хрипло, надсадно, но дышать. Слёзы беззвучно катились по лицу, но Натали не замечала их, думая только об одном: почему непременно должно было произойти нечто настолько страшное, чтобы она поняла, как он дорог для неё? Чтобы поняла, что теперь в нём заключается вся её жизнь, будущее счастье, и другого больше не будет.
— Наталья Александровна, — тихо позвал Вронский. Натали вздрогнула, подскочила с места, замерла, ожидая услышать… Свой приговор, его?..
— Он зовёт вас. — Князь опустил голову и отступил, открывая проход к кровати, на которой лежал Дмитрий. На подгибающихся ногах, с сердцем, тяжело ухающим в груди, Натали подошла и опустилась на колени и взяла его ладонь, лежавшую поверх одеяла. Она обожгла холодом, и Натали спешно коснулась её губами в надежде отогреть.
— Наташа, — прошелестел голос, так не похожий на знакомый, уверенный, низкий тембр. Подняв полные слёз глаза, Натали прикусила губу — смотреть на него, такого слабого, беспомощного, было страшно. Волосы облепили лоб, виски, губы мертвенного, бледно-голубого цвета, шевелились с трудом, под глазами залегли коричневые тени. Натали подняла умоляющий взгляд на врача, но тот лишь неопределённо пожал плечами и скорбно покачал головой.
— Хочу, чтобы ты знала… — Он вздохнул, собираясь с силами, и продолжил ещё тише: — я не жалею ни о чём… Ни о чём, слышишь?.. Мне не жаль времени… с тобой… Мне не жаль ни одной минуты… Мне не жаль…
— Ты поправишься! — горячо откликнулась Натали. — Поправишься, даже думать о другом не смей! Поправишься, и мы уедем в Италию. Навсегда. Будем жить на той вилле, воспитывать наших детей, гулять по побережью…
Она говорила, говорила, говорила, не замечая, что Дмитрий давно затих.
— Наталья Александровна. — На плечо легла рука. Натали вздрогнула. Подняла глаза на Вронского. — Давайте оставим его пока, он без сознания.
— Что теперь? — дрожащим голосом спросила она, не сводя глаз с неподвижной фигуры, лежавшей на постели.
— Мы не знаем. — К ним подошёл врач. — Рана слишком серьёзная, задето множество внутренних органов… Мне приходилось лечить подобные ранения на войне, и я могу сказать лишь одно: нам остаётся уповать на Бога, его милость и то, что граф — молодой, полный сил человек.
Натали медленно кивнула и вновь подошла к кровати, подвинув кресло ближе и опускаясь в него. В голове звучали его слова: Мне не жаль ни одной минуты… Мне не жаль… Прерывисто вздохнув, повинуясь порыву, она потянулась к нему, крепко сжала его ладонь и прошептала:
— Мне тоже не жаль, Дима. Потому что я люблю тебя. Мне не жаль…
