Выполнению каждой задачи комкор ставил определенный или предположительный срок исполнения. Задумываясь над сущностью той или иной задачи, он мысленно формулировал ее, глядя на абажур настольной лампы, затем склонялся над блокнотом и записывал.
Покончив с записью стоящих перед ним задач, комкор встал, напружил мышцы рук, ног, снова сел и внимательно стал перечитывать и делать поправки в проекте приказа о перестройке физической подготовки бойца и коня в частях корпуса.
Только поздним вечером, когда настенные часы мелодично отсчитали одиннадцать ударов, Котовский, верный личному распорядку дня, собрал и запер в ящик стола бумаги, завел будильник, погасил свет и здесь же, в кабинете, отдался на своем спартанском ложе крепкому, здоровому сну.
Так прошел еще один рабочий день комкора - легендарного полководца, предводителя и организатора грозной конницы Красной Армии. Сильный, энергичный, волевой, преисполненный творческих замыслов и жажды кипучей деятельности, он отдыхал под воздействием волевого самовнушения, что сон является всего лишь зарядкой для продолжения труда, без которого жизнь считал пустой и бессмысленной.
Над зубчатой вершиной дальнего леса всходила луна. Теплое небо обволакивало засыпавшую Умань тишиной и покоем. Только за полуоткрытыми окнами квартиры, в глубине двора, в бревенчатой конюшне, бодрствовал в одиночестве, изредка вздыхая и всхрапывая, добродушный рыжий Орлик боевой конь Котовскогэ
КЛИНОК СОРОЧАНА
Ион Сорочан бежал из немецкого плена и пришел в Бессарабию в дни Хотинского восстания. В родительском доме его ожидали жена и подрастающий сын, с которыми он не виделся долгих четыре года. Ион шел бодро, не замечая ни хлопьев снега, ни ветра, хлеставших по лицу. Вскоре он услышал отдаленную артиллерийскую канонаду. Глухие раскаты напомнили ему фронт, и сердце его тоскливо заныло.
Три года назад, под Варшавой, в одной из неудачных разведок Ион угодил в плен и очутился в рудниках Бельгии. В ноябре восемнадцатого года, когда в Германии вспыхнула революция, остатки изрядно потрепанных немецких дивизий беспорядочно отходили с Западного фронта к берегам Рейна. С ними уходили в глубь Германии русские военнопленные. Сквозь бушующие немецкие города Ион вскоре добрался до восточных провинций. Оттуда он благополучно бежал в Литву, прошел Белоруссию, затем Волынь, Подолию и наконец достиг берега Днестра. Река, к великой радости Сорочана, оказалась скованной льдом, и он без труда переправился на бессарабский берег...
Вспомнил он и слова командира повстанцев, задержавших было его на родном берегу. "Дело твое, - говорил командир, отпуская Иона. - Только румыны не щадят ни военных, ни пленных. Пережди вот у нас, повоюй вместе с нами, а там, гляди, угоним румынских оккупантов за Прут, по крайней мере с доброй вестью придешь в деревню".
Но Ион пренебрег добрым советом.
"Чепуха! - рассуждал Ион, ощупывая серебряные кресты, прикрепленные к борту шинели. - Кто тронет георгиевского кавалера? Кому нужен недавний военнопленный?"
Ион шел все дальше и дальше. Хотя слова командира повстанцев и озадачили его, но ему не хотелось вникать в сущность таких его слов, как "румынские оккупанты", "повоюй вместе с нами", "с доброй вестью придешь в деревню"...
"Заварили кашу, пусть и расхлебывают, - думал Ион. - Мое дело сторона. Легко сказать: четвертый год как не был дома, а тут на тебе, опять война. Хватит! Отвоевался Ион Сорочан! Пора и ему погреть на печи простуженные кости".
Мысль о том, что у него есть своя небольшая хата на краю деревни, у журчащего ручейка, ласковая жена и любимый сын, небольшой лоскут пахотной земли да несколько ульев пчел, доставшихся ему от покойного отца, радовала Иона. Погруженный в мечты, Сорочан шагал той неутомимой походкой, когда человек о г избытка счастья не чует под собой ног и движется к желанной цели как бы незримо и невесомо, словно на крыльях.
Вскоре снова послышались раскаты далекой артиллерийской стрельбы, прервавшие мечты Иона. Он замедлил шаги, затем остановился и прислушался. И снова он вспомнил слова командира повстанцев, и червь сомнения зашевелился в душе.
"Будь что будет", - с тоской вздохнул Ион и, достав обрывок газеты с щепотью истертой в пыль махорки, скрутил цигарку. Сделав несколько жадных затяжек, Ион снова пошел вперед сквозь белесую снежную муть, по едва заметному следу на дороге.
Гром артиллерии между тем все усиливался, а частые порывы ветра еще более приближали канонаду.
Ион прибавил шагу и вскоре очутился на окраине знакомого ему села. Это было большое молдавское село; оно утопало в глубоком снегу, и черные трубы заснеженных хат, словно пни срубленных деревьев, терялись вдали, среди крутых оврагов.
У деревянного распятия Иона остановила румынская застава.
- Стой, руки вверх! - закричал щуплый солдат и вскинул ружье на изготовку.
Ион остановился, поднял руку и улыбнулся. Из крайней хаты вышел начальник заставы с двумя солдатами.
- Откуда? - спросил он, подозрительно оглядывая Иона.
- Из плена, у немцев был. Иду домой в соседнюю деревню.
- Документы?
- Нет документов, - ответил Ион, пожав плечами. - Я из плена бежал.
- Ах, вот как! - загадочно улыбнулся начальник заставы.
- Да, без документов, - продолжал спокойно Ион. - Домой шел больше ночью, дорогу смотрел по звездам...
Но румыны не были расположены слушать объяснения. Начальник заставы кивнул дюжему солдату, и тот повел Иона в село.
Румынские конники заняли селение еще утром, как только из него ушли повстанцы. Румыны вели себя бесцеремонно: сновали по дворам, отбирали у хозяев живность, резали скотину для своих кухонь, стреляли в собак.
Когда конвоир привел Иона к штабу, расположенному в доме помещика, здесь уже толпились старики и женщины. Они терпеливо дожидались выхода офицера, чтобы принести ему свои жалобы.
Адъютант дивизионного командира, стремительный и нервный офицер, приступил к допросу Иона, ни на минуту не сводя с него черных колючих глаз.
- Так ты говоришь, что бежал из плена, и утверждаешь, что родом из соседней деревни?
- Так точно, господин офицер, - односложно отвечал уставший от допроса Ион. - Бежал из плена и родом из соседней деревни.
Неожиданно офицер побагровел, вскочил из-за стола и закричал:
- Запираешься, хотинский висельник?! Пленным прикидываешься?! Только не проведешь меня! Я насквозь вижу, что ты за птица!
Иона точно хлестнули по лицу. Едва сдерживая гнев, он напряг все силы, чтобы не дать волю языку и рукам. Ион закрыл воспаленные глаза, чтобы успокоиться, но неожиданно вихрем пронеслись перед ним картины только что виденного - ограбленные и униженные молдаване, - и он угрожающе сжал кулаки.
В это время дубовая дверь, ведущая в соседнюю комнату, тихо раскрылась и вошел пожилой полковник на тонких кривых ногах. Он, видимо, только что позавтракал и был в отличном настроении.
- Кто это? - спросил полковник, небрежно кивнув на Иона.
- Задержан заставой, - почтительно ответил офицер, добавив несколько слов по-французски.
- Конечно, лазутчик, - согласился полковник, отвечая по-румынски, и с ног до головы оглядел Иона. - Однако тонко задумал, каналья. Ишь ты, ухмыльнулся он и презрительно выпятил нижнюю губу. - Георгиевский кавалер, из плена бежал... Ловко!
Полковник с любопытством подошел к Иону, брезгливо, одним пальцем коснулся его плеча... В комнату вошел дежурный по штабу сержант, взял под козырек и доложил полковнику о жалобщиках-молдаванах.
Полковник оставил Иона и насупился. В раздумье он походил немного и приказал подать шинель.
Едва полковник показался в двери, как молдаване наперебой заговорили о своих бедах, стали просить заступиться и обуздать солдат.
Полковник с минуту молчал, вытирая лицо белоснежным платком, потом нахмурился, втянул большую голову в приподнятые плечи и впился руками в перила крыльца.
- Жаловаться на солдат короля?! Роптать иа своих избавителей?! Вон отсюда, большевистское отродье!
