Она поворачивается со взглядом, полным решимости.

— Ты знаешь, что у нас все будет в порядке? Все сработает, это лишь временные

трудности.

Я попытался улыбнуться ей, но так и не смог растянуть губы в улыбке.

— Я просто устал от того, что вселенная преподносит мне одно и тут же отбирает

взамен другое.

— Ладно, вселенная может идти на хуй, мне все равно, — отвечает она. – Ты

заслуживаешь эту работу. Я заслуживаю свою. Нет такой причины, по которой мы оба не

можем получить заслуженную работу.

Она права. Таких причин нет. Но, возможно, я до сих пор боюсь, что мы слишком

легко отделались, что нас еще ждет наказание за наши поступки. Бон напомнил мне, что

хотя чернила на документах о разводе уже высохли, раны еще свежи для всех участников

процесса.

Все это крутится в моей голове всю дорогу до стадиона, который находится на

берегу реки. Я не приезжал сюда несколько лет, даже чтобы посмотреть игру. Странное

ощущение, но одновременно с этим верное.

День проходит легко, как и большинство первых дней. Я не встречался с командой, только с административным персоналом и с Диего и Уорреном. Несмотря на мое

ожидание враждебности со стороны Уоррена, считающего, что я занял его место, он

вполне дружелюбен, а Диего более приветлив, чем в момент нашего знакомства, когда он

был вынужден занять оборонительную позицию ради команды. Я не виню его. Хотя его

взгляд и направлен на Аргентину, он именно тот парень, который вернул команду на поле.

Для него это личное, так что к его взглядам и к нему самому я отношусь с уважением.

В конце дня после того, как мне показали мое временное рабочее место, —

небольшой стол в комнате, где работает Уоррен, Педро зовет меня в свой кабинет. Он

сидит за стеклянным столом с деревянной коробкой сигар в руках. Белые стены его

кабинета щедро покрыты черно-белыми фотографиями команды. Большие широкие окна

выходят на зеленое поле и трибуны стадиона.

— Садись, — командует он, и я приземляюсь в пластиковое кресло, модное

настолько, что абсолютно неудобное. Он открывает коробку, кладет одну сигару в рот и

передает мне коробку, предлагая взять и себе.

Я вскидываю руку и отрицательно покачиваю ей. Я не курю сигары с людьми, которых едва знаю, — мне ненавистна мысль о том, чтобы застрять с кем-то так надолго в

ожидании, пока истлеет сигара.

— Дело твое, — бормочет он уголком рта, поджигая сигару. Еще несколько

мгновений он затягивается, сведя седые брови в попытке подкурить ее правильно.

— Как прошел твой первый день? – спрашивает он, наконец удовлетворенный

результатом.

— Очень хорошо, — ответил я. – Диего очень приветлив, а Уоррен, похоже, легко

принял положение дел.

— Ну да, ну да, — говорит он, кивая. – Жаль только, что он – не испанец. Но что

плохо для него, отлично для тебя.

Я спокойно улыбаюсь ему, хотя чувствую, что разговор этот намного серьезнее, чем просто выражение заинтересованности в моих делах.

Он продолжает:

— Для тебя это, конечно, станет легким началом. И я думаю, что все к лучшему.

Тебе пойдет на пользу, если следующие несколько месяцев ты будешь просто наблюдать.

Уверен, что ты научишься большему, наблюдая и слушая, но не вмешиваясь.

— Согласен.

— Хорошо, — говорит он, спокойно продолжая. — Несмотря на то, что мы

облегчим тебе этот процесс, в тот момент, когда сегодня утром ты подписал контракт, ты

стал частью команды, ее администрации, этого национального символа Испании.

Я кивнул. Ох.

— Являясь частью команды, ты должен поддерживать определенную репутацию.

На данный момент твоя личная жизнь меня не касается. На самом деле, если бы в

прошлом году твое лицо не мелькало во всех таблоидах, мы могли бы и не вспомнить о

тебе. Уверен, все произошло непреднамеренно, но случившееся способствовало тому, чтобы о тебе не позабыли. Но сейчас, когда ты здесь, я думаю, в воздухе должно витать

только… почтительное отношение и престиж, когда дело доходит до представительства

Атлетико. Ты согласен?

Кажется, я отвечаю «да». Я едва могу говорить, кровь с громким гулом проносится

по сосудам в моей голове. Я приготовился к чему-то ужасному, только еще не знаю, к

чему именно.

— Как я сказал, — продолжил он, — твоя личная жизнь – это не мое дело. Но если

это возможно, я предпочту, чтобы в газетах о ней больше не писали.

Я хмурюсь.

— Но о ней и не пишут.

Он хищно улыбается мне.

— Ох, нет, все-таки писали. Ты не читаешь их, Матео? Возможно, стоило бы.

Педро достает из ящика Diez Minutos, самый ненавистный мне журнал. Дешевый, безвкусный и вульгарный. Они были первыми, кто распространил слухи о нас с Верой, и я

моментально вернулся мыслями к фотографу, который сделал мой снимок в Fioris около

недели назад. Но как могло мое фото, в одиночестве покидающего ресторан, спровоцировать интерес Педро?

Он демонстрирует мне выпуск, пролистывает несколько страниц, и я вижу

размытую фотографию Веры. Она одета в тот же сексуальный наряд, в котором была в

четверг вечером. Она танцует с каким-то мужчиной, находясь очень близко к нему, и

смеется. И этот мужчина не я.

Мне, кажется, стало плохо. Я делаю все возможное, чтобы сохранить нейтральное

выражение лица, когда поднимаю взгляд на Педро, и говорю:

— Ну, это Вера. И что здесь не так?

Но я знаю, в чем кроется проблема, ведь это и для меня тоже проблематичная

ситуация. Я больше не хочу подробно изучать фото, не с ним, наблюдающим за мной и

ждущим, какую реакцию я выдам.

— Ты читал заголовок? – спрашивает он, указывая на него пальцем.

Не читал. Я быстро скольжу по нему взглядом: Новый соперник Матео Казаллеса.

Я сглатываю и поднимаю взгляд на Педро.

— Это все ложь, — говорю я ему.

— Раз ты читаешь это, — отвечает Педро, — значит, твоя девушка вечером

четверга была замечена на вечеринке в очень модном месте, сблизившейся с мужчиной.

Затем следует информация о слухах, в которых ты присоединился к управляющему

составу Атлетико. Как одно может быть правдой, а второе – нет?

Я двигаю челюстью вперед и назад какое-то мгновение, пытаясь подавить

смущение и гнев, грозящие разрушить меня.

— Разве ты не помнишь фотографа, который стоял возле ресторана во время нашей

последней встречи? Для него не составит труда вычислить, что я снова связан с Атлетико.

— Тупые папарацци, — бормочет он, а я борюсь с искушением отметить, что

именно он был тем, кто махал им ручкой.

— Да, — отвечаю я, делая попытку встать и уйти, — они тупицы. Они сделали

предположение обо мне, которое и наполовину не отражает правды. Тренерская работа –

это не руководящая должность. Они сделали предположение по поводу Веры, будто

парень, с которым она танцует, является кем-то большим, чем другом. Весь их бизнес

строится на продаже предположений. Все об этом знают.

— Выглядит хреново, Матео, — произносит Педро, когда я встаю. — Это было

нормально, когда ты был моложе, это нормально для игроков, в частности для некоторых

конкретных, но я не хочу видеть такое от тренера. Возможно, тебе стоит держать свою

подружку на поводке, раз она не умеет себя достойно вести.

Я поднял брови.

— Что, прости? – мой голос звучит жестко и холодно.

Педро выглядит слегка извиняющимся.

— Прости. Я не хотел обидеть тебя или ее, но ты должен осознавать, что твой

имидж теперь значит гораздо больше. Ты больше не работаешь на себя. Ресторан уже в

прошлом. Ты работаешь на меня, на Атлетико, на Мадрид. У тебя есть лицо, которое ты

вынужден показывать публике. Сохрани его.

Я могу только кивнуть в ответ, прежде чем повернуться и выйти из комнаты.

Каким-то образом мне удается сдержаться, когда терпеть уже нет сил. Я подхожу к