– Зачем же вы согласились здесь работать? – спросил Ленц.

Прежде чем ответить, Кинг долго возился с бумагами на столе.

– Я не мог от этого отказаться, доктор, понимаете – не мог. Если бы я отказался, они бы нашли кого-нибудь другого, а такая возможность у физика выпадает один раз в жизни.

Ленц кивнул:

– И к тому же они могли найти кого-нибудь менее компетентного. Понимаю. У вас, доктор Кинг, типичный комплекс «поиска истины», свойственный ученым. Вы должны находиться там, где эту истину можно найти, даже если это вас убьет. А что касается этого Дестри, то мне его выкладки никогда не нравились: он слишком много предполагает.

Кинг удивленно вскинул голову, но вовремя вспомнил, что перед ним человек, который довел до совершенства и дал математическое обоснование операционному исчислению.

– В том-то и беда! – согласился Кинг. – Его работа блистательна, но я не уверен, сто́ят ли все его предсказания хотя бы бумаги, на которой они написаны. И мои инженеры, видимо, думают так же, – признался он с горечью.

Он рассказал психологу о трудностях работы, с которыми они столкнулись, и о том, как самые проверенные люди в конце концов не выдерживают постоянного напряжения.

– Вначале я думал, что на них угнетающе влияет какая-нибудь нейтронная радиация, проникающая сквозь щиты. Поэтому мы усилили экраны и индивидуальную защиту, но это не помогло. Один юноша, который явился к нам уже после установки экранов, однажды вечером за ужином вдруг сошел с ума: он кричал, что свиная отбивная сейчас взорвется. Я боюсь думать, что было бы, если бы он сорвался во время дежурства!

Система постоянного психологического контроля намного снизила опасность, которая могла возникнуть из-за срыва у дежурных инженеров, но Кинг вынужден был признать, что эта система была неудачна: на самом деле количество неврозов после этого даже увеличилось.

– Вот так обстоят дела, доктор Ленц, – закончил он. – И с каждым днем они идут все хуже. И это начинает выбивать меня из колеи. Напряжение начинает сказываться и на мне: у меня постоянная бессонница, и я уже не уверен, что могу полагаться на собственное суждение – у меня начались проблемы с анализом ситуации и принятием решений. Как вы думаете, вы можете нам чем-то помочь?

Но Ленц не имел готовых рецептов.

– Не так быстро! – предупредил он. – Вы нарисовали мне общую картину, но у меня пока нет реальных данных. Мне надо осмотреться, самому разобраться в ситуации, поговорить с вашими инженерами, может быть, даже выпить с ними, чтобы познакомиться. Надеюсь, это реально? Тогда, возможно, через несколько дней мы начнем понимать ситуацию.

Кингу оставалось только согласиться.

– И очень хорошо, что ваши парни не знают, кто я такой. Пусть думают, что я ваш старый друг, физик, приехал по приглашению, хорошо?

– Да, конечно. Я позабочусь, чтобы такой слух прошел. Что же касается… – И тут Кинг вспомнил о том, что беспокоило его с того самого момента, когда Силард назвал имя Ленца. – Могу я задать вам личный вопрос?

Смеющиеся глаза Ленца остались невозмутимы.

– Да, пожалуйста.

– Меня, признаться, удивило, как вы смогли достичь вашего положения в двух таких разных областях, как психология и математика. А теперь, держу пари, вы с легкостью будете изображать здесь физика. У меня это просто в голове не укладывается.

Улыбка Ленца стала чуть шире, но в ней не было ни снисходительности, ни превосходства.

– Это одна и та же область, – объяснил он.

– Что? То есть как это?..

– Точнее, математическая физика и психология – это две ветви одной и той же области – символики. Вы специализируетесь в одной из ветвей, поэтому сей факт мог ускользнуть от вашего внимания.

– Я по-прежнему что-то не улавливаю.

– Нет? Человек живет в мире идей. Любое явление настолько сложно, что он не может постичь его целиком. Он абстрагирует определенные характеристики данного явления в форме идеи, а затем представляет эту идею в форме символа, будь то слово или математический знак. Человеческие реакции – это практически полностью реакции именно на символы, и лишь в незначительной степени – реакции на явления. На самом деле, – продолжал он, вынув мундштук изо рта, – можно легко продемонстрировать, что человеческий мозг мыслит исключительно символами.

Когда мы мыслим, мы позволяем одним символам оперировать другими в определенных условиях, заданных правилами логики или математики. Если выбранные символы структурно схожи с явлениями, которые они обозначают, и если операции с этими символами структурно и своей последовательностью схожи с тем, как происходят явления в реальном мире, значит мы мыслим здраво. А если наша логика-математика или наши словесные символы были выбраны плохо, мы мыслим безумно.

В математической физике вы стараетесь, чтобы ваши символы соответствовали физическим явлениям. В психологии я делаю то же самое, за исключением того, что меня больше волнует человек, который мыслит, а не явления, о которых он размышляет. Но это одна и та же область, и всегда ею была.

– Так мы ничего не добьемся, Гас.

Харпер отложил логарифмическую линейку и нахмурился.

– Похоже на то, Кэл, – мрачно согласился Эриксон. – Но, черт возьми, должен же быть какой-то путь к решению этой проблемы! Что нам нужно? Концентрированная и управляемая энергия ракетного горючего. Что мы имеем? Энергию атомного распада. Должен отыскаться способ, как удержать эту энергию и использовать по мере надобности. И ответ надо искать где-то в одной из серий радиоактивных изотопов. Я уверен!

Он сердито оглядел лабораторию, словно надеялся увидеть ответ на одной из обшитых свинцовыми листами стен.

– Только не вешай носа! – сказал Харпер. – Ты убедил меня, что ответ должен быть. Давай подумаем, как его найти. Прежде всего – три серии естественных изотопов уже проверены, так?

– Так… Во всяком случае, мы исходили из того, что в этом направлении все уже проверено-перепроверено.

– Прекрасно. Остается предположить, что наши предшественники испробовали все, что зафиксировано в их записях, – иначе ни во что нельзя верить и надо все проверять самим, начиная с Архимеда и до наших дней. Может быть, так оно и следовало бы сделать, но с такой задачей не справился бы даже Мафусаил. Значит, что нам остается?

– Искусственные изотопы.

– Совершенно верно. Давай составим список изотопов, которые уже получены, и тех, которые возможно получить. Назовем это нашей группой или нашим полем исследования, если ты за точные определения. С каждым элементом этой группы и с каждой из их комбинаций можно произвести определенное количество опытов. Запишем и это.

Эриксон записал, пользуясь непонятными символами операционного исчисления. Харпер одобрительно кивнул:

– Хорошо, теперь расшифруй.

Эриксон несколько минут вглядывался в свои построения, потом спросил:

– Ты хотя бы представляешь, сколько величин получится при расшифровке?

– Не очень. Несколько сот, а может быть, и тысяч.

– Бери выше. Речь идет о десятках тысяч, и это без учета еще не созданных изотопов. С таким количеством опытов ты не справишься и за сто лет.

Эриксон угрюмо отбросил карандаш. Харпер посмотрел на него насмешливо, но доброжелательно.

– Гас, – мягко спросил он, – работа тебе тоже осточертела?

– С чего ты взял?

– Ты еще никогда ни от чего так легко не отказывался. Разумеется, мы с тобой никогда ее не закончим, но даже в самом худшем случае мы избавим от множества ненужных опытов кого-то другого. Вспомни Эдисона – шестьдесят лет бесконечных опытов по двадцать часов в день, а ведь он так и не нашел того, что искал! Но если он мог это выдержать, я думаю, мы тоже сможем.

Эриксон воспрял духом.

– Наверное, сможем, – согласился он. – Может быть, даже нам удастся придумать какую-то методику, чтобы ставить несколько опытов одновременно.

Харпер хлопнул его по плечу:

– Узнаю старого бойца! А кроме того, нам ведь совсем не обязательно проверять все комбинации, чтобы отыскать подходящее горючее. Насколько я понимаю, на наш вопрос должно быть десять, а может быть, и сто правильных ответов. И мы можем натолкнуться на любой из них хоть сегодня. Во всяком случае, если ты будешь мне помогать в свободное от работы время, я не выйду из игры, пока не поймаю черта за хвост!