Выхожу из машины, достаю огромный букет лилий – все, как любит моя девочка, и иду прямиком к ней, переступая через ступеньку.

Элина стоит прямо и смотрит в противоположную сторону, делает так специально, не обращая на меня никакого внимания. Ну что ж, заслужил.

– Привет, Данил! – в один голос здороваются ее подружки, а она сама словно Снежная Королева, морозится и руками себя за плечи обхватывает, будто закрывается, отгораживается от меня.

– О, какой красивый букет, Энни, ты посмотри, – Марина трогает ее за локоть, но та дергается и отступает на полшажка.

– Передайте моему мужу, что я на него обиделась и очень огорчена его поступком, – поджимает она пухлые губы.

Черт… единственное, что сейчас хочу – это остаться с ней наедине и вымолить прощение, терзая ее рот губами, а потом … в паху разлился жар возбуждения, и я, поправив воротник пиджака, подошел к жене вплотную.

– Энни, – вручаю ей букет и прижимаюсь бедрами к ее, вижу, как в ее глазах вспыхивает удивленный блеск.

– Даня, – они открывает рот и, выхватив букет из моих рук, чуть отступает, – Данил, цветов мало, ты же понимаешь? – она прикусывает нижнюю губу и жеманно передергивает плечами.

– Конечно, понимаю, – улыбаюсь наигранно и, приобнимая за талию, прижимаю к себе, – сюрприз никто не отменял и, как и говорил, подарок можешь выбрать сама.

– Только девочек нужно домой отвезти, – она смотрит на своих подружек, и в голосе слышится досада.

– Да, конечно, без проблем, – отвечаю ей.

– Нет, ребята, не волнуйтесь, – Марина находится первая, – мы с Татьяной сами, на такси, тем более уже вызвали, да и вообще, – девушки переглядываются, – в клуб поедем, домой еще слишком рано.

В этот момент раздается сигнал за нашими спинами, обернувшись, видим такси.

– Все, ребятки, пока-пока, – девочки быстро прощаются, чмокая друг друга в щеки и, словно разноперые птички, порхают в машину. Помахав на прощание, уезжают в ночь.

– Данил, – Элина прижимается ко мне всем телом и целует в губы, – сюрприз и подарок подождут до завтра, поехали домой.

Вытираю губы от блеска, во рту послевкусие алкоголя. Н-да, в последнее время Элина слишком часто выпивает, надо проследить за этим.

***

– Котенок, – черчу подушечкой пальца по плоскому упругому животу Энни хаотичные линии.

– М-м-м-м, – потягиваясь, будто кошка, ластится ко мне девушка.

Ложусь на бок, подпираю рукой голову и продолжаю оглаживать обнаженное тело жены уже ладонью. Спускаясь вниз, веду по бедру и ниже – к колену, а потом по внутренней стороне бедра обратно вверх. У Энни такая бархатистая кожа, хочется трогать ее постоянно.

– Давай заведем малыша, – говорю и задерживаю на мгновение дыхание в ожидании ее ответа.

До этого расслабленное тело девушки вмиг становится напряженным, она со злостью откидывает мою ладонь и резко поднимается с кровати.

– Умеешь испортить мгновение, Дань, – не стесняясь наготы, виляя бедрами подходит к витражному окну, толкает створку в сторону и выходит на лоджию. – Мы с тобой обсуждали эту тему, Дань, – в ночной тишине чиркает зажигалка, и в темноте мелькает красный огонек сигареты. – Я не готова размениваться только пошедшей в гору актерской деятельностью на какого-то вечно орущего ребенка, – она поворачивается ко мне, но выражение ее глаз скрывает в эту секунду выпущенное в мою сторону облако дыма. – Если тебе хочется, пусть это будет суррогатная мать. Только при этом условии я согласна, чтобы в нашей семье появился бэбик. – Элина тушит окурок и заходит обратно, закрывает дверь. – Тебе принести что-нибудь выпить? – спрашивает она, останавливаясь в дверях.

– Нет, – коротко отвечаю и откидываюсь на подушки.

Зараза. Как же бесит вот это лицемерие. Ну какой бы нормальный мужик разговаривал с женой о суррогатной матери? Да, твою мать Даня, только ты. Гребаный подкаблучник. Припоминаю всю нашу совместную жизнь в ускоренном режиме. Да никогда. Понимаю, что позиция Элины изначально была именно такой. Она всегда отнекивалась от материнства, сначала мотивируя тем, что мы молоды и надо пожить для себя, чуть позже стала травить байки про здоровье… Где мы только не были с ней: и в Израиле, и на Кипре, и на Мальдивах – все для моей девочки, вся для того, чтобы поправляла свое здоровье и набиралась сил, а потом… потом неожиданный взлет ее актерской деятельности – и все разговоры о ребенке в топку. А я чувствую, что мне пора становится отцом. Хочу наследника, хочу пацана, хочу, чтобы по квартире разносился не запах алкоголя и сигарет, а манной каши по утрам. Хочу слышать вместо пустого молчания детский смех.

– Даня, Даня-я-я, ты где витаешь? – рядом лежит Энни и вычерчивает своим острым коготком узоры у меня на груди.

– Задумался, – отвечаю и прижимаю ее руку. Любовные игрища мне стали вдруг не интересны. Захотелось спать.

– А какой меня ждет сюрприз, а? – лилейным голоском шепчет жена, облизывая мне губы.

– Твою мать, Энн, ты же знаешь, я этого терпеть не могу, – вытираю рот ладонью и отстраняю девушку от себя.

– Ты противный зануда, – дуется Элина и, укутываясь в простынь, поворачивается ко мне спиной, – бесишь таким поведением.

– Спокойной ночи, котенок, – целую ее в плечо, игнорируя нападки.

Спорить с пьяной женщиной хуже некуда, нужно быть умнее и вовремя соскочить со скандала.

Суррогатная мать, так суррогатная мать. В любом случае я еще раз попытался, и снова безрезультатно. Когда уже засыпал, перед глазами снова возникла девчонка с глазами цвета осеннего неба. Она с тоской и укором смотрела на меня, будто хотела обвинить в чем-то, а потом испарилась, словно лопнувший воздушный шарик, как будто ее и не было вовсе. Только, засыпая, почувствовал в груди гнетущее одиночество, неуютно расползавшееся по нутру..

Четыре месяца спустя.

Международный Центр

Репродуктивной Медицины (МЦРМ)

– Алевтина Марковна, – сжимаю между коленей вспотевшие ладони. Не думала, что разговор с гинекологом перейдет все рамки дозволенного с ее стороны, – я, конечно же, понимаю все ваши предубеждения и сомнения по поводу моего выбора, но вы не имеете права мне отказать.

Лезу в сумку и достаю договор, подписанный нами с Валерой, еще когда мы пришли сюда в первый раз.

– Вот здесь смотрите, – я открываю договор на нужной страничке, где мелким шрифтом написано "…в случае смерти одного из супругов все права на биоматериалы переходят ко второму", и указываю на эту строчку пальцем, даю врачу время прочитать. – Все верно?

Вдруг замечаю ее скошенный взгляд на мое запястье и тут же меняю правую руку на левую и прикрываю манжетой блузки неровный уродливый шрам, оставшийся после пореза лезвием.

– Все верно, Дарья, вы все правильно понимаете, – подтверждает мои слова врач.

– Тогда вижу ваше нежелание исполнять свои прямые обязанности, – сцепляю руки в замок и, выпрямившись в струнку, сижу на краешке стула и смотрю не отводя взгляда от мутно-синих глаз женщины.

– Я и не отказываюсь, – она устало опускает плечи.

Соглашусь: со мной после выписки из больницы действительно стало тяжело найти общий язык, но лишь потому, что все меня пытаются переубедить в намеченной мной цели. Пока лежала на больничной кровати, просчитывала каждый шаг, который сделаю, когда выйду на свободу. Нет, меня никто не держал насильно в клетке с железной решеткой на окнах, я лежала сама, потому что осознавала, что мне это действительно нужно, что не смогу без врачебной помощи находиться в том мире, где нет больше Валеры. А еще, когда очнулась в больнице и увидела поседевшего отца, чуть сердце не остановилось от боли. В тот миг казалось, что ничего не может быть больнее потери мужа и сына, но я была неправа – может быть больнее, и было. Просила прощение у родителей как одержимая и заливалась слезами от того, что могла причинить самым близким людям вселенскую боль.

– Тогда давайте не будем препираться – на это уходит слишком много сил, а они у меня сейчас не лишние. На носу международная выставка фотографий, и я хочу в ней принять участие, – примирительно улыбаюсь ей.