– Вы и впрямь весьма подозрительны, – рассмеялся он.
– Не могу поверить, что вы не взяли вонтоны из «Хунаня».
– Не знал, понравятся ли они вам. Они на любителя. Решил не рисковать.
– Устроив пикник на полу перед дверью моего кабинета и выкидывая всю остывшую еду, пока я не выйду? И в чем тут риск?
– Так, продолжим, – проговорил Виггин. – Очередная ложь. Моя фамилия на самом деле не Виггин, а Вечорек. И у меня куда больше братьев и сестер.
– А речь на выпускном вечере? – спросила она.
– Я должен был с ней выступать, но убедил администрацию обойтись без меня.
– Почему?
– Не хочу никаких фотографий. И не хочу, чтобы меня невзлюбили другие.
– А, так вы затворник? Что ж, это все объясняет.
– Но не объясняет, почему вы плакали у себя в кабинете, – ответил Виггин.
Тереза вынула изо рта последний кусочек блинчика.
– Прошу прощения, что не могу вернуть остальное, – сказала она, кладя обслюнявленный кусок на салфетку. – Но мою личную жизнь за цену еды навынос вам не купить.
– Думаете, я не заметил, как поступили с вашим проектом? – спросил Виггин. – Уволить вас, когда это была ваша и только ваша идея? Я бы тоже разрыдался.
– Меня не уволили, – возразила она.
– Scuzi, belladonna[6], но документы не лгут.
– Что за ерунда… – И тут она поняла, что он улыбается. – Ха-ха.
– Я вовсе не собираюсь покупать вашу личную жизнь, – сказал Виггин. – Я просто хочу узнать все, что вам известно о человеческих сообществах.
– Тогда приходите на занятия. И в следующий раз приносите угощение туда, чтобы поделиться со всеми.
– Я ни с кем не намерен делиться угощением, – заявил Виггин. – Это все для вас.
– Зачем? Чего вы от меня хотите?
– Хочу, чтобы от моих телефонных звонков вы никогда не плакали.
– В данный момент вы вызываете у меня единственное желание – заорать во все горло.
– Это пройдет, – заверил ее Виггин. – Да, и мой возраст – тоже неправда. На самом деле я на два года старше, чем указано в документах. Я поздно пошел в американскую школу, потому что пришлось учить английский, и… возникли некоторые сложности с договором, который, как они утверждали, я не намерен исполнять. Но в конце концов им пришлось сдаться, и мне поменяли возраст, чтобы никто не догадался, насколько я ему не соответствую.
– Им? Кому?
– Гегемонии, – ответил Виггин.
И тут она поняла, что он не просто мальчик, но мужчина. Джон Пол Виггин. Отчего-то ей казалось, что думать так непрофессионально и к тому же опасно.
– Вам в самом деле удалось заставить Гегемонию сдаться?
– Не уверен, что они полностью сдались. Думаю, у них просто поменялась цель.
– Ладно… Теперь меня и впрямь мучает любопытство.
– То есть уже не злость и не голод?
– Уже не только они.
– И что же вам любопытно узнать?
– Из-за чего вы поссорились с Гегемонией?
– На самом деле – с Международным флотом. Они считали, что я должен поступить в Боевую школу.
– Они не могли заставить вас силой.
– Знаю. Но в качестве условия моего поступления я потребовал, чтобы сперва всю мою семью вывезли из Польши и сделали так, чтобы санкции за превышение количества детей к нам не применялись.
– В Америке эти санкции тоже действуют.
– Да, если многодетность афишировать, – ответил Джон Пол. – Как ваш отец, и как вся ваша церковь.
– Это не моя церковь.
– Ну конечно, вы единственная в истории, кто полностью невосприимчив к религиозному воспитанию.
Ей хотелось ему возразить, но она знала, что его утверждение основано на науке, в соответствии с которой невозможно избежать базового мировоззрения, которое внушают детям родители. Хотя Тереза давно от него отреклась, оно все так же сидело внутри ее, и ей постоянно приходилось мысленно спорить с родителями.
– Закон карает даже тех, кто растит лишних детей втайне, – заметила она.
– Мои старшие братья и сестры воспитывались у родственников, и в доме никогда не бывало одновременно больше двоих детей. Когда мы приходили в «гости», нас называли племянниками и племянницами.
– И все так и осталось, даже после того как вы отказались пойти в Боевую школу?
– Более-менее, – ответил Джон Пол. – Меня пытались заставить учиться, но я устроил забастовку. А потом они начали говорить, что отправят нас назад в Польшу или применят против нас санкции здесь, в Америке.
– Так почему же они этого не сделали?
– У меня с ними был письменный договор.
– С каких пор это останавливало правительство, если уж оно что-то решило?
– Дело было вовсе не в каких-то формулировках – достаточно того, что договор вообще существовал. Я всего лишь пригрозил сделать его достоянием гласности. Вряд ли они смогли бы отрицать, что нарушали законы о рождаемости, поскольку примером этому служили мы – те, для кого они сделали исключение.
– Правительство умеет избавляться от неудобных свидетельств.
– Знаю, – ответил Джон Пол. – Потому мне и кажется, что у них до сих пор есть какой-то план. Они не сумели отправить меня в Боевую школу, но позволили остаться в Америке вместе со всей семьей. Они явно хотят что-то от меня получить, словно дьявол из старых историй о продаже души.
– И это вас нисколько не беспокоит?
– Когда их план будет ясен – тогда и стану беспокоиться. Так что насчет вас? В вашем отношении их план как раз вполне понятен.
– Не совсем, – возразила она. – Внешне это выглядит как типичное поведение Гегемонии – наказать дочь, чтобы ее прославленный отец прекратил бунтовать против законов о рождаемости. К несчастью, мой отец вырос на фильме «Человек на все времена» и считает себя Томасом Мором[7]. Думаю, его разочаровало лишь то, что головы лишилась я, а не он сам.
– Но вы полагаете, что речь о чем-то большем?
– Декан и диссертационный совет все так же намерены присвоить мне степень и позволить возглавлять проект – просто всю славу получит кто-то другой. Что ж, меня это злит, но в конечном счете все это мелочи. Согласны?
– Может, они считают вас такой же карьеристкой, как и они сами?
– Им ведь известно, что мой отец не таков. Вряд ли они полагают, что могут заставить его уступить. Или даже вынудить меня на него надавить.
– Не стоит недооценивать глупость правительства.
– Идет война, – сказала Тереза. – Они всерьез верят, что сейчас чрезвычайное время, и идиотов на высших постах в данный момент вряд ли потерпят. Нет, вряд ли они так уж глупы. Думаю, они просто не до конца понимают свой собственный план.
– Значит, будем оба ждать, пока не поймем, что у них на уме, – кивнул Джон Пол.
– Пожалуй.
– А вы останетесь и возглавите проект?
– Пока да.
– Стоит вам начать, и никто вас не отпустит, пока не получите результаты.
– Некоторых результатов не будет еще лет двадцать.
– Такие долгие исследования?
– Скорее, наблюдения. И в каком-то смысле абсурдно применять к истории математическую модель. Но я определила критерии для измерения ключевых компонентов долгоживущих гражданских обществ, а также факторы, приводящие к упадку гражданского общества и превращению его обратно в племенное. Способны ли гражданские общества существовать вечно? Или упадок – неизбежный результат их развития? А может, со временем всегда дает о себе знать потребность в племенном обществе? В данный момент перспективы человечества оставляют желать лучшего. По моей предварительной оценке, когда гражданское общество достигает зрелости и успеха, его граждане становятся чересчур самодовольными и, чтобы удовлетворить свои разнообразные потребности, вновь изобретают племенной строй, который в конечном счете разрушает его изнутри.
– То есть как поражение, так и успех ведут к упадку?
– Вопрос лишь в том, насколько это неизбежно.
– Полезная информация, ничего не скажешь.
– В данный момент могу лишь сказать, что глупее контроля над рождаемостью ничего не придумаешь.
