Когда же Дмитро и Челита уходили в рейд, Галине оставалось только сидеть дома и ждать. Ждать и надеяться на возвращение мужа из очередного опасного рейда, ждать, когда забьется, зарвется из нее новая жизнь и надеется, что ее ребенок увидит то, за что так отчаянно боролась мать — соборную и независимую Украинскую Державу. Этой мечтой жила и сама Галина и ее муж и все их соратники по борьбе, хотя с каждым днем надежда становилась все эфемерней. Все реже давал добро Абвер на вылазки, порой прямо запрещая дальнейшую борьбу, все туже стягивалась большевистская удавка на горле Галичины, удушая любое сопротивление. Мир стремительно менялся, на трех континентах полыхала война, затягивая в кровавый водоворот все новые страны и народы. И все чаще доносились тревожные слухи — что два усатых диктатора почти договорились о совместном походе против общего врага. В новом, противоестественном диктаторском союзе не будет места ни независимой Украине, ни тем, кто за нее боролся.

Это случилось на исходе октября — когда желто-красные листья опадали в лесу и из-за густых лесов налетали студеные ветры, несущие первое дыхание зимы. И сквозь шорох падающих листьев, завывание ветра, шум осеннего дождя меж небольших городков, сел и хуторов шел слух, что в скором времени сюда прибудет сам Провыднык, дабы вдохнуть надежду в упавших духом бойцов.

Но были и иные уши, до которых доходил этот слух, были и иные уста отдававшие приказы — десятки и сотни карателей готовились нанести сокрушительный удар по непримиримому и упорному врагу.

В то страшное утро ничто не предвещало беду. Поднявшись с кровати, Галина привычно помолилась, после чего принялась хлопотать на кухне. Дмитро, с тех пор как прекратились рейды через границу, подался в пограничники, выходя вместе с другими хлопцами патрулировать границу — немцы, на отдельных участках привлекали украинских националистов для пограничной службы. Дмитро должен вернуться со смены утром и супруга готовила ему поесть, зная, что муж вернется голодный и уставший.

Уже шкворчала на сковороде аппетитная яичница с салом, когда на улице вдруг послышался какой-то шум и громкие крики. А потом раздались звуки от которых у Галины тревожно екнуло и застучало сердце: сначала прогремел взрыв — один, второй, третий, после чего последовала ожесточенная пальба одновременно из винтовки и пулемета. Внизу живота тревожно заныло — она явственно почувствовала, как в ней встревожено зашевелился, забился плод, словно испуг матери передался и ему.

— Спокийно, спокийно сынку, — бормотала девушка, снимая со стены двустволку Дмитра.

Пальба к тому времени уже раздавалась совсем рядом — будто прямо под окном. На крыльце послышался громкий топот и дверь резко распахнулась. В последний миг сдержала Галина палец на курке — перед ней стоял Дмитро. Через лицо его тянулся свежий шрам, фуражку он где-то потерял и рыжие волосы покрывал толстый слой пыли.

— Уходить надо, Галю, — будто выплюнул он слова, — москали в Белзе!

— Как? — Галина невольно положила руки на живот, словно прикрывая вновь забеспокоившегося ребенка, — откуда?

— Оттуда, — зло сказал Дмитро, — целый полк границу перешел, не меньше. Польскую форму одели, но я по речи их быстро признал. Уходить надо, пока не поздно.

Одной рукой придерживая живот, а второй держа берданку, Галина вместе с мужем сбежала по ступенькам. Рядом за домами уже слышалась пальба и разрывы гранат. Дмитро торопливо объяснил, что им надо идти в городскую ратушу — сейчас все бойцы собирались там, рассчитывая продержаться до подхода немцев… Но не успели Дмитро с Галиной пробежать по улице и ста шагов, как из-за угла вдруг вывалилось восемь солдат в польских конфедератках. Дмитро вскинул винтовку, выстрелил — один из врагов со стоном осел у кирпичной стены, но тут же несколько пуль пробило шинель повстанца. Не выпуская из рук винтовки, он медленно завалился на землю.

— Нет, — прошептала Галина, с ужасом глядя, как жизнь стремительно покидает невидящие глаза, — нет, не уходи.

Берданка выпала у нее из рук, когда она широко распахнутыми глазами смотрела на мертвого мужа. О красноармейцах она вспомнила, когда они подошли совсем рядом.

— Что, кончилась бандеровка? — послышался рядом с ней злой голос, — хахаля жалко? Сука, а он наших сколько порешил?

Сильный удар сбил ее с ног, ее принялись бить ногами, с мерзкой руганью. Галина молча извивалась на земле, в слепом материнском инстинкте пытаясь прикрыть отяжелевшее чрево. То, что девушка была беременной красноармейцы заметили быстро, но избиения не остановило — напротив несколько следующих ударов пришлись прицельно в живот.

— Хрен тебе, а не твой ублюдок — прорычал один из солдат — здоровенный бугай, с широкими, изрытым оспинами лицом, — чтобы новых живорезов нарожала?

— Пусть лучше от большевика понесет, — раздался глумливый смех, — покажи ей, Егор!

— Сейчас, — красноармеец осклабился, показав гнилые зубы, — щас все будет, — повторил он, расстегивая пряжку ремня. Галина не успела опомниться как сверху на нее навалилось пахнущее порохом и потом мужское тело.

— Только быстрее, товарищ сержант, — послышался сзади голос, — всем охота.

— Не торопи, — рявкнул Егор, наваливаясь сверху на Галину. Из распахнутого щербатого рта пахнуло кислой отрыжкой и девушка непроизвольно мотнула головой.

— Ты харю-то не вороти, — заржал насильник, — курва кулацкая, думала, поможет немчура твоя? Хрен тебе в глотку, а не Украина!

Девушка плакала от боли и стыда, когда Егор, раздвинув ей ноги и, подтянув к себе, грубо вошел в нее. У него давно не было женщины, поэтому он и впрямь не задержался, с протяжным рыком разрядившись внутрь девушки.

— А ты ничего бабенка, — он ущипнул Галину за сосок, — ладная. Ну, кто следующий?

Он встал, застегиваясь и пропуская следующего насильника. Но его лица Галина уже не успела разглядеть — сверху раздался выстрел и голова насильника раскололась, разбрызгивая мозги по стене. Послышалась беспорядочная пальба и крики, вслед за ними — злобный вой и рычание. Нечто черное, гибкое метнулось с крыши, врываясь меж перепуганных солдат. Галина успела рассмотреть косматую черную шерсть, горящие злобой желтые глаза и острые клыки огромной твари. Она все время менялась, походя то на огромную кошку, то на черную собаку или волка, но порой лапы ее становились почти неотличимыми от человеческих рук, а сквозь оскаленную морду проступали искаженные черты человеческого лица. Пули, казалось, не причиняли твари никакого вреда — впрочем, возможно, потому, что красноармейцы мазали со страху. Через считанные минуты на земле валялись изуродованные куски плоти, в которых не сразу можно было признать части человеческих тел. А черное чудовище подходило к Галине, распахнутыми от ужаса смотревшей, как жуткая тварь неуловимо быстро меняет свой облик.

— Ну-ну, успокойся, — обнаженная Челита присела рядом с мелко дрожавшей Галей и ласково погладила ее по голове, — все уже кончилось. Пойдем, тут нельзя оставаться.

Галина посмотрела на нее сверху вниз, ее губы шевельнулись, пытаясь что-то сказать, но тут сильный спазм вынудил ее свернуться клубком, схватившись за живот. Перед глазами все поплыло, по телу прокатилась волна дикой боли, ставшей особенно невыносимой внизу живота. Обезумевшая от боли и страха — не сколько за себя, сколько за ребенка — Галина смутно чувствовала, как ее поднимают на ноги, поддерживают сильные не то руки, не то лапы. Она понимала, что ее несут, но как и куда — об этом она не могла думать. Вокруг нее все смазалось, очертания домов и предметов расплывались, словно поздним вечером, растворяясь в потемках. Густая, вязкая, будто смола тьма, текла рядом, обволакивая, убаюкивая и увлекая могучим потоком куда-то вдаль.