Невысокие сосны и могучие дубы с разлапистыми ветвями надежно укрывали поляну от посторонних глаз. Здесь, в лесной чащобе, чотовой рискнул зажечь костер, вокруг которого расселось двадцать бойцов. Даже в неверном колышущемся свете угадывалась разница между галичанами и волынянами: первые узколицые, с тонкими прямыми носами и темно-русыми волосами, вторые с широким, коротким лицом с сильно развитыми надбровьями, темными глазами и светлыми волосами. Кто-то из них носил польскую форму, кто-то трофейную советскую, а кто и простую крестьянскую одежду. Разным было и вооружение: у одних винтовки, пистолеты, гранаты с польских складов, у других — старенькие охотничьи берданки, а иные не имели ничего кроме самого, что ни на есть народного оружия — топора. Но, несмотря на эти различия, всех их объединила идея Независимой Соборной Украины, во имя которой они вели упорную борьбу с теми, кого считали оккупантами: сперва польскими, затем «жидо-москальскими».

Слегка в стороне от мужчин, на поваленном бревне сидела молодая девушка — стройная, с тонкими красивыми чертами лица. Коротко подстриженные волосы, прикрывала надвинутая чуть ли не на глаза конфедератка, тонкие пальцы сжимали ствол винтовки, поставленной между колен. В темно-серых глазах читалось нервное напряжение, но вместе с ним — и жестокая решимость, как и у остальных бойцов.

Горожанин никогда не выделил бы в обычных звуках ночного леса чуть слышного шелеста, однако на лице чотового проступила тень тревоги, мигом передавшаяся и бойцам, в любой момент готовым сорваться с места и нырнуть в лес. Всего несколько мгновений повстанец выслушивался в посторонние звуки, после чего слабая усмешка искривила тонкие губы.

— Сидите, — небрежно кивнул он подскочившим бойцам, — это свои.

Почти бесшумно раздвинулись кусты и на поляну вышли два человека. Первым был невысокий, коренастый мужчина в крестьянской одежде. Темные волосы уже изрядно тронула седина, маленькие серые глаза настороженно перебегали с лиц сидевших у костра на своего спутника. Вернее — спутницу.

Стоявшая рядом молодая женщина выглядела куда необычней своего сопровождающего. Впрочем, резко отличалась она и от остальных присутствующих на поляне, да вряд ли во всех бывших Сходних Кресах нашелся второй человек с подобной внешностью. Пламя костра то и дело освещало ее, но даже в этом свете лицо девушки как бы оставалось в тени. Никому из присутствующих не доводилось видеть чернокожих и никто из повстанцев не мог знать, что у чистокровных негров кожа темнее этого нежно-кофейного оттенка, что их волосы — жесткие и курчавые, а не густые и мягкие, спадающие на плечи черными волнами, что глаза африканцев столь черны, как и их кожа, а не мерцают темно-зеленым цветом, словно два изумруда.

Всего этого не знали бойцы украинской боевки, для которых неожиданная соратница выглядела просто чернокожей. Среди чащоб Полесья и отрогов Карпат девушка смотрелась существом из другого мира — где душные испарения поднимаются от топких болот, кишащих водными гадами, а в глубине джунглей волосатые зверолюди молотят огромными лапами по могучей груди. Не случайно ей дали кодовое имя «Мавпа», с оскорбительным подтекстом — «обезьяна». Впрочем, молодая женщина не возражала, а со временем, бойцы все чаще норовили назвать ее «мавкой», опасной лесной чертовкой. Такое имя подходило ей больше — девушка была куда симпатичнее обезьяны, но то, что она делала с пленными поляками или большевиками, наводило дрожь даже на Леся Ковальчука, начавшего борьбу еще в Сичевых Стрельцах. И ему, как истовому греко-католику, совсем не нравилось то, как выражала свои религиозные чувства чужачка. Никогда бы он не взял ее в боевку — если бы не прямое указание куратора-немца. Учитывая расовую щепетильность нацистов, иначе чем странным подобного «бойца» не назовешь. Чотовому виделась в этом скрытая издевка — мол, «истинные арийцы» не видят разницы между «восточными народами» и черными дикарями.

Тем не менее, пока девушка себя ничем не скомпрометировала и бойцы помалу свыклись с ней — хотя и косились порой с опаской. И Ковальчук сейчас обратился именно к мулатке, а не к пришедшему с ней украинцу.

— Ну, как проверила?

— Да, — кошмарный акцент, даже когда она говорила по-немецки, — все чисто.

— Я же говорю, — быстро заговорил мужичок, — их там человек пятнадцать. За главного старший лейтенант вроде. У Анджея-ляха остановились, ну ты его знаешь. Я к нему зашел будто по-соседски, краем уха услышал, что с утра приедут еще комиссары из Львова. Вот тогда они и начнут лес прочесывать.

— Значит, времени у нас мало, — кивнул чотовой и обвел взглядом бойцов, — все помнят, что делать. Облегчим панам — комиссарам задачу — сами к ним наведаемся.

— Как говорит товарищ Сталин — жить стало лучше, жить стало веселее! Сейчас, когда все вы — поляки, украинцы, евреи влились в нашу дружную советскую семью, эти слова относятся и к вам. А еще лучше будет, когда мы избавимся от бандитов и вражеских наймитов, что мешают жить трудовому народу. Выпьем же товарищи за это!

С этими словами Семен Борисов — круглолицый, широкоплечий здоровяк с петлицами лейтенанта НКВД на темной гимнастерке, подхватил рюмку «хринивки» и залпом выпил, закусив ломтиком сала. Следом, неуверенно улыбаясь, выпил и хозяин фольварка.

Чекисты нагрянули как снег на голову — хозяин и без того, ежеминутно ожидающий подобных «гостей, услышав стук в дверь и возглас «Откройте! НКВД!» — вышел на порог с бледным как мел лицом. Узнав же, что гости пришли не по его душу он успокоился и постарался выложить на стол все, что нашлось. Чекисты отдали должное и грибному супу со сметаной и отварному сальцесону и тушёному бигосу и прочим яствам. Вместе с энкавдэшниками обедали и сыновья хозяина — Тадеуш и Ян. На стол же подавала жена поляка Ядвига и его дочь Ванда — круглолицая пышногрудая девушка с живыми темными глазами. Не раз и не два девушка ловила на себе красноречивые взгляды нежданных гостей, заставляющие потупить взор в притворном смущении, а отца — недобро нахмуриться. Однако возразить Анджей Силецкий не посмел, опасаясь тех, кто в любой момент мог отправить его с семьей туда, куда уже проследовали сотни и тысячи поляков. Оставалось только молиться, чтобы захмелевшие чекисты не потребовали большего. Впрочем, пока они вели себя прилично, даже «хринивку» пили весьма умеренно — Борисов следил за тем, чтобы его бойцы завтра были с ясной головой. Да и не стоило сразу настраивать против себя хозяина — в беспокойном лесном крае, где опасность таилась за каждым деревом, и без того хватало врагов. Вот завтра, когда приедут товарищи из Львова — можно будет и разъяснить польского кулачишку.