«Не заставляй меня найти тебя, сука».

Мои глаза горят, и я подставляю лицо под струи воды. Ненавижу таких людей, как

он. Ненавижу.

У папы есть сотрудница, которой приходится гораздо хуже. Смертельные угрозы.

Угрозы изнасилования. Это широко распространено в этой индустрии. Мне нужно

научиться справляться с этим сейчас, если я хочу построить на этом карьеру.

И все же. Слова глубоко засели у меня в сознании, постоянный голос тревоги. «Не

заставляй меня найти тебя».

Я напоминаю себе, что ему, скорей всего, тринадцать лет и скучно.

Дверной замок щелкает.

– Эмма. Я хочу с тобой поговорить...

– Мама! Господи, я же в душе!

– Ты же знаешь, что есть занавеска. И я твоя мать. И врач. Я видела...

– Мама!

– Эмма. – Ее голос звучит ближе. – Я вовсе не против компьютеров и

программирования. Надеюсь, ты это знаешь. Но я беспокоюсь, что привычки твоего отца

могли дать тебе неправильное представление...

– Мам. – Я прикрываю лицо занавеской и смотрю на нее. Она сидит на крышке

унитаза. Пар от душа уже впитался в пряди ее челки. – Папа работает не меньше тебя. Я

знаю, что это не только развлечение и игры.

– Я просто хочу быть уверена, что ты осознаешь, что творческим людям

приходится тяжелее. Мы вели бы тот же разговор, если бы ты захотела стать художницей...

или писательницей... или актрисой... – Ее голос обрывается и, кажется, она недовольна ни

одной из названных профессий.

Шампунь попадает мне в глаза и снова ныряю в душ.

– Вау, спасибо за разговор о том, чтобы следовать своим мечтам.

– Мечты не оплатят ипотеку, Эмма. Я просто хочу убедиться, что ты думаешь

объективно. Ты в предвыпускном классе старшей школы.

– Мама, я вполне уверена, что знания по программированию помогут мне найти

работу.

– Я знаю это. Но игры до двух часов ночи и зомбированное состояние в течение дня

– нет.

На это мне ответить нечего. Она заставляет меня чувствовать себя такой

неудачницей.

В сочетании с сообщением, которое я получила сегодня утром, жжение в моих

глазах возвращается.

– Ты сделала уроки? – спрашивает она.

– Конечно. – Мой голос почти срывается, и я надеюсь, что шума воды достаточно, чтобы заглушить это.

– Эмма? – Кажется, мама удивлена. – Ты чем-то расстроена?

– Я в порядке.

Она пытается отодвинуть занавеску в сторону.

Я хватаю ее и задергиваю.

– Мама! Ты издеваешься?

– Я просто хотела убедиться...

– Ты можешь выйти отсюда? Мне нужно подготовиться к школе.

Долгий момент она ничего не отвечает.

В течение этого момента я думаю обо всех тех вещах, которые хочу ей высказать.

Ты знаешь, что я написала свою собственную игру? Я полностью ее создала. И

люди действительно в нее играют. Сотни людей. Я это сделала. Я ЭТО СДЕЛАЛА.

Я в ужасе от того, что она посчитает это пустой тратой времени.

А затем заставит удалить ее, чтобы я могла сосредоточиться на чем-нибудь «более

продуктивном».

– Эмма, – зовет она тихо.

Я смахиваю воду с лица.

– Мам, все в порядке. Я в порядке. Иди на работу. Я уверена, тебя ждут пациенты.

Я задерживаю дыхание, и в этот момент разрываюсь между надеждой, что она

останется и надеждой, что она уйдет.

Не знаю почему. Это нелепо. Она презирает все, что мне дорого.

Затем дверь щелкает, и это не имеет значения. Она сделала именно то, о чем я

просила.

* * *

– Почему они не продают кофе на ланч? – произносит Кейт.

Она так же расплачивается за наши игры до двух ночи. Мы почти что

распластались на обеденном столе. Даже ее макияж кажется тусклым этим утром: блестящая подводка для глаз почти такая же смелая, как и она сама.

– Потому что они садисты. – Я накалываю кусок пиццы на своем подносе. –

Хочешь промотать следующую пару и пойти в Dunkin` Donuts?

– Если меня поймают, моя косметика окажется в мусорке и мама продаст мою

камеру.

– Какая же это будет трагедия.

Она немного вздрагивает, и я осознаю, что сказала. Я морщусь.

– Прости. Я не хотела... Я даже не знаю, что говорю.

Ее выражение лица застывает где-то между обидой и смущением.

– Что ты имела в виду?

– Я ничего не имела в виду, Кейт. Правда.

Она смотрит на меня, словно раздумывая, надавить ли ей на меня или оставить как

есть.

Я даже не знаю, почему так сказала. Мне нужно проверить связь между моим

мозгом и языком.

– Это было глупо. Я пыталась пошутить, но слишком устала для этого.

Тонкая линия появилась между ее бровей, но она откидывается назад.

– Ладно. – Она делает паузу, и медленно растущая стена между нами только что

стала на пару кирпичей выше.

Я собиралась рассказать ей о Nightmare, но сейчас между нами повисло

напряжение. Кейт все равно не поняла бы. Худший вид троллей, с которыми ей приходится

сталкиваться, это те, кто обвиняет ее в том, что она крадет чужие идеи по макияжу или

называют ее уродкой. У нее нет проблем блокировать их. Она не смогла бы понять, почему

я не могу сделать то же самое.

Движение в кафетерии привлекает мое внимание. Парень, которого я встретила

позади церкви, сидит за столом в углу. Сегодня на нем темно – Бордовая толстовка, капюшон надвинут так низко, чтобы скрыть его глаза от посторонних взглядов. Перед ним

на столе расставлена полудюжина пластиковых коробок с едой. Похоже, он делится ею с

другим парнем с рыже-каштановыми волосами.

Я могу сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз я видела, чтобы парни делили

ланч.

Смотрите-ка, мне и одного пальца хватит.

Ровно столько же раз я слышала, как парень цитирует Библию.

Я достаю пурпурную ручку из сумки и рисую полоски вокруг своих ногтей лишь

для того, чтобы чем-то занять руки, пока таращусь на Мистера Высокий, Темный и

Загадочный. Девушка присоединяется к двум парням в дальнем углу. Она симпатичная, с

длинными, блестящими темными волосами и в облегающей одежде. Опрятная. Гламурная.

Тот тип девчонок, которых я, обычно, избегаю по той простой причине, что они всегда

выглядят абсолютно собранными, а мне, обычно, требуется экран компьютера передо

мной, чтобы нормально общаться. Я понятия не имею, кто она.

И все же, она сидит рядом с Мрачным Потрошителем, а не на задворках, сплетничая о нем, так что, возможно, она не так уж плоха.

– Почему ты можешь рисовать на своих ногтях, а мне нельзя делать то же самое с

настоящей косметикой? – спрашивает Кейт.

Моя рука замирает.

– Ты можешь делать что угодно с косметикой, – говорю я резко. – Это было глупое

замечание.

– Хорошо.

Звучит вовсе не хорошо. Я медлю, желая знать, как это исправить.

– Я наблюдала за тем парнем. Ты его знаешь?

Она поворачивается на скамейке, чтобы посмотреть.

– Ага, – говорит она. – Он в моем классе по социологии. А что?

– Как его зовут?

– Рев Флетчер. А что?

Я наблюдаю за тем, как он накалывает еду из контейнера на вилку. Настоящую

металлическую вилку.

– Он гей?

– Погоди. Дай проверю. – Она хмурится. – Упс. Извини. Телепатия сегодня не

работает.

Я не могу решить, пытается ли она поднять мне настроение или, наоборот, грубит.

– Ты не знаешь, что у него за фишка по поводу капюшонов?

Она снова бросает взгляд через плечо.

– Нет. Хотя мистер Ван Айк заставляет его снять капюшон во время занятий.

– Он каждый день их носит?

Не знаю, какое мне до этого дело, но это похоже на то, что я нашла поисковик, но

скорость загрузки информации просто убийственно медленная.

– Да. Впрочем, каждый день разные. От него не воняет или типа того. Он очень