Обычно я бы поспешил домой, чтобы помочь.

Но сегодня мои спутанные эмоции стоят у меня на пути. Я продолжаю

беспокоиться из-за своего отца, гадая, когда что-то внутри меня сорвется с тормозов.

Гадая, когда я стану опасным и жестоким, таким, как он.

Я хочу написать Деклану, чтобы узнать, могу ли я завалиться к нему, но наша

последняя переписка висит на экране, заставляя все внутри меня сжаться. Я не смогу

объясниться с ним, не рассказав об отце. Я к этому не готов.

Он не имел бы в виду ничего плохого, но дело в его личности. Деклан разжигает

конфликт, а я подавляю.

Возможно, я не совсем честен с ним. Все кажется запутанным.

Может быть, я слишком остро реагирую. Я могу пойти домой. Могу сесть на диван

и гримасничать ребенку. Я могу на какое-то время забыть об отце.

Однажды к нам поступила крошка, которой было всего четыре дня от роду – самый

маленький ребенок, которого я держал на руках. У ее матери случился приступ во время

родов, она умерла днем позже. Малышка пробыла у нас шесть месяцев, пока ее бабушка и

дедушка сражались в суде за право опеки. Мы видели ее первую улыбку, накормили ее

первой ложкой детского питания.

Кристин плакала несколько дней, когда ее забрали.

Она всегда плачет, когда их забирают. Даже если это всего лишь на сутки.

Затем она обнимает меня за плечи и говорит, как им повезло, что им позволили

оставить меня навсегда.

Это никогда не смущало меня до сего момента, когда я осознаю, какой огромный

секрет я скрываю от них.

Письмо моего отца прожигает горячее красное клеймо в моем сознании.

«Надеюсь, ты заставишь меня гордиться тобой».

Я не могу им рассказать.

Полицейская машина стоит перед нашим домом, когда я сворачиваю за угол. В этом

нет ничего необычного, особенно в случае экстренного размещения. Я прохожу через

переднюю дверь, ожидая услышать плач ребенка или младенца, но в доме неожиданно

тихо. Может быть, это действительно маленький ребенок, спящий в переноске.

Приглушенные голоса доносятся из коридора, рядом со спальней Джеффа и

Кристин. Я начинаю подниматься по ступеням.

Джефф появляется в коридоре.

– Рев, – говорит он тихо. – Спускайся вниз. Надо поговорить.

Я медлю, и наше столкновение у ароматизированной миски вспыхивает в моем

сознании. Письмо моего отца жжет мой карман.

– Я не... прости, что накричал.

– Все в порядке. – Он спускается по ступеням и легко хлопает меня по плечу. –

Тебе можно быть подростком. Ты в порядке?

Нет.

– Да.

– Спускайся вниз. Мне нужно с тобой поговорить.

Он направляется на нижний этаж, но я задерживаюсь на лестнице, таращась на него

сверху. Внезапно, я становлюсь семилетним и таращусь вниз с другого лестничного

пролета, не зная, что ожидает меня внизу.

– Рев?

Я моргаю и снова становлюсь собой.

– Прости.

Я все еще не услышал плач ребенка наверху... и это должен быть ребенок, потому

что от младенцев всегда ужасно много шума. Джефф сидит на диване и жестом указывает

мне сделать то же самое.

Он выглядит так, будто предстоит разговор.

– Я сэкономлю тебе немного времени, – говорю я. – Я знаю, что такое секс.

Он улыбается.

– Забавно. – Пауза. – Бонни звонила ранее. Им нужно было место для срочного

размещения.

Бонни – социальный работник. Они с Кристин близкие подруги.

– Мама написала мне. Я видел полицейскую машину.

– Его зовут Мэтью.

– Ладно.

Я жду, когда Джефф перейдет к сути дела, потому что появление в нашем доме

нового ребенка – не из ряда давай-сядем-и-поговорим-об-этом новостей. Я к этому

привык. Обычно мне это нравится.

– Мэтью четырнадцать.

Я замираю.

– О.

Я не уверен, как на это реагировать. Они никогда раньше не брали подростков.

Самому старшему ребенку, который у нас оставался, было девять лет и он остался всего на

одну ночь, после того, как его отец упал с лестницы в подвале, и его бабушка не могла

сесть на самолет из Балтимора до следующего утра. Я прокручиваю эту новость в голове и

представляю, что должен радоваться, что мне не придется снова менять пеленки.

Я не против того, чтобы здесь жил ребенок постарше. По крайней мере, я так

думаю. Что мне отчасти нравится в Джеффе и Кристин – это то, что они готовы

приветствовать каждого человека в своем доме.

Но как только эта мысль возникает у меня в голове, в сознание тут же

закрадывается и сомнение. Появление другого подростка будет означать кого-то с

вопросами и суждениями по поводу нашей семьи. Обо мне. Я почувствовал это в тот

момент, когда девчонка позади церкви поняла, кто я такой. Все в школе знают, кто я такой, даже если только отдаленно. Сложно скрывать свой статус фрика, когда носишь толстовки

с длинными рукавами в самую жару летом. Еще сложнее скрывать, что ты усыновлен, когда ты – белый, а твои родители – темнокожие.

Не то, чтобы я когда-либо хотел это скрыть. Но люди болтают всякое.

– Мэтью побывал в четырех приютах за последний год, – говорит Джефф. – Он

затеял драку сегодня днем, и его приемная семья вызвала полицию. Никто не выдвинул

обвинений, но они не хотят, чтобы он там оставался.

Четыре приюта за последний год? Я не знаю, что на это ответить.

– Что произойдет, если он не останется здесь? – спрашиваю я.

Джефф медлит.

– Его отправят в Челтенхем. У него уже было две стычки с приютами.

Исправительная колония для несовершеннолетних.

– Вау, – тихо говорю я.

– Бонни считает, что он не доставит проблем, – продолжает Джефф. – И ты знаешь, что Кристин готова открыть дверь любому ребенку в стране. Но я хочу быть уверен, что

ты не против.

– Я не против.

Джефф наклоняется вперед.

– Ты уверен?

Понятия не имею. Мои эмоции разбросаны в миллион разных направлений. Я ни в

одной из них не уверен.

– Он может остаться. – Мой голос звучит хрипло.

– Рев. Мне нужно, чтобы ты был честен со мной.

Он говорит о Мэтью, а не о письме, спрятанном у меня в кармане, но его слова

заставляют меня вздрогнуть.

Мне нужно заговорить, чтобы скрыть это, потому что я замечаю, как Джефф

морщится в ответ.

– Все в порядке, – быстро говорю я. Мне приходится откашляться. – Это будет по-

другому, но все будет в порядке.

Затем я поднимаю взгляд.

– А где он будет спать?

Свободная комната обставлена для детей младшего возраста. Там стоит кроватка

для младенцев и люлька, комод, столик для пеленания и кресло-качалка. Цветовая гамма

подобрана в персиковых и белых тонах, с алфавитом, тянущимся по потолку. Кроме

кресла-качалки в этой комнате нет ни одного подходящего для подростка предмета мебели.

Джефф вздыхает.

– Это вторая причина, по которой мне нужно было с тобой поговорить.

* * *

Это не первый раз, когда я делю комнату с кем-то. Деклан постоянно остается на

ночь. Джефф и Кристин поставили здесь кушетку специально для него. Джефф сказал, что

это только до субботы, когда он купит кровать нормального размера, но, так или иначе, Мэтью нужна кровать, так что теперь он здесь.

Сейчас уже за полночь. Он не спит.

Так же, как и я.

Он меньше ростом, чем я ожидал, хотя и крепок. Джефф сказал, что Мэтью начал

драку, но, определенно, не он ее закончил. Вся левая часть его лица – кровавое месиво, отек и синяки тянутся от виска к челюсти. Его щека треснула и кровоточила в какой-то

момент, пятна засохшей крови прилипли на его лице в тех местах, где, вероятно, было

слишком больно ее отдирать. Его движения резкие и осторожные. Я гадаю, с кем он

дрался.

Скорее всего, мне придется гадать еще какое-то время. Он сказал мне всего два