Я жду, пока он расстегнет ее — а затем легкое платье остается у него в руках, а я выскальзываю из лабиринта в своих штанах с трупа и блузке к морю. Я наклоняюсь, чтобы подвернуть их, затем снимаю чулки, пока волны поднимаются на пять шагов.

Парень отбрасывает платье в сторону и падает на песок, затем закидывает руки за голову и смотрит вверх. Ночное небо сегодня в полном великолепии, демонстрирует свои созвездия, словно соперничая с моим платьем.

Он ничего не говорит.

Я ничего не говорю.

Мы просто слушаем, как бьются волны, а на расстоянии перекликаются сирены.

Я не знаю, насколько нас хватит. Он лежит на спине. Я стою у воды и нервничаю. Во тьме, где небо простирается, как чернильный холст, от одного края мира к другому, а прилив и отлив, как часы, или сердцебиение, или ровное дыхание Люта. Никто из нас не произносит ни слова.

Пока, в конце концов, напряжение не становится маятником между нами.

Его дыхание меняется, он садится, кладет подбородок на колени и смотрит на море.

Я наблюдаю за ним. Его лицом. Он трет костяшки пальцев. Его глаза не поднимаются на меня. Он ничего не говорит, но его молчание оглушительно. Лют прочищает горло и звук мягкий, словно пена, которая сейчас касается пальцев моих ног. Поэтому, когда он, наконец, начинает говорить, его голос, в равной степени, соленый и штормовой, и я не знаю, что беспокоит меня больше — что он все еще не смотрит на меня или что его лицо приобрело решительное выражение.

— Рен, я подумал… — он проводит рукой по волосам. — Я знаю, что грядут изменения, и…

С другой стороны, возможно, я не готова услышать, о чем мы оба думаем. Я делаю три шага, необходимые, чтобы океан полностью укрыл мои лодыжки и холод кусает мою кожу.

— Давай не будем об этом. Давай просто насладимся моментом, прежде чем двигаться дальше.

Его глаза затуманиваются, как небо перед бурей. Темные. Земные. Ожидающие объяснений. Когда они не следуют, он кивает.

— Рен, что происходит?

У меня вдруг перехватывает дыхание. Потому что я… Я не знаю. Мне просто хочется убежать.

И я смеюсь, потому что в этом вся суть. Мне постоянно хочется убежать — даже от этого разговора.

Но я не бегу. Я остаюсь и поднимаю взгляд. И пусть его вопрос дойдет до моего сознания.

— Думаю, мы оба понимаем, что происходит, — наконец, говорю я, и когда я снова поворачиваюсь к нему, его лицо непроницаемо, он просто смотрит на воду.

Моя грудь сжимается. Я киваю и смотрю вниз. Взбиваю пену, и еще раз.

— У тебя есть семья, о которой нужно заботиться, у меня — мама и папа, и, возможно, учеба. Если я поступлю, я буду в другом городе, и…

— Ты поступишь.

— Ты не можешь этого знать. Но если да, то…

— Тогда я хотел предложить идею, которая не обязывала бы тебя, но, возможно, помогла бы.

Я не хочу показывать свои эмоции. Надежда, что у него есть план… что, хоть я и пытаюсь уравновесить маму с папой и университет, может, он тоже хочет попробовать — чтобы это ни было — так же сильно.

— Я знаю, что ты беспокоишься о родителях. Хуже того, твой отец останется один, если ты не успеешь помочь матери. И я знаю, что твоя стипендия обеспечит им пособие, но твой отец сказал мне, что они планируют остаться жить здесь. Как я и думал… — он смотрит на меня и его глаза яркие, красивые и до боли грустные. — Я хочу, чтобы ты знала, я буду навещать его каждый день. А когда я буду в море, то меня сменит моя мама.

Я моргаю. О.

Он проводит рукой по своим черным просоленным волосам.

— И здесь нет никаких условий — никаких ожиданий. Просто мое предложение, как друга.

Как друга.

Мое сердце бьется о ребра. Он просто предложил мне мир и себя в качестве друга — и я благодарна и одновременно унижена и обижена, и не знаю, что с этим делать. Я смотрю на него.

— А если я не поступлю?

— Ты поступишь, потому что мы оба знаем, что теперь тебе здесь не место, — тихо говорит он. Я напрягаюсь и начинаю отвечать, но выражение его лица говорит, что эти слова причиняют ему такую же боль, как и мне. Он качает головой. — Не место, пока ты не получишь, что хочешь и не принесешь сюда.

Я задыхаюсь. Потому что знаю, что это правда. Так должно быть. Так было всегда. Я могу вписаться везде, но я не буду принадлежать ничему и никому. Даже ему.

Я отвожу взгляд. И произношу это вслух, потому что лучше я скажу это за нас обоих, чем услышу это от него.

— Спасибо за предложение. Я благодарна тебе больше, чем ты думаешь. Если я поступлю, я хотела бы поговорить с тобой. И я согласна — думаю, оставаться друзьями — наилучший план. Значит от…

— Что? — его голос так тих, что почти тонет в шуме волн. Его глаза сверкают в мою сторону, но я не уверена, вызов это или раздражение.

— Остаться друзьями — лучший план, — повторяю я. — Поступлю я или нет…

— Я этого не говорил, — осторожно шепчет он.

Я застываю.

— Пожалуйста, не говори мне, что ты хочешь только этого.

Я выхожу из воды и приближаюсь к нему. К его фигуре, которая наклоняется ко мне, а не отшатывается от меня.

Эти серые глаза горят, когда он смотрит на меня.

— Если тебе нужна только дружба, я приму это с уважением, но… — он качает головой.

— Ты только что сказал, что мне здесь не место, Лют. А ты… твое место там, — я бросаю взгляд на море.

Одним быстрым движением он поднимается на ноги, берет меня за руку и с минуту смотрит долгим взглядом, его горящие глаза говорят мне сотни вещей, но я не могу расшифровать ни одной из них, а волны продолжают вздыматься и отступать, словно, как и я, не уверены точно, где они должны быть. Принадлежать всему и ничему одновременно в массе, которая не принадлежит ни человеку, ни земле, потому что море — это просто отдельная сущность.

Море — просто отдельная сущность.

Вода ритмично бьется о мои ноги и вскоре уже плещется в моей голове. Я закрываю глаза и позволяю ее шепоту проскользнуть сквозь меня пока, в следующий момент, он проникает прямо в мою душу и не переворачивает все мои предположения. Убеждение, которое я просто неправильно поняла.

Я хмурюсь и смотрю на Люта. Как он назвал море? Неукротимым.

Что, если со мной, и правда, то же самое? Что, если я не принадлежу ничему… потому что я принадлежу себе? Может именно в этом сила моря, а, может быть, и моя сила? Не важно, чему я не принадлежу. Важно, что я принадлежу себе.

Вот почему я вошла в Лабиринт.

Поэтому я выживу, если потеряю мать.

Поэтому я выживу, если потеряю Люта.

Я буду принадлежать себе.

Я позволяю улыбке тронуть свои губы и притягиваю руку Люта к груди, где, чувствую, в моем сердце пульсирует кровь, когда я смотрю на него. Этот человек, стоящий среди брызг океана, так близко, что мог бы слиться со мной. Капли воды скользят по его лицу, словно пальцы по голой коже. Они цепляются за его ресницы, губы и подбородок, и он прижимает мои пальцы к моей груди, прежде чем отстранить их и положить на свою.

Чтобы почувствовать его дыхание и сердцебиение. Потому что, возможно, я принадлежу и им.

Наконец, он выдыхает и, наклонившись, шепчет:

— Чертов ад, пожалуйста, скажи хоть что-то. Скажи, что ты хочешь завоевать мир, но позволишь мне сделать это с тобой — даже, если я сделаю это отсюда. Потому что ты — дикое море, опасные бури и созвездия в мире, где для всех, кого я знаю, я — якорь, — он наклоняется вперед, будто его сердце так же напряжено, как и голос. — И ты напоминаешь, что мне под силу сделать невозможное.

Он робко смотрит на меня, словно боится, что я запротестую.

— Я знаю, что до университета — день пути, но я не против этого расстояния, если ты…

Мои пальцы на его анатомически совершенных губах прервали его комментарий. Он поднимает бровь и дожидается моей сдавленной улыбки, прежде чем скользнуть рукой по моей шее и притянуть меня ближе, большим пальцем касаясь моего подбородка. Я притягиваю его к себе до тех пор, пока атмосфера между нами не перестает существовать и остаемся только мы, море и небо.