Затем приходит письмо.

Взбив мамину подушку, я смотрю на освещенных солнцем чаек, когда Па врывается с запечатанным в толстый желтый конверт письмом, напоминающим маму в слоях желтого одеяла.

Он задерживает дыхание, пока смотрит, как я взвешиваю его в руках. Толстая бумага в моих руках немного тяжелее, чем я ожидала, для простого ответа нет или да. Я хмурюсь, возможно, они решили избежать экзаменов, прислав решение о дисциплинарных мерах. Может, это официальное приглашение. Радостное волнение испечет под гнетом логики. Я видела их лица после испытания, сказать, что половина из них была в ярости, было бы большим преуменьшением.

Я протягиваю письмо Па.

— Открой его.

Но он качает головой.

Я смотрю на него, а затем перевожу взгляд на маму. Сломав восковую печать и достав содержимое, я не глядя, протягиваю бумаги ей.

— Сначала ты прочти.

Ее глаза становятся влажными, кивнув, слабой рукой она берет бумаги и просматривает первую страницу. Пока мы томимся в ожидании, она протягивает руку за следующим листом, затем еще за одним, вчитываясь в содержимое каждого.

— Все десять листов состоят из предостережений и оговорок, — наконец, шепчет она. — Но… — моргнув, она замолкает и переводит взгляд снова на первую страницу, словно проверяя, не упустила ли она чего.

— Хелен, что они решили? — Па стоит рядом с мамой, на лице у него настоящая тревога, кажется, что он уПадет в обморок.

Ее губы растягиваются в улыбке, а по лицу стекают тонкие, едва заметные слезы.

— Я горжусь тобой, — говорит она. Затем переводит взгляд на Па.

— Правление согласно позволить Рен участвовать во вступительных экзаменах.

Как только содержимое письма отразилось на ее лице, заставив плакать, реальность озаряет и меня. Я стою в лучах солнца, одетая в пижаму, хотя сейчас только шесть часов вечера, и смотрю на счастливо улыбающуюся маму с радостью в ее изнеможенном голосе и любящим взглядом. Я создаю этот образ в своих мыслях и эмоциях, потому что именно такой я ее помню. Таким человеком она не была уже очень давно, и я не знаю, когда увижу снова.

Мне приходит в голову, что ни один человек, каждая клеточка которого полна жизни, не может вызвать такую ужасную болезнь.

Что если Па и я все это время были неправы? Что если распространители болезни не люди?

Откуда она появилась? Растения? Животные? А что если ее распространяют…?

Крысы.

Па все еще радуется письму. Наполненный родительской гордость, он садится на кровать рядом с мамой и, закрыв глаза, берет ее руки в свои. В это же время нарастающее чувство беспокойства распространяется по всему моему телу.

Я хочу рассказать ему свою теорию. Но тогда Па поймет, что это значит. Возможно, мы с ним стали причиной крысиной болезни.

И я молчу. Не хочу портить им этот момент.

Сглотнув, я отодвигаю письмо, чтобы они могли быть поближе друг к другу. Но мама хватает меня за руку и тянет к себе. Взяв меня за подбородок, она подвигает мое лицо к своему, пока мы не соприкасаемся носом. А затем шепчет:

— Покори этот мир и сделай его таким, каким он должен быть. Не позволяй старым предубеждениям сломить себя. Ты должна жить будущим и никак по-другому. Ты поняла меня?

Она смотрит мне прямо в глаза еще мгновение, пока я не киваю. Так не хотелось отпускать этот миг, когда ее пальцы так крепко сжимают мою руку, как я бы хотела сжать ее. Я целую ее в лоб.

— Я люблю тебя, мама.

Когда я встаю, Па сжимает мое плечо, а затем прикасается одной рукой к маминой щеке, а другую, запуская в волосы, и просто улыбается. Сидя рядом с ней и держа в руках ее лицо, он выглядит таким хрупким. Она не просто его жена, она его лучший друг.

Те, кто говорят, что женщины самые слабые из существ, никогда не видели силу женской любви.

Не сказав ничего, я целую мамину руку, а затем спускаюсь в лабораторию.

Уходя, я слышу мягкий голос Па, поющий ей песню.

Под нее они танцевали свадебный танец.

Я иду к полкам в подвале, беру накопленные за шестнадцать месяцев экспериментов пробирки и начинаю изучать их.

Глава 24

Праздничная вечеринка для победителя стипендии Холма традиционно проходит через десять дней после окончания испытания Лабиринта и проводится родителями стипендиата. Весь Порт знает, что обычно гостями мероприятия, которое организовывается максимально изощренно в зависимости от бюджета семьи, становится круг общения победителя. Это подразумевало проведение экстравагантного вечера, напоминающего цирковое представление, в котором ни я, ни Па не были заинтересованы.

К слову, никто из нас не поднимал эту тему, я даже сомневаюсь, что он помнит о вечеринке. Мои же мысли были устремлены к маме и Па, к моему эксперименту, к вступительным экзаменам в Стемвик, которые должны пройти через четыре дня. Эти слова я повторяю Селени.

— Именно поэтому мы с мамой решили провести вечеринку для тебя, — щебечет она.

— Сел, прошу тебя, — качая головой, говорю я, не отводя взгляда от пробирки. — Сейчас неподходящее время.

Она наклоняет голову и ждет, пока я не взгляну на нее.

— Ты сидишь здесь днями, Рен. Я понимаю, что ты готовишься к экзаменам и работаешь над новой идеей для мамы. Но тебе не помешало бы перевести дыхание.

Я пристально смотрю на нее. Она не в курсе, что я не готовлюсь к экзаменам. Каждую бодрствующую минуту последних трех дней я заново изучала структуру болезни жидкости легких, лекарство, которое было ближе всего к разгадке заболевания, и болезнь коров, которую изучал Винсент. Кроме того искала ключевые симптомы и, если мои предположения окажутся правдой, создавала новое лекарство.

Я просто отвечала:

— Попробуй сначала уговорить Па.

— О, мой отец убедит твоего. А что на счет Люта? Полагаю, ты хочешь видеть его среди приглашенных.

Хотя я отвечаю ей лишь кивком, сопровождающимся непонятными звуками, она смотрит на меня с пониманием.

— Значит, от него все еще нет вестей.

Я трясу головой и поворачиваюсь обратно к чашке Петри, игнорирую страхи, вызванные этим признанием.

Поднявшись по лестнице, она исчезает, а я продолжаю проводить эксперимент.

На следующий день тетя Сара появляется с корзинкой, полной вкусно пахнущего мяса и овощей, и огласила маме и Па предложение о праздновании. Когда Па вежливо отказал, дядя Николас лично начал убеждать его, а затем провозгласил, что с этого момента Па становится желанным гостем в их доме.

— Нужно было сделать это давным-давно, — дядя Николас протягивает руку, кивком указывая на меня и Селени. — Надеюсь, мы сможем оставить прошлое в прошлом и двигаться дальше, как настоящая семья.

Па мощным ударом попадает прямо в челюсть дяди Николаса и отправляет его прямиком на деревянный кухонный пол.

Я поднимаю бровь, стараясь спрятать улыбку, пока Селени тяжело вздыхает.

— Он заслужил, — бормочет она.

— Справедливо.

Дядя Николас встает и, вытирая рукавом щеку, снова протягивает руку.

В итоге вечеринка, которую не хотели ни я, ни Па, но которую хотела мама, была запланирована на вечер после вступительных экзаменов.

Со скоростью шторма приближаются экзамены, и вскоре Па и я сидим среди миллиарда записей на полу их с мамой комнаты, рядом стояли чашки с чаем, пока восходящее солнце озаряло мои трясущиеся ноги.

— У тебя все прекрасно получается, — мягко говорит мама. — Не забывай задатки сильной женщины, которые всегда у тебя были. Твоему Па никогда с ней не сравнится.

Па, смеясь, переводит свой взгляд на нее, через мгновенье звук пронзает меня. Впервые за всю неделю он искренне смеется, и это звучание, как редкий солнечный луч, светит из окна и разливается по маминой постели. Я улыбаюсь, и они оба усмехаются в ответ, сейчас у нас все хорошо, мы в порядке. На сегодня достаточно обещаний.

Я встаю, чтобы наполнить кружки чаем, пока Па дает маме новую порцию разработанного им лекарства. Я замечаю, что Па одет в ту же одежду, что и два дня назад. Та же ситуация с мамой. Я морщу лоб и наблюдаю за ними. Вот что будет, если я сдам экзамен? Он будет ухаживать за мамой, или, еще хуже, останется совсем один?