Я смотрю ему вслед.

Он достигает верхней ступеньки, когда я тихо спрашиваю:

— Ты думаешь, ей становится хуже? Я имею в виду маму.

Он снова откашливается, но не отвечает — и не нужно. Его сутулые плечи и усталая походка говорят за него. Он поднимается по лестнице и не оборачивается, не оглядывается, и что-то мне подсказывает, что если бы он это сделал, его лицо было бы мокрым. Я оставляю его наедине с его достоинством и смотрю, как он медленно поднимается по ступенькам, а мое лицо увлажняется горькими слезами.

Когда он уходит, я возвращаюсь к письму Лабиринта и стою, постукивая по нему целых три минуты.

«Вам, мисс Теллур, повезло. Не у всех есть такая возможность. Я думаю, из этого выйдет что-нибудь хорошее».

Я трясу головой и снова проверяю письмо.

«Все персоны…»

Я беру ножницы для резки костей и четыре раза переворачиваю их в руках.

Затем сжимаю зубы и подношу их к своей ослабленной гуле. И делаю надрез. Затем еще.

И вижу, как мои локоны начинают падать на землю.

Глава 11

Утро осеннего равноденствия начинается не с обычной суеты скрипящих повозок, а с пронзительного петушиного крика, проникающего сквозь стекло моего окна.

Миссис Менч назвала бы это предзнаменованием. Знак того, что на горизонте снова появилась смерть.

Я щурюсь. Конечно, это так — смерть наступает каждый день. И все же, неприятная дрожь пробегает по моей коже.

Я закрываю глаза и позволяю тусклому серому свету проникать сквозь грязные окна, падать на мои веки и тонкое потертое одеяло, обернутое вокруг меня, ожидая золотых лучей с их теплой смелостью. Но вместо этого раздается стук по крыше прямо над моей головой, и я открываю один глаз, смотрю на стекло и убеждаюсь, что начался дождь. Еще один плохой знак. Я снова вздрагиваю и прячу голову под одеяло, пока тихий скрип половицы не выдергивает меня из-под него.

— Рен, — шипит кто-то.

В ногах моей кровати стоит призрак, окутанный тенью.

— Ты не спишь? — шепчет голос.

Я всматриваюсь в серую мглу и прикусываю себе язык, когда в поле зрения появляются очертания носа и подбородка Селени.

О, именем Калдона…

— Что ты здесь делаешь, Сел?

— Подвинься, пока я не замерзла насмерть, — она толкает меня, чтобы примоститься рядом. Я вскрикиваю. Ее тело настолько холодное и влажное, что к тому времени, как она устраивается среди одеял, я замерзаю.

— Прости, — бормочет она, скручиваясь, чтобы не дрожать под одеялом. — На улице холодно, а я почти не спала прошлой ночью. Куда ты делась? Ты бросила меня на произвол судьбы! Кроме того, я попробовала один из ваших тортов на кухне — они прекрасны и все еще теплые. Хорошая работа.

— Я ходила в паб Соу, — я тру глаза и думаю, как выглядит город после прошлой ночи.

— К Соу? — она хмурится. — Ты ушла с моей вечеринки в паб? Неудивительно, что Винсент с отцом поехали проведать тебя. Ты могла пострадать просто от общения с этими ребятами! Я слышала, были беспорядки! Это все, о чем говорили мужчины после твоего ухода.

— Все было хорошо. Лют проводил меня домой…

— Лют? — она поднимает голову и смотрит на меня в темноте. — Лют Уилкес? Проводил тебя домой?

Я не отвечаю.

— И?

— Что, и?

Она усмехается и бьет меня по руке.

— Рен Теллур, признайся, что ты влюблена в Люта с десяти лет. А вчера я видела, как ты покраснела — что не так? Винсент знает?

— Все не так. Он просто хотел убедиться, что я благополучно добралась домой. И он делал это ради моих родителей. Так что я, правда, не понимаю, какое отношение это имеет к Винсенту.

Она смеется и переходит на легкомысленный тон.

— Хм, может, такое, что Винсент продолжает намекать, что собирается ухаживать за тобой? Или потому — как я уже упоминала — что ты сохнешь по Люту целую вечность.

— Я не сохну. Мы почти не разговариваем.

— А не врешь ли ты мне? Потому что лжецы попадают прямиком в преисподнюю, а мне бы не хотелось, чтобы ты провела вечность с Жерменом и Рубино, — карие глаза Селени пристально смотрят на меня, вынуждая снова возразить.

Прекрасно. Я откашливаюсь.

— Он просто проводил меня домой, потому что он порядочный. Я могу находить его приятным или нет, в этом нет никакой разницы, потому что он не испытывает того же.

Она тихо вскрикивает.

— Я знала, что он тебе нравится! Хотя… — она поворачивается ко мне. — А как же Винсент? Я слышала, прошлой ночью он пытался поцеловать тебя.

У меня во рту пересохло.

— Пытался.

Она снова хихикает и вздыхает.

— Богатый мальчик преследует тебя, а твое сердце принадлежит бедному. Это поэзия Тиннинга, вот что это такое, — она кладет руку на лоб. — Я бы хотела, чтобы Берилл поцеловал меня. А потом мы бы поженились…

Я закатываю глаза. Фу.

— Если ты пришла на рассвете, чтобы поговорить об этом, я тебя вышвырну. А потом расскажу Бериллу, что ты набиваешь ватой лиф своего корсета.

Она вскакивает.

— Ты не сделаешь этого! Я умру! Поклянись, что не сделаешь!

— Тогда держи свои фантазии о Берилле при себе. Так чего ты хочешь?

Ее настроение серьезнеет.

— На самом деле, речь о Берилле. Рен, я боюсь за него. То, что Жермен и Рубин говорили перед всеми… — она понижает голос. — Я знаю, что состязание в лабиринте, такая же игра ума, как и все остальные, но что, если они говорили всерьез? Что, если они на самом деле собираются вышибить мозги другим игрокам? Ну, знаешь, фигурально выражаясь.

— Подозреваю, они попытаются.

— Стоп, ты так считаешь? — ее голос срывается, когда она приближает свое лицо к моему. — Почему? Что ты знаешь? Потому что, когда я заговорила об этом с Бериллом, он отмахнулся. Но он нервничает — видела бы ты, как он играл с компанией в дартс после твоего ухода. Я думала, что, он пострадает первым, я просто уверена.

Хорошо, что еще темно, и она не видит моего лица. Бедный Берилл. И все же… наверное, ей стоит волноваться. Мы все должны. Не только Берилл может получить травму. Все могут. Каждый из нас. И я в том числе.

Мои мысли замирают.

Я.

Потому что я буду рядом с ними.

Селени отстраняется и смотрит сквозь полумрак.

— Ты ничего не говоришь, а значит, не уверена, что с Бериллом все будет в порядке!

Я снова провожу рукой по лицу, потому что не знаю, что сказать ей. Мне нужно доставить торт и вовремя вернуться, чтобы успеть подготовиться. Мне нужно найти мужскую одежду. И выяснить, что на уме у Жермена, потому что она права, Жермен — недотепа, а Берилл — в опасности, как и я, и Уилл, и Сэм. Я тщательно подбираю слова.

— Я не знаю, что задумали Жермен и Рубин, но я подслушала, как они говорили о том, чтобы убрать конкурентов не самым лучшим способом.

Она хватает меня за плечо.

— Я так и знала. Что именно ты слышала?

— Ничего, кроме этого. Но мы предупредим их. Берилл и остальные не дураки — знают, что делать. — Я сжимаю ее руку, пока мои мысли мчатся вперед, к тому, что нам нужно сделать. Каким образом Жермен может навредить соперникам и Холму — но так, чтобы Холм ничего не заподозрил?

Из ее горла вырывается сдавленный звук.

— Я презираю Жермена и его друзей.

— Я тоже. Но все будет хорошо, — обещаю я. И я не шучу.

Она замолкает, держа меня за руку, только нервно постукивает пальцами по животу. Я слушаю и, наблюдая, как комната постепенно светлеет вместе с пасмурным дождливым небом, думаю о приготовлениях. Мне нужна не только мужская одежда, но и способ замаскировать лицо. И могу ли я что-нибудь взять с собой? Я хмурюсь. Ежегодно, по крайней мере, один человек пытается протащить с собой клинок или деньги, и ежегодно такой человек вылетает обратно через гигантскую изгородь и приземляется в толпу.

Из-за чего возникает вопрос о планах Жермена и вариантах его воплощения, если они ничего не смогут пронести с собой.

Кроме того, возникает вопрос, не опознает ли Лабиринт во мне девушку и не вышвырнет ли меня за ворота. Так же, как и с другими вещами, которые запрещены.