Лют меняет свою позицию.

— Мы не ищем неприятностей. Она просто направляется домой.

— А сейчас? — мужчина делает два шага вперед, в то время как его глаза слишком медленно оценивают мое тело. — Судя по всему, возвращается в высшее общество. Может, она сможет объяснить, почему она выглядит словно только что с вечеринки, пока мы тут обсуждаем законопроект?

Я чувствую, как дрожит тело Люта, когда он берет меня под локоть.

— Она не имеет к этому никакого отношения. Если ты хочешь устроить драку, Бут, паб в твоем распоряжении. А теперь, прошу нас извинить, туман слишком густой, чтобы привлечь хищников. Советую вам быть начеку.

Я поднимаю взгляд. Туман с океана сгустился настолько, что мы едва видим в шести футах перед собой, но либо он новенький в городе, либо слишком пьян, чтобы понимать, что означает ночной густой туман, потому что, вместо того, чтобы отреагировать, он просто смотрит на своих товарищей.

— Ты защищаешь ее связь с теми модными людьми, Лют? — его губы кривятся в усмешке. — Или, может, ты просто занят с ней свойским общением?

— Я защищаю твое право сохранить свою глотку в целости и сохранности, — у Люта низкий голос. Он подталкивает меня локтем, чтобы я шла за ним дальше в переулок.

Но я не успеваю сделать и шага, как он отпускает меня, а кулак крикуна взмывает в воздух в пьяном порыве. Я отворачиваюсь и пригибаюсь в тот миг, когда Лют поднимает кулак, чтобы ударить мужчину прямо в подбородок. Костяшки пальцев нападавшего едва коснулись моей щеки, когда Лют толкает его в сторону его друзей, которые спотыкаясь, отступают в сторону, позволяя ему упасть.

— Что за…?

Вот ты и доигрался, Уилкс.

Все трое поворачивают к нам лица, и мои легкие застревают в горле, а щека пульсирует, как проклятая. Ах, одежда.

Лют рукой обнимает меня за спину и вынуждает идти, но это бесполезно — я уже бегу. Он следует за мной, по окутанному туманом переулку, затем мы сворачиваем в другой, пока мужчины, преследующие нас, выкрикивают проклятия в темноте. До тех пор, пока внезапно в воздухе не раздается треск, а потом щелчок, сопровождаемый серным запахом, как я чувствовала раньше, который струится из тумана.

Лют замедляется, затем убирает руку с моей спины и резко разворачивается, когда я протягиваю руку, чтобы подтолкнуть нас к ближайшей стене. Он поворачивается ко мне лицом, используя спину как щит, чтобы скрыть нас от тусклых, светящихся глазниц, которые, как известно, сопровождают такой звук.

Щелчок превращается в долгий низкий стон характерного крика упыря, и наши с Лютом тела замирают. Оно ищет нас. Должно быть, свет уличного фонаря отразился от нас и привлек его.

Я закрываю глаза, чтобы сделать нас менее заметными, и начинаю считать удары сердца, чтобы успокоить нервы. Только соленый запах горячей кожи Люта наполняет мою голову и легкие, и очень скоро от этого запаха у меня начинает кружиться голова. Потому что я вдруг осознаю, что его сердцебиение ускоряется под мышцами, натренированными годами в море.

Мое сердце бьется так же быстро, как и его, пока я не перестаю различать их. Также, как и его тихое дыхание, которое так близко, что сливается с моим.

Я открываю глаза и смотрю на него. Его взгляд прикован к моему.

Я тону. Выражение его лица не испуганное, а противоречивое. Он выглядит так, словно только что изменилась погода, к которой он не был готов, и пытается решать, насколько грозовой она станет, прежде, чем справиться с ней.

Я открываю рот, и его взгляд опускается на мои губы, затем возвращается к моим глазам. И замирает.

Пока взгляд не превратился во что-то большее. Что-то сбитое с толку, потрясенное и очарованное.

Звук трех мужских голосов становится ближе, и я вздрагиваю, когда стон упыря внезапно меняется. Хулиганы, должно быть, услышали его, потому что разразились криками и ускорили шаги, но на этот раз они удалялись от нас.

Ни Лют, ни я не двигаемся, пока слушаем гротескный стон упыря, который заикается и поворачивается в сторону топота сапог мужчин, стучащих по каменной мостовой. Тошнотворный запах серы рассеивается так же быстро, как и появился. Руки Люта расслабляются, а в следующую секунду он опускает их от отступает так быстро, словно я обожгла его.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Я киваю и пытаюсь восстановить дыхание, которое почему-то сбивается.

— У меня будет синяк на щеке, не более.

Лют делает отборное замечание насчет «поговорить» с Бутом завтра, затем, словно вспомнив о компании, в которой находится, закрывает рот и пристально смотрит на меня. Он проводит рукой по волосам.

— Уверена?

Я пожимаю плечами и начинаю уверять, что я в полном порядке, но он тревожным взглядом впивается в мои глаза. Мне приходит в голову, что парень спрашивает не только о стычке с теми мужчинами. Он спрашивает в порядке ли я в связи со всем происходящим сегодня.

Мои мысли метнулись к пабу, пьяным людям, упырю. Потом к дому тети — с Жерменом и Винсентом. У меня перехватывает горло. Меня начинает подташнивать от неприятного осознания того, что, по какой-то причине, я чувствую себя в большей безопасности здесь, внизу, среди шумного паба и зловещих переулков, чем там, наверху. Я чувствую себя безопаснее с ним.

Я сглатываю и не знаю, что ему ответить, потому что все, о чем могу думать, это о том, как это чуждо, но приятно. Поэтому просто говорю.

— Я в порядке. А ты? — не дожидаясь ответа, я добавляю. — Ты же знаешь, упыри на самом деле не едят людей. Они просто вскрывают грудную полость в поисках души.

Он поднимает брови и смотрит на меня с непроницаемым выражением. Внезапно я мочка на его губе дергается в улыбке.

— Я… не знал этого.

И поскольку я еще не закончила выставлять себя дурой, я киваю.

— Они просто ищут дом.

Он откашливается и продолжает смотреть на меня, но, к счастью, выражение его лица меняется прежде, чем я успеваю рассказать еще что-нибудь о ночной жизни упырей или о том, как анатомически идеальны его губы в этот момент. Он перестает тереть затылок и поворачивается, а когда опускает руку, на его пальцах — кровь.

Я хмурюсь.

— Лют…

Он смотрит на нее и качает головой.

— Это случилось несколько дней назад — зацепился в лодке. Должно быть, от толчка в пабе рана снова открылась. Со мной все будет в порядке. Давай просто доставим тебя домой.

— Я могу и сама. Позаботься об этом и своей семье, — я указываю на кровь на его ладони.

— Моя семья в порядке, а твой отец никогда мне не простит, что я позволил тебе идти одной домой. — Он показывает на туман.

Мой папа.

Он провожает меня домой ради моих родителей.

Осознание этого не должно уколоть, но колет. Мне следовало бы оценить его заботу, но вместо этого во мне вспыхивает безумное желание. Я не могу не желать, чтобы он провожал меня домой ради собственного удовольствия. Ибо чтобы я там не видела, на его лице у стены, когда парень стоял ближе, чем кто-либо другой и предлагал свое дыхание, пространство и тело для защиты, не требуя ничего взамен. Моя шея становится теплой, и я отталкиваю нахлынувшее желание. Ты просто устала, Рен. Поторапливайся.

Прежде, чем он успевает заметить румянец на моем лице, я поворачиваюсь в сторону дома, но боком задеваю что-то твердое в тумане, клубящемся вокруг моих колен. Я опускаю взгляд, и с моих губ срывается ругательство.

Лют прослеживает мой взгляд на землю, где рядом со мной распростерлось тело, почти незаметное в тумане.

Мертвое тело.

Что это? Я наклоняюсь.

— Рен, подожди, — Лют хватает меня за рукав и показывает на широко открытые глаза мужчины, которые смотрят на нас.

Я уже знаю, что он умер. Я также знаю, что, возможно, он умер от заразной болезни. Жаль, что у меня нет перчаток. Присев на корточки, чтобы лучше рассмотреть труп, я осторожно кладу правую руку на его ногу, чтобы пощупать мышцы. Они крепкие. Когда я осматриваю остальную часть его тела, внутри меня растет беспокойство.