Я подержу в руках чашку, поулыбаюсь и помолчу в ответ. Встану и уйду. И даже не огорчусь, потому что заранее знаю, что ты ничего во мне не поймёшь. И не надо.

Просто спасибо, что живёшь на этой земле. И что прочёл моё письмо».

27 марта.

Анисимов стоял у отрытого окна и курил сигарету за сигаретой. А ведь почти удалось дойти до полпачки в день! Нервы, нервы…

Вот же не было печали! Кто же из них эта идиотка? Мученица эпистолярного жанра. Татьяна Ларина, пропади она пропадом!

Анисимов с грохотом захлопнул окно и вернулся за стол.

– Ольга Сергеевна, кофе! – приказал он секретарше по селектору.

Через минуту та возникла на пороге. Сухая, седая, серая, строгая. Суперпрофессионал. Недоженщина. Ленка с папой постарались: в его близком окружении нет ни одной особы женского пола моложе пятидесяти.

«Про общий отдел-то и забыли!» – злорадно подумал Анисимов.

А там вон какие страсти. Шекспир отдыхает! И это возвращает нас к главному: надо срочно выявить авторшу слащавого послания. Потому что она знает про Эмму! И может рассказать Ленке.

Анисимов сделал большой глоток и поморщился. Сахара, как всегда, мало. Он протянул было руку, чтобы нажать на кнопку, сделать замечание Ольге Сергеевне и попросить принести сахарницу, но передумал. Видеть перед собой постную физиономию секретарши не хотелось. Без того настроение на нуле.

Если эта «писательница» откроет свой трепливый рот – всё! Ленка ревнивая до ужаса. Да и шут бы с ней, с Ленкой, никуда она не денется. Влюблена, как кошка. Старше Анисимова на двенадцать лет. Так и сидела бы в старых девах с её-то рожей и центнером веса.

Но вот папуля!.. Этот не простит. Тоже вечно подозревает, притыкает своими деньгами, вынюхивает, вышныривает. А фирма-то, по сути, его. И не только фирма. Если обидеть единственную обожаемую дочь, старик перекроет кислород во всём.

Так что ошибаешься, голуба! Чаи гонять мы с тобой не станем. Анисимов запросил в отделе кадров личные дела сотрудников. Чтобы не вызывать подозрений, не уточнял, какой именно отдел его интересует.

Так, посмотрим. Четверо сразу отпадают: предпенсионного возраста. Две замужем, с детьми. Тоже не наш случай. Ладно, идём дальше.

Остаются пять человек: Алина Губаева, Нина Королёва, Ольга Смелова, Оксана Титова и Гузель Яхина.

Длинная, говоришь, как цапля? Сейчас увидим, кто из вас длинная, а кто короткая…

Полчаса спустя Анисимов вернулся в кабинет раздражённый и растерянный. Четверо из пяти оказались высокого роста! Только Яхина отпадает. Она маленькая и толстенькая.

Дальше уж и зацепок нет. Все четверо – так себе. Смотрят печально и с робким призывом. На сто процентов угадать не представляется возможным. Не будешь же беседовать со всеми по очереди! Разговоры пойдут, сплетни, ненужные вопросы. Не ровён час, до папаши волна докатится.

Остаётся единственный возможный вариант. Такую бомбу при себе держать никак нельзя. Мало ли, что у этих романтических куриц на уме.

Анисимов вызвал Ольгу Сергеевну.

Отца хоронили в феврале. До весны, которую любил и всегда ждал, папа не дожил восемнадцать дней.

Примерно пару лет назад отец произнёс фразу, которая навсегда врезалась Карине в память:

– В году 365 дней, – сказал тогда он, – в один из них человек рождается. А потом он живёт год за годом: 365, ещё 365, ещё, ещё… И не подозревает, что какой-то из этих дней станет датой его смерти. Много раз перешагивает этот рубеж, переживает роковые сутки. Но однажды неизбежно споткнётся.

Отец споткнулся о десятое февраля. Вышел на балкон покурить перед сном. Азалия, папина вторая жена, отправилась в ванную. Водные процедуры у неё обычно занимали не меньше получаса. Выйдя, обнаружила, что мужа до сих пор нет в комнате. Забеспокоилась, стала его звать. Выглянула на балкон – а он лежит на полу. Уже мёртвый.

По крайней мере, так Азалия рассказывала о том вечере всем, кто готов был её слушать. Врачам со «скорой» осталось только развести руками, констатировать смерть и выразить соболезнования вдове. Больше соболезновать было некому: единственная дочь с отцом и мачехой не жила. Так уж вышло, что Карина, которая с детства была привязана к отцу, как ни к кому другому, за несколько месяцев до папиной смерти перестала с ним общаться и съехала на съёмную квартиру.

Азалия, одетая в длиннополую норковую шубу, судорожно сморкалась и всхлипывала, вытирая глаза кружевным платочком. На голове – элегантная чёрная шляпка с траурной вуалью. И когда только успела купить?

Отец лежал между ними, закутанный в покрывала. Гроба не было: папу хоронили по мусульманскому обычаю. Карина смотрела на прикрытую куском плотной ткани мумию у своих ног и не могла поверить, что это – действительно её отец. Яркий, энергичный, взрывной, умный, сильный, любящий…

Папа не мог уйти вот так, не сказав ей на прощание ни слова. Просто оставить Карину один на один со всем миром. Как бы они ни ссорились. Тем более что незадолго до смерти всё-таки помирились.

– Как же так, Наиль? Что же ты так рано ушёл?

Тётя Нелли, папина старшая сестра, обняла сноху за плечи, успокаивающе погладила по руке и покосилась на племянницу. Сидит, как каменная, ни слезинки. А Аличка, даром что знала Наиля всего-то год, вон как убивается.

– Ничего, дорогая, ничего, успокойся, не плачь. Нельзя так, ты же знаешь, – тихо прошептала она и поправила очки. – Хорошо, что хоть последний год жизни Наиль был очень счастлив. Благодаря тебе.

Азалия кивнула и мученически улыбнулась сквозь слёзы. Женщины склонились друг к другу, принялись шушукаться о чём-то.

Карина молча сидела, покачиваясь в такт движению автобуса. В груди что-то сжалось и не давало вдохнуть. Голова раскалывалась от боли.

Зима в этом году была необычайно снежная. «Мело, мело по всей земле, во все пределы…» – всплыли строчки. «Вечно одно и то же», – рассердилась на себя Карина. Хорошо ли, плохо ли – вечно на уме стихи, романы, цитаты. Мечты и иллюзии, полный отрыв от реальности. Всю жизнь читала, грезила… А отца уберечь не смогла.

К могиле нужно было пробираться по узкой, протоптанной могильщиками тропочке между надгробьями. Снегу – почти по пояс. Все шли гуськом, след в след. Карина еле-еле переставляла ноги в коричневых сапогах, которые были на два размера больше, чем нужно. Её собственная обувь осталась дома, в папиной квартире. Диана, соседка снизу и старшая подруга, как она себя называла, чуть не силком стащила с Карины замшевые коротенькие ботики:

– Совсем сдурела – это всё равно, что босиком! Через пять минут околеешь! Ноги отморозишь!

– Да у меня нет других, – слабо отбивалась Карина.

– Зато у меня есть, – отрезала Диана. – Надевай!

– Велики же…

– Главное, не малы! Носки дам, наденешь и пойдёшь. Без разговоров!

Карина уступила её напору, и теперь ей казалось, что на ногах кандалы. Она волочила их за собой покорно, как каторжник.

Похоронная процессия чёрной змеёй вилась от аллеи к разрытой могиле. Вместе со всеми Карина продвигалась к ней ближе и ближе. Жирные вороны, похожие на чернильные кляксы, примостились на голых ветках, умными глазами глядя на вереницу людей.

Народу было много. Папиных коллег, деловых партнёров и немногих приятелей Карина знала в лицо, хотя и не всех помнила поимённо. Они подходили к ней, что-то говорили тихими печальными голосами. Некоторые неловко совали деньги. Торопливо и потихоньку – словно стеснялись чего-то. Чего? Того, что они живы и здоровы, у них всё хорошо и спокойно, а она хоронит отца?