– Ну, ладно, не горячись. Неправ был, занесло малость. Не ожидал, что для тебя это так серьезно. Я сам через это прошел. Пойми: все люди одинаковы, у всех одни и те же комплексы. Но умные люди их излечивают. Ты сам знаешь, что не споешь, как Магомаев, не обыграешь Фишера, не поднимешь штангу, как Юрий Власов…

– А это никому не известно! Как заметил один мудрый таксист, каждый человек способен на многое, но не каждый знает, на что он способен. Может, во мне умер талантливый художник. Или гениальный философ. Или великий ученый…

– А хоть кто-то живой остался? Где они, твои таланты? Давай, выкладывай на стол, предъявляй товарищам. Пересчитаем, проведем инвентаризацию. Думаю, много времени это не займет.

– Опять ты за свое? Исповедальник святой…

– Но ведь других карт все равно не будет. Так играй хотя бы этими! Бывают игры, в которых шестерки сильнее тузов. Найди свою игру! Даже проигравшему достается награда – сама игра. Слушай, а давай плюнем на эту твою паршивую гениальность! Ну ее к черту! На хрен она нужна? От нее одни комплексы. Ну, допустим, нет у человека никаких талантов – что, ему пойти и утопиться? Этак мы кучу народа угробим. Останемся с тобой вдвоем на белом свете. Кто же тогда будет нами восхищаться? Скажу тебе по секрету: бездарность – это даже хорошо. Ты никому ничем не обязан, никому ничего не должен. Ты всем все прощаешь. И тебя все простят.

– За что? За бездарность?

– За бездарность пожалеют. А простят за гордыню твою глупую. Вон Леонид Филатов пишет, что чуть не умер от мысли, что он не гений. По дурости юношеской. Выкинь эту хрень из башки, присоединяйся к нам, простым людям. Будь проще – говори стихами!

– Мне с детства не хотелось изучать науку жизни в этом скучном мире. Манило небо, я хотел летать, плыть над землею в клине журавлином. Но годы шли, и был все дальше он, их зов небесный, горькая потеря, и все сильнее действовал закон зависимости духа от материи. В руках синица, вариантов нет. Своей заботой я ее согрею. Спокойно доживу остаток лет, как будто ни о чем не сожалею. И все реальней под ногой земля. Хочу коснуться крыльев журавля!

– И не стыдно? Витать в небесах в твоем возрасте. Серьезные люди заняты делом и этой блажью не маются. Им плевать, как они выглядят и что о них говорят. Даже Эйнштейн всем язык показал. Только ты делаешь умный вид. Плюнь на эти комплексы, детские заморочки. Твоя судьба – в твоих руках. Ты свободен, как птица! Лети, живи, дыши полной грудью! Ничего не бойся!

– А я и не боюсь. Чего тут бояться?

– Правильно! Давай, включай чувство юмора. Вот прямо сейчас, перед лицом товарищей, торжественно клянись, что ты не гений.

– Простите, братцы, и помилуйте. Отрекаюсь. Я не гений.

– Молодец! Поздравляю! Теперь ты с нами. Раскрой вежды, расправь плечи. Встань и иди! Навстречу мечте. Живи и радуйся, плодись и размножайся. И не бери в голову этих глупостей.

– Ну, спасибо! Просто груз с плеч, камень с души…

– Ну что, опростался? Полегчало?

– Хорошо-то как, господи! Словно крылья выросли. Да я теперь горы сверну! Мне любое дело по плечу! Хоть на рояле сыграть, хоть фронтом командовать. Неси скрипку, сейчас сбацаю! Первый концерт для фортепиано с оркестром. Тебе Моцарта или «Мурку»?

– Не стоит так горячиться. Давай пожалеем скрипку. И Моцарта тоже. Лучше начать с малого: навести порядок в голове, в работе, в личной жизни. А потом уже можно и фронтом командовать. Кстати, как там твои дела с трубой, в грязной канаве?

– Да ничего особенного: раскопали, нашли место протечки, заделали. А в конце дня раздавили с ребятами пузырек. Нормально!

– В бытовке, в антисанитарных условиях…

– С нашим большим вам удовольствием! Дело привычное. А ты не замечал, что самый большой кайф приходит после самой трудной работы? Простейшие радости: выпить, закусить, расслабиться…

– Чем ниже человека опускают, тем меньше ему нужно для счастья. Нет, это не жизнь. К такому счастью привыкать нельзя.

– А тебя не учили, что каждый труд почетен? Что труд облагораживает человека?

– Облагораживает? Да я бы того, кто это сказал, самого загнал в эту грязную канаву! Чтобы он там облагораживался всю жизнь. Еще Горький писал, что все «свинцовые мерзости русской жизни» происходят от тяжкого, безрадостного труда. От этого люди напиваются до беспамятства, калечат и убивают друг друга. И сами вешаются. Потому что такой жизни не жалко – ни своей, ни чужой…

– Нет, погоди! У Горького есть и другие рассказы. Про то, как он ходил с артелью по Руси. И там он описывает совсем другой труд. Который не в тягость, а в радость. Когда ладится дело, когда играет здоровая сила, когда хочется горы свернуть…

– Удаль молодецкая? Раззудись плечо, размахнись рука? Бывает. Молодой жеребец тоже резвится, пока не укатают крутые горки.

– А зачем жилы рвать? Опытный каменщик работает без спешки, но успевает сделать много. Это такой же навык, как ходьба.

– Но каждый день одно и то же! Отупляющий труд, из года в год, всю жизнь. И как они эти пирамиды строили? А Великую китайскую стену? Не представляю. Разве что под угрозой смерти.

– А человек – самое выносливое существо в природе. Адаптируется к любым условиям, ухитряется оживить самое унылое занятие. Помнишь Башмачкина, Акакия? У Гоголя, в «Шинели». Он каждый день, всю жизнь, переписывал казенные документы. Бумагу за бумагой, слово за словом, букву за буквой…

– Свихнуться можно!

– А для Башмачкина каждая буква была как живая. Одни ему нравились, другие нет. Он терпеливо писал обычные буквы, дожидаясь встречи с любимыми. Он с ними даже разговаривал…

– Точно, сумасшедший.

– Да нет же! Это как раз человеческое отношение к труду. Именно в этой потребности одушевлять любую работу и лежат истоки искусства. Древний гончар, изготовляя одни и те же горшки, для развлечения украшал их. Это и покупателям нравилось. И постепенно превратилось в живопись и скульптуру.

– Сомнительно. Древняя наскальная живопись не имела прикладного характера. Все-таки искусство – это самовыражение.

– Ну почему? Ремесло тоже может достичь уровня искусства.

– Ладно, это отдельная тема.

– Но ты меня удивляешь. И где ты набрался такого негатива к физическому труду? На стройках коммунизма что ли?

– Да нет, бог миловал. Но представление имею. На лесосплав пару раз ездил, на шабашку. Бревна ворочал, в верховьях Камы. Там задача простая: зачистить реку от застрявшей древесины. Идешь себе с багром вдоль воды и стаскиваешь бревна в реку. Работа здоровая, на свежем воздухе. Для крепкого мужика – лагерь труда и отдыха. Конечно, были и неприятные моменты. Особенно когда болотистый затон выпадало разбирать, восьмиметровые чушки на руках выносить, утопая в грязи. Ну, еще комарье и оводы донимали. И жратва была однообразная. А так нормально – и заработал, и накачался. Кстати, был там у нас один чудик, из какого-то НИИ. Привез на лесосплав учебник Фихтенгольца. На потеху народу. Пытался совместить умственный труд с физическим. Математический анализ с раскряжевкой топляка. Хорошо, что бревном не придавило. Нет, это нереально. Когда идет серьезная работа, размышлять о постороннем невозможно. Какой там Юлий Цезарь! Посмотрел бы я на него на лесоповале. Или когда бетон идет.

– Значит, получил удовольствие от физического труда?

– Ну, это если поехать на месяц-другой. А всю жизнь этим заниматься – упаси бог! Там сама жизнь тоскливая. Население сапог весь год не снимает. Зимой снег по пояс, весной и осенью грязь непролазная, летом гнус заедает. И в огородах у них, кроме лука и картошки, ничего не растет. А главное развлечение – пьянство.

– А ведь мне тоже приходилось шабашить. И тоже на северах. Правда, у меня остались другие воспоминания, положительные. Потому что это был не только физический труд…

– Интеллектуальная шабашка? Это что-то новое.

– Представь себе. Собрались как-то пять нищих самоуверенных интеллигентов и рванули в город Мирный, за длинным рублем…