- Разве есть что-нибудь? - спросил сардар.
- Есть, господин сардар!
Я передал ему письмо. Прочитав его, он наконец-то понял, что все заверения Эйнуддовле о мире были ложью.
Саттар-хан приказал созвать экстренное совещание на завтра в девять часов утра.
Когда я вышел от Саттар-хана, было уже темно. Я пошел к Нине.
Едва я вошел, как Нина заговорила о смерти Гаджи-Джалила.
- Это убийство было организовано консулом. Теперь он очень доволен, что обвиняют в этом только муджахида. К сожалению, мы не узнали об этом вовремя, чтобы предотвратить это убийство, но такие дела обычно не доверяют бумаге. В этом деле большую роль сыграли отсутствие руководства и неорганизованность революционеров. Я не сомневаюсь, что убийца скроется и дело будет замято, но если бы убийца был задержан и выяснилось бы, кто его подослал, то была бы разоблачена коварная политика консула. Но дело сделано, и теперь поздно что-нибудь предпринимать. Эйнуддовле уже приступил к работе. Сегодня в консульстве обсуждается его план осады города. Осада начнется с Амрахиза. Для обстрела резиденции Саттар-хана выставляются крупные орудия. Отдан приказ приготовить место для пушек за садом Гаджи-Мир-Багира Саррафа. Такие же приготовления идут и за баней Гаджи-Казим Наиба. Надо спасать революцию. В этот решающий момент нужно прежде всего произвести чистку среди лиц, примкнувших к революции. Сегодня в консульстве высмеивали сторонников революции. Многие мелкие помещики, торговцы, духовенство, даже люди с большим состоянием припрятались под сенью революции, спасая свое имущество и положение. Возьми для примера Ага-Ризу из Ганджи. Мы же его хорошо знаем. Мы встретились с ним в первый же день нашего приезда в Джульфу. Это крупный помещик, убийца героя аграрного восстания Хакверди. Не он ли со своими приспешниками разграбил села Гергер и Бахшаиш, а теперь хочет захватить Алемдар. Конечно, будут смеяться над революцией, в лагере которой укрываются такие убийцы. По-моему, до тех пор, пока ряды революционеров не будут очищены от подобных субъектов, нечего и помышлять о победе. С другой стороны, решительная чистка может привести к тому, что Саттар-хан останется с кучкой преданных людей. Народ невежествен, его главари не образованы, ленивы, не умеют отличить худа от добра! На что вы надеетесь с такими силами?
Я выслушал Нину молча. Она уже достаточно ознакомилась со средой и хорошо в ней ориентировалась. Что можно было сказать ей? Она была права.
Темные круги под глазами выдавали ее усталость. И. на самом деле, выпавшая на ее долю работа была очень тяжелой и весьма опасной. Люди, с которыми приходилось ей бороться, не были простаками. Молодой девушке приходилось иметь дело с такими дипломатами, как Мирза-Фатулла-хан и Мирза-Алекбер-хан, прошедшими солидную школу шпионажа. Брать у таких людей секретные документы, относящиеся к двум государствам, было делом большой ответственности и большого риска.
Выдавая все тайны революционерам, Нина одновременно должна была укреплять доверие, с которым относились к ней в консульстве.
В этой крайне напряженной атмосфере Нине приходилось еще защищать себя от приставаний развращенных ловеласов из консульства. Я знал, что, начиная с ответственных работников и кончая мелкими чиновниками, все приставали к ней с непрошенными любезностями, суля ей золотые горы.
Вся эта обстановка сильно действовала на Нину, лишая ее покоя.
- Не знаю, что будет с нами, - часто шептала она, склоняясь головой на мое плечо.
Сегодня у нас было много тем для разговоров, но я не хотел больше тревожить Нину. Было уже за полночь. Я собрался уходить.
- Завтра я весь день дома, - ласково сказала Нина, провожая меня. Приходи обедать.
В КУРИЛЬНЕ ОПИУМА
Выйдя от Нины, я решил повидать Тутунчи-оглы, которого уже два дня не видел. Я пошел через Эхраб.
На стук вышла его мать и, узнав меня, взволнованно схватила меня за руку.
- Дай мне моего сына! - вскричала она.
- Что случилось? - спросил я с удивлением.
- Его взял с собой Саллах-Сулейман. Я боюсь, как бы с ним не случилось несчастье, - и она зарыдала.
Надо было найти и защитить Тутунчи-оглы. Он и Гасан-ага были лучшими бомбометчиками среди революционеров Тавриза. Кроме того, испытав всю тяжесть фабричной жизни, они были истинными революционерами. Надо было во что бы то ни стало отыскать Тутунчи-оглы, но как!..
Тавриз большой город. Ночь, темень, узкие улицы, фонаря нет, тревожное время, полное всякой неожиданности.
Где я найду в эту пору, во втором часу ночи, Тутунчи-оглы?
- Я найду его! - успокоил я женщину и двинулся в сторону Кюча-бага. Я встретил Фарханг-заде, одного из близких друзей Тутунчи-оглы. Оказалось, что и он ищет его.
- Если он пошел с Саллах-Сулейманом, то я знаю, где они развлекаются, сказал он и повел меня за собой.
Мы прошли в узкий переулок. Фарханг-заде постучался в низкую одностворчатую дверь.
На стук вышел бритый полный мужчина лет пятидесяти. Он узнал Фарханг-заде и на его вопрос, не здесь ли Тутунчи-оглы, ответил:
- Здесь, здесь, милый, здесь! Пожалуйте! Будьте гостями, и ты, и твой товарищ...
- Нет, спасибо, мы торопимся. Только нам нужно видеть Тутунчи-оглы.
Мужчина ушел, Фарханг-заде объяснил мне, что это содержатель притона с мутрибами.
Мы решили в дом не входить, а забрать с собой Тутунчи-оглы и уйти. Тут надо было остерегаться всяких случайностей. Тем более, я знал, что Саллах-Сулейман жулик и аферист; после смерти Наиб-Мамеда и его брата, он претендовал занять в Эхрабе их место. Нам передавали его слова: "Я один выйду против тысячи муджахидов". Зная все это, я не хотел встречаться с ним здесь.
Дверь вновь открылась. К нам вышел Саллах-Сулейман, а за ним Тутунчи-оглы и другие. Увидав меня, Тутунчи-оглы растерялся и стал извиняться.
- Теперь не место, потом! - успел я шепнуть ему на ухо.
Вышедшие стали уговаривать нас войти в дом, но мы отказывались.
- Свет очей моих, - сказал, наконец, Саллах-Сулейман, обращаясь ко мне, - пожалуйте в комнату, проведем время. Не беспокойтесь, с головы вашей и волосок не упадет, за это отвечает Саллах-Сулейман.
- Мы сами можем ответить за себя, - сказал я и переступил порог.
Саллах-Сулейман посмотрел на меня. Он понял, что я хотел сказать, и объяснил товарищам.
Я знал, что Фарханг-заде вооружен, а у меня был русский наган и две ручные гранаты.
На Фарханг-заде можно было вполне надеяться. В случае чего и Тутунчи-оглы стал бы на нашу сторону.
Пройдя узкий коридор, мы вышли на небольшой дворик, оттуда попали во второй коридор, освещенный маленькой лампой. Встретивший нас хозяин дома Самед-даи тепло приветствовал нас:
- Пожалуйте, дети мои, повеселитесь!
Мы вошли в просторную комнату, освещенную большой лампой, где застали картину разнузданного веселья. Здесь было около десяти муджахидов и столько же женщин, лица которых были закрыты густой белой вуалью.
В одном углу комнаты стояла жаровня, и были приспособления для курения опиума, а в другом - спиртные напитки и сладости.
Были и музыканты с двумя мутрибами - красивыми юношами в женских платьях.
Я и Фарханг-заде сели у окна и стали осматриваться.
Один из мутрибов начал танцевать. Содержатель притона Самед-даи рассказал нам краткую биографию своих мутрибов.
- Это один из известных мутрибов города Урмии Гасан-Али-хан. Его в Урмии называют "Юсиф-шикен", что значит "победивший Юсиф", а Юсиф-хан из Урмии был мутрибом покровителя вселенной Мамед-Али-шаха. Теперь он начальник арсенала в Тегеране. Что же касается второго мутриба, то он - младший брат известного Урмийского мутриба Гейдар-хана, Гулам-Гусейн-хан.
Перед тем, как мутрибы начали танцевать, Саллах-Сулейман подозвал их к себе и что-то шепнул им на ухо. Я не понял, в чем дело, но Фахранг-заде объяснил, что по здешним обычаям мутриб после окончания танца садится перед гостем и кладет голову к нему на колено, а гость, поцеловав его, дарит деньги.
