Побывав у консула, мирная делегация посетила Энджумен. Восторженный прием, оказанный ей со стороны населения, указывал на отсутствие нашей агитационно-массовой работы. Руководители тавризской революции ограничивали свою работу лишь ведением вооруженной борьбы. Революционер снабжался оружием и отправлялся на фронт. Ни революционной пропаганды, ни революционных законов не существовало. Наказания ограничивались наложением штрафа. При таком положении дел бороться с контрреволюцией было немыслимо.
Когда я изложил Саттар-хану мои соображения, он стал крутить ус. Сардар сердился. Я умолк. Встреча сардара с делегацией была назначена в районе Эхраб, который считался нейтральным и был близок к району консульств.
Сардар стал готовиться к выезду, и я попросил разрешения уйти.
- Нет, я возьму вас с собой, - сказал он.
Я остался. Меня эта встреча очень интересовала.
Для сопровождения сардара был назначен парадный конвой. На этот раз сардар выехал не верхом, а в новом специально для него заказанном фаэтоне. Его сопровождала сотня верховых, вооруженных новыми германскими ружьями.
Сардар был вооружен только браунингом и легким наганом. Я же захватил по поручению сардара две ручные гранаты.
Рядом с фаэтоном сардара развевалось в руках одного из всадников знамя военно-революционного совета с вышитым лозунгом: "Да здравствует конституция".
Улицы Эхраба были переполнены народом. С крыш домов фаэтон сардара осыпали цветами.
Саттар-хан сидел в фаэтоне один, только на козлах рядом с кучером сидел вооруженный муджахид. Я ехал за ним в другом фаэтоне.
Сардар сознательно опаздывал на свидание, так как в Иране не принято, чтобы вельможные люди приходили раньше других, тогда пришлось бы вставать перед каждым входящим.
Узнав о приезде Саттар-хана, все собравшиеся на переговоры с делегацией вышли во двор и, выстроившись в ряд, ожидали его. Оркестр играл революционный марш "Зиндабад-машрута".
Сардар был встречен с большим почетом. Окружив его, присутствовавшие здесь революционеры кричали: "Да здравствует конституция! Да здравствует сардар-милли Саттар-хан!".
При входе Саттар-хана в зал заседания члены делегации почтительно встали с мест.
- Садитесь, - сказал Саттар-хан, опускаясь в приготовленное для него на почетном месте кресло. - Я не хочу вас беспокоить.
Все сели. Правитель Талыша Саримуддовле стал справляться о здоровье сардара.
- Мы счастливы лицезреть господина сардара-милли. Слава аллаху, что мы видим великого полководца в добром здравии.
- Я признателен за ваше внимание, - ответил Саттар-хан.
После этого Рашидульмульк попросил у Саттар-хана разрешения изложить цели прибывшей в Тавриз делегации и, получив разрешение, начал, осторожно подбирая фразы.
- Его высочество принц Эйнуддовле ставит себе единственной целью водворение мира и спокойствия в азербайджанских провинциях. Принц изволил прибыть с большими полномочиями покровителя вселенной для разрешения некоторых спорных вопросов. В первую очередь его высочество принц имеет приказ покровителя вселенной объявить всеобщую амнистию.
Рашидульмульк кончил. Все взоры обратились к Саттар-хану. Его ответа ожидали с большим нетерпением, с затаенным дыханием.
- Покровитель вселенной - наш добрый отец! - начал Саттар-хан, - и мы против него не восставали. Если принц прибыл для водворения мира, пусть прежде всего накажет Рахим-хана, поставившего Тавриз и его население в такое тяжелое положение...
Ответ сардара был для нас, его товарищей, полной неожиданностью, так как он всегда говорил о свержении Мамед-Али-шаха, а наиболее близким друзьям говорил о том, что хорошо бы было прогнать всю династию Каджар.
Мы не могли понять выступление Саттар-хана, принятое невежественным населением, как искреннее признание Мамед-Али-шаха добрым отцом.
- Правильно! - говорили многие. - Сардар совершенно прав. Падишах не виноват. Всему виной - кучка проходимцев...
СЕМЕЙНАЯ СЦЕНА
Несколько дней я не ходил к Саттар-хану. Его последнее верноподданническое выступление создало в наших отношениях большое охлаждение, но я не переставал следить за всеми действиями царского консульства, направленными против тавризской революции, и узнавал через Нину о переговорах, которые велись между Тегераном и Петербургом.
Но вот уже четыре дня, как я не видел Нины. Когда я пришел к ней, ее еще не было. Работница выкупала и уложила Меджида в кроватку. Потеряв отца и мать, ребенок сильно привязался к нам и скучал без меня.
Когда пришла Нина, я сидел около Меджида и забавлял его. Нина казалась обиженной. Я встал ей навстречу, но она, сердито взглянув на меня, молча прошла в спальню. Повозившись немного, она прошла в столовую, а оттуда в кухню.
Я продолжал развлекать Меджида.
Увидав работницу с простыней и другими купальными принадлежностями, я понял, что Нина принимает ванну.
Ребенок заснул. Я не знал, как быть. Встать и уйти, значит еще больше рассердить Нину, которая была обижена, очевидно, моим продолжительным отсутствием. Решив выждать, я сел на балкон и взял русскую газету "Новая жизнь"*.
______________ * "Новая жизнь" - русская социалистическая газета.
Нина, с повязанной белым шелковым платком головой, вышла из ванной и, проходя мимо меня нарочно задела газету, которую я читал. Газета упала. Я поднял ее. Зная привычку Нины, я не заговаривал с нею. Когда она сердилась я предпочитал молчать до тех пор, пока она сама не отойдет, иначе она тотчас же начинала плакать.
Нина несколько раз прошла мимо меня и каждый раз задевала газету, мешая мне читать; взглянув на нее краем глаза я заметил, что она уже остыла: глаза ее опять смеялись, сердитые морщины сгладились, она готова была к примирению.
Наконец, не выдержав, она подошла ко мне и, вырвав из моих рук газету, сказала:
- Да! "Новая жизнь!". Мы тоже должны поговорить о нашей жизни. Села рядом. - Где ты был столько дней?
Это был первый случай, когда она так повелительно требовала отчета.
Я не знал, что ей ответить.
Если бы нас с Ниной связывали просто любовные отношения, а не искренняя дружба, то я, пожалуй, не стал бы отчитываться перед нею. Нехорошо поступают женщины, когда ставят мужчину в безвыходное положение, часто вынуждая их к обману и лжи.
Сказать Нине, что я был занят на заседаниях, - она не поверит, так как знает, что уже несколько дней я не бываю у Саттар-хана, который не раз присылал к ней справляться обо мне.
Кроме того, обманывать женщину ссылками на заседания - уж слишком устарелый метод и потерял всякое доверие у женщин, поэтому я отказался от этого.
Сказать, что умерли товарищи и я был занят похоронами, тоже нельзя было - в эти дни не было боев, значит, не было и умерших. Да если бы за эти четыре дня я занят был похоронами мертвых, то в Тавризе надо было бы открыть новое кладбище.
Отговариваться тем, что ездил в ближайшую деревню, в гости, на свадьбу, на похороны, - нельзя было; пришлось бы придумывать разные подробности.
Я решил сказать Нине правду.
- Сидел дома, иногда выходил на улицу и опять возвращался домой. Можете справиться у Тахмина-ханум.
- Во-первых, что это за "можете"? Чтобы в другой раз я не слыхала этого. А, во-вторых, если моя дружба тебе надоела, если нам больше не о чем говорить, то ты должен честно сказать мне об этом. Я это пойму. Ты начинаешь избегать меня, не приходишь по пять, по шесть дней подряд... Такое поведение недостойно по отношению к женщине, которая тесно связана с тобой. Разве я не человек? Разве ты не знаешь, как тяжело жить в этом неопределенном положении, в этой неизвестности? Оставим меня, хотя бы ты считался с этим бедным ребенком. Когда тебя нет, он страдает еще сильнее, при тебе же он забывает свое горе.
- Могу я теперь отвечать? - спросил я, терпеливо выслушав все ее упреки.
- Отвечай, но ответ твой должен быть так же искренен, как до сих пор.
