- О, мамочка, как болит голова! - и, грациозно потянувшись, хотела повернуться на другой бок; но упавший рядом осколок кирпича заставил ее очнуться.

- Боже! Где я? Что со мной? - воскликнула девушка, поднимаясь и плача.

- Сестра моя! Ты спасена, тебе удалось вырваться из рук негодяев

- Кто вы? - растерянно и с ужасом в голосе прервала меня девушка. - И вы из них?

- Нет, я просто прохожий. Увидев, что тебя преследует несчастье, я решил помочь тебе.

- А они не бросятся за мной в погоню?

- Не бойся, сюда они не придут, а если и придут, я сумею защитить тебя!

- Сжальтесь надо мной, верьте, что я порядочная девушка.

- И вы можете быть уверены в моей порядочности?

- О, конечно, верю. Но...

- Все это прошло. А теперь нам надо встать и поспешить уйти отсюда.

- Как же я могу пойти домой, у меня нет ни платка, ни чадры! Дома убьют меня.

- Если я поведу вас и дам чадру, вы согласитесь?

- Я очень признательна вам. Но я очень прошу вас, убейте меня. Это будет для меня благодеянием. Я не смею показаться родителям.

- Встаньте и следуйте за мной. Об этом мы подумаем после. Пока надо торопиться покинуть эти места, - сказал я, помогая девушке подняться.

От страха она дрожала. Она была сильно потрясена. Я держал ее под руку, она едва передвигала ноги, легкий ночной ветерок трепал пряди ее волос, касавшихся моего лица. Глядя на эту девушку, похожую на грезу, я чувствовал себя в каком-то фантастическом мире. Я раздумывал, как бы скрыть от ее родителей все случившееся с ней.

Я не знал, о чем думает девушка. Я чувствовал, что она вверила мне свою судьбу. Она ни разу не спросила, куда мы идем.

Я привел ее к себе. На мой стук дверь открыл Гусейн-Али-ами. Решив, что со мной Нина, он ушел, но затем вернулся.

- Самовар нужен? - спросил он.

- И самовар, и ужин! - сказал я.

- Где я? - спросила девушка, словно очнувшись ото сна.

Я отошел от нее и, став в стороне, сказал:

- Вы находитесь в доме честного, порядочного человека, готового защитить вашу честь, как честь собственной сестры.

Схватив голову обеими руками, девушка несколько минут думала; затем оглянулась по сторонам.

- Если вам нужен платок, я могу принести, - сказал я, почувствовав, что ей неловко сидеть в моем присутствии с непокрытой головой.

- Нет! - печально произнесла она, - к чему это после всего?

- Если так, то садитесь! Надо подумать о вашем будущем.

Она села. Мы не находили слов для разговора. Видно было, что она чувствует себя разбитой. Наконец Гусейн-Али-ами принес в переднюю самовар и вышел. Я внес самовар в комнату и, поставив на стол, принялся заваривать чай.

- Пожалуйста, выпейте стаканчик чаю. Возьмите себя в руки!

Девушка вздрогнула и раскрыла глаза. Поднявшись с места, она села к столу и выпила вместе со мной два стакана чаю. Я не хотел расспрашивать ее, пока она не поест и не придет в себя.

Наконец, в три часа ночи подали ужин.

- А где же ваша супруга? - спросила девушка.

- У меня нет супруги.

- А кто же этот мужчина?

- Это мой слуга.

- Он женат?

- Да.

- Где его жена?

- Спит у себя в комнате. Для чего она вам?

- Просто так, спрашиваю.

- Как вас зовут?

- Меня зовут Набат-ханум. А вас?

- А меня Абульгасан-бек. Кто ваш отец?

- Мехти-хан.

- В каком районе вы живете?

- Шешкилане.

- Зачем вы отправились к гадалке?

- Разве то, что я расскажу вам, поможет мне?

- Когда вы подробно расскажете мне причины, побудившие вас отправиться туда, я смогу найти способ облегчить вашу участь. Я хочу, чтобы ваша семья ничего об этом не узнала.

- Поздно, - с горькой улыбкой сказала девушка. Во-первых, уже четыре часа ночи, а меня дома нет. Во-вторых, я нахожусь наедине с незнакомым мужчиной; я вам верю, но поверит ли моя семья, что вы вели себя по отношению ко мне, как брат? Я запятнана. Теперь умоляю вас, не возвращайте меня в семью, помогите мне не попадаться ей на глаза.

Девушка снова расплакалась и хотела поцеловать мне руку.

- Плакать не к чему, сестра моя! - сказал я, поднимая ее голову и гладя волосы. - Все это не так уж страшно. Будьте откровенны, не скрывайте от меня ничего, и я помогу вам.

- Я дочь Мехти-хана, - начала девушка. - У отца, помимо меня, двое сыновей. Брат отца моего очень богат. У него большие поместья, деревни, сады и дома. У дяди есть сын, намного моложе меня, слепой на один глаз и психически ненормальный. Когда он родился, мне было девять лет. Я нянчила его, а теперь меня хотят выдать за него.

- Он любит вас?

- Он не понимает, что такое любовь, он еще ребенок.

- Сколько ему лет?

- Двенадцать.

- А что же говорят на это ваши отец и мать?

- Мать убивается, она не согласна, отец же, наоборот.

- Причина?

- Отцу нужны деньги: он опиоман и спустил все свое состояние.

- Говорили вы отцу о том, что не согласны на этот брак?

- В доме у нас из-за этого целый день брань и ссоры. Отец несколько раз избивал мать.

- Хорошо, но неужели дядя ничего об этом не знает?

- Ну, как же не знает?!

- В таком случае, как он соглашается на это?

- Дядя сам настаивает на этом браке... Мне стыдно продолжать. Я стесняюсь открыть вам правду.

- Не стесняйтесь, сестра моя, в мусульманских семьях можно встретить сколько угодно таких прискорбных фактов. Не стесняйтесь. Я понимаю вас!

Выражение лица девушки и без слов говорило о том. как ей тяжело.

- Дядя хочет взять меня не для сына, а для себя! - после долгих колебаний сконфуженно прошептала она.

- Не может быть! Откуда вы это знаете?

- Знаю. Его отношение ко мне не походит на отношение дяди или свекра. Он каждый день обнимает и целует меня. Ласкает и сжимает мои груди. Я вижу, как каждый раз, видя меня, он весь загорается. Однажды и тетя заметила это. "Не развращай девочку!" - принялась увещевать она его. Но дядя не обращает внимания на ее слова и продолжает свое. Он дня не может прожить без меня. Каждый день приходит за мной. Он не может жениться на мне, это запрещено шариатом, поэтому хочет овладеть мной, выдав замуж за своего двенадцатилетнего кретина. Увы! До этого дня остается не так много.

- А как смотрят на это ваши братья?

- Пока братья были здесь, они не допускали и мысли о подобном бесстыдстве. Дядя несколько раз делал предложение, но братья возмущались, и он не заговаривал об этом.

- А где сейчас ваши братья?

- Откуда я знаю?

- Как, то есть, "откуда знаю"? Разве вы не знаете, куда они уехали?

- Конечно, нет.

- Разве, уезжая, они ничего не сказали вам?

- Сказали. Они обняли меня, поцеловали и заплакали. Последними словами их было: "Набат, не поддавайся. Мы знаем, что тебя хотят разлучить с нами и сделать несчастной". Так и случилось, - я осталась одна.

- А зачем вы пошли гадать к цыганке?

- Я хотела погадать на братьев, узнать, где они. Чтоб спастись от этого позора, я думала бежать к ним.

- Зачем же, зная о вашем положении, они уехали, оставив вас одну?

- Они не могли оставаться.

- Почему?

- Откуда я знаю.

- Что же их вынудило к этому, бедность?

- Нет! Они не могли оставаться.

Набат-ханум умолкла. Она или стеснялась сказать или что-то скрывала от меня.

- Мы с самого начала условились, что вы расскажете мне все, как было, вновь настойчиво заметил я. - Но вы опять что-то скрываете. Какой смысл не доверять мне, когда вы сами находитесь у меня в доме и доверили мне свою жизнь?

Набат-ханум перевела дыхание и, проведя кончиком языка по пересохшим от страха губам, шепнула:

- Тайна моих братьев еще страшнее; вот почему я не хочу сообщать ее человеку малознакомому. Но я думаю, что в вас есть и совесть и честь. Такое отношение к несчастной, беззащитной девушке может проявить только обладающий благородством революционер. И мои несчастные братья были революционерами.