"Рафи-заде и Шумшад-ханум не простые смертные, раз у них имеются пароли", - подумал я.

Они остановились у низенькой полуразрушенной стены. Я услышал, как они бросили во двор булыжник. Немного погодя, ворота приоткрылись и они вошли. Изнутри снова задвинули засов. Я остался один...

Цыганский квартал - самая опасная часть города... Ночью никто не решается заглянуть сюда. Приходящие сюда с вечера кутилы не осмеливаются выходить, пока не рассветет.

"Великолепно, - думал я, стоя у ворот, - теперь я знаю, кто они и чего добиваются. Какой смысл торчать у этих ворот или стремиться проникнуть во двор? Если я захочу защитить американку, я могу одним словом открыть ей, кто такие Шумшад-ханум и Рафи-заде и добиться, чтобы она их больше не принимала. С этими доводами она больше будет считаться".

Следовало все же разузнать обо всем подробнее. Ведь дело было не только в девушке: Рафи-заде собирался убрать меня из Тавриза.

Пока я раздумывал над тем, как пробраться во двор, из дома послышались звуки кеманчи. Вскоре к ним присоединились звуки пения. Это был голос Шумшад-ханум. Впечатление, произведенное на меня звуками этого сильного, красивого голоса, мгновенно изменило мое первоначальное решение об уходе.

Я почувствовал прилив бодрости. Не знаю, как этот голос заставил меня взобраться на стену. Устроившись там, я стал слушать.

Под влиянием песни в моем воображении встала знакомая мне по восточным сказкам картина разбойничьего гнезда. Шумшад-ханум пела под аккомпанемент кеманчи.

Тебя я к любимой домчу в эту ночь

За кудри привяжут - я вырвусь - и прочь!

Голос этот потянул меня во двор. Сначала я осторожно отодвинул внутренний засов ворот. Затем, вынув револьвер, обошел двор. Домик состоял из двух комнат. В комнаты вела небольшая передняя. Чтобы не дать никому выйти во двор, я задвинул засов двери передней. Еще раз внимательно осмотрел двор. Кроме росших у каменной стены двух развесистых ив и цветущего миндаля, перед домом ничего не было.

Изучив местоположение и успокоившись на этот счет, я подошел к окошку той комнаты, из которой доносились звуки кеманчи. Чтобы лучше видеть происходящее, я сел на стоящий в тени дерева табурет.

Увиденное чрезвычайно взволновало меня. Все четыре участницы маленькой вечеринки мисс Ганны были налицо. Отрекомендовавшиеся сестрами Рафи-заде Салима, Шухшеньг и Пэрирух сидели в объятиях опьяневших кутил. Эти женщины, так недавно рассказывавшие мне и мисс Ганне о своем благородном аристократическом происхождении, перешагнули все пределы бесстыдства.

В числе других мужчин там находились Махмуд-хан и Рафи-заде. Двое играли на таре и кеманче. Шумшад-ханум пела.

Взглянув на мои дугообразные брови, месяц обратился в рог.

Окончив песнь, она встала и, поцеловав каждого из присутствующих, устроилась на коленях Махмуд-хана,

Пэрирух-ханум сидела в объятиях какого-то охмелевшего военного, а Шухшеньг-ханум лежала нагая перед купцом. Все пили вино.

Музыка прекратилась.

- Послушай ты, бесчестный, что же сталось с этой златокудрой девчонкой? - спросил Махмуд-хан, обращаясь к Рафи-заде.

- Ваше сиятельство, спросите Усния-ханум, - прерывая разговор с сидящей в углу девушкой, отозвался Рафи-заде. - Я служить не отказывался, я ввел ее к американке, чего же больше?

- Пока этот купец продолжает бывать там, - услышал я голос Шумшад, - из этого ничего не выйдет.

"Значит Шумшад-ханум носит вымышленное имя и ее настоящее имя Усния-ханум", - подумал я.

Опьяневший Махмуд-хан ударил Шумшад-ханум по лицу.

- Врешь, негодница, видно ты хочешь продать ее другому; что же касается этого купчика, то я живо заставлю его убраться из Тавриза.

- Если вы обещаете нам это, - сказал Рафи-заде, - то ровно через два дня после его исчезновения девушка будет в ваших объятиях. Самое трудное попасть сюда, а дальше она постесняется и никому слова не скажет и будет являться сюда по первому нашему требованию.

Рафи-заде снова заговорил с сидящей в углу девушкой. Он хотел протянуть руку к ее груди, но она стала сопротивляться.

Рассмотреть ее лицо было невозможно, хотя чадра и была снята. Она сидела, закутавшись в платок. Видно было, что она впервые попала в этот вертеп, и каждое ее движение говорило о том, что она завлечена сюда обманом. Рафи-заде схватил ее за руку и хотел поцеловать. Девушка вскочила с места и схватила чадру.

- Что это значит, Салима-ханум! - воскликнула она. - Или вы привели меня сюда, чтобы обесчестить?! Вы же знаете, что отец и братья изрежут меня на куски. Я должна была к закату вернуться домой. Так ли ты гадаешь всем?

- Садись на место, глупая девчонка! - расхохотавшись, прикрикнула на нее Салима-ханум - Надо всему научиться. Зачем тебе идти домой, чтобы там отец и мать могли изрубить тебя на куски? Сама подумай, может ли быть лучшее "гадание"? Глупая девчонка! Разве гадают не об ожидающем счастье? А можешь ли ты найти лучшее счастье, чем здесь? Садись, такая жизнь будет тяготить тебя только день - два. А потом ты так свыкнешься, что, если я и буду гнать тебя отсюда, ты сама не захочешь уйти.

Дернув девушку за подол, Салима-ханум усадила ее на место и, сняв с ее головы платок, подложила под себя и села.

Я внимательно всматривался в лицо девушки. Она напоминала плененную газель, ищущую путей к свободе. Увы? Спасение было невозможно.

Несчастная заплакала. Она была поразительно красива, высокая, стройная.

- Не беда! - старался утешить ее Рафи-заде. - Не хочешь оставаться - не оставайся! Но уходить и расстраивать наше веселье не годится. Ведь ты же девушка умная и принадлежишь к благородной фамилии. Ради тебя я буду молчалив и никто об этом не узнает. Посмотри, какому молодому человеку достаешься, даст бог, впоследствии лучше узнаешь меня.

Оставив Шумшад-ханум, Махмуд-хан обратился к продолжавшей рыдать девушке:

- А ты, плаксивая сука, чья дочь?

Девушка затихла.

- Не кричи! - ответила за нее Салима-ханум. - Это славная девушка. Это внучка "Кэлэнтэра".

Махмуд-хан схватил девушку за руку и привлек к себе.

- Теперь "Кэлэнтэр" Тавриза - я! - сказал он. Девушка билась в его руках, в комнате поднялась суматоха.

- Господин Махмуд-хан, так не годится! - с возмущением сказал Рафи-заде. - Я потратил целый подол золота, чтобы доставить сюда эту девочку.

Он хотел подняться. Однако, потянув его за полу, Салима-ханум заставила его опуститься на место.

- Сядьте! Я привела ее сюда не для вас одного, - не будьте жадным. Она свежа, как розан. Не из-за чего пыжиться, хватит на всех! Только во сне ей удастся выйти отсюда!

Рафи-заде не мог сдержаться. Схватив находящуюся перед ним бутылку, он швырнул ее в Махмуд-хана. Бутылка, ударившись о висящую посреди комнаты лампу, разбила ее вдребезги. Все столпились вокруг горящей лампы. Пользуясь суматохой, я отодвинул засов, приоткрыл дверь и отошел к воротам.

Не успел я отойти, как какая-то женщина, вихрем, словно сумасшедшая выбежала на улицу, и заметалась из стороны в сторону. Она громко рыдала. Когда она приблизилась ко мне, я узнал в ней девушку, только что послужившую предметом ссоры между Махмуд-ханом и Рафи-заде.

- Молчи, если хочешь спастись! - шепнул я ей. - Иначе ты погубишь и себя и меня. Успокойся, я поведу тебя домой.

- Сжалься! Меня обманули! - взмолилась она и, лишившись чувств, едва не упала; я подхватил ее.

Дальше стоять на улице было невозможно. Без сомнения, Рафи-заде и Махмуд-хан бросятся вдогонку за сбежавшей добычей.

Порой человек чувствует в себе необычайную силу. Схватив девушку на руки, я отошел от дома и невдалеке, в развалинах заброшенного дома, решил передохнуть и привести ее в чувство. Я слышал пьяную ругань и голоса Махмуд-хана и гостей, искавших девушку. Она долго не приходила в себя. Если бы не свежий воздух, возможно, состояние это продолжалось бы дольше.

Наконец, она зашевелилась. Сперва она провела рукою по лбу, по растрепанным волосам и пробормотала: