Как долго он стоит здесь? Достаточно, чтобы холодный воздух, приносимый с берега реки, мог пробраться сквозь одежду, рыская и находя тепло тела, чтобы и ее потушить. Однако в отчаянье своем, ветер не находит тепла, и завывает с удвоенной злостью. Кажется у таких как он не седеют волосы. Но тогда чьи белые пряди резвятся под натиском ветра? Тонкие пальцы ловят одну прядь и рассматривают, словно бы в первый раз. И почему он раньше не замечал очевидного. Он постарел. Смешное слово, которое не подходит эльдар. И уж точно не одному из феанорингов.

Нолдо хрипло вздохнул, провожая последние блики солнца, отразившиеся в устье реки Андуин. Как он оказался здесь — он не помнил. Помнил лишь неверные и размытые очертания Гаваней, видел и неясные черты близких и далеких людей — Артанис, Эллерондо и Келеборна. Видел, и не смел подойти. Он уже не живет в мире живых, для него мир духов стал домом, приютив и огородив его от лютой ненависти ко всему живому.

Лучший менестрель всех времен и народов больше походил на одного из Атанов, и лишь гордая осанка, которая не сломилась под натиском Клятвы и прошедших лет, и еле уловимое веяние древних лет, говорили о том, кем тот являлся на самом деле.

Порыв холодного ветра отнес его в один из теплых дней, коими не были полны времена Первой эпохи.

— Да ладно ты, Кано, нечего расстраиваться. Ты же знаешь, третий дом горазд выдумывать разную чушь, чтобы только задеть нас. Они знают, как ты трепетно относишься к своему искусству, вот и надавили на больное место, — Турко развалился на кресле возле камина и потягивал вино. Вино ему определенно пришлось по вкусу, поэтому он не поленился встать и отобрать бутылку у младшего брата, тот не возражал. Ведь все знают, никогда не становись перед Келегормом, когда тот желает выпить и поохотиться. Лишь старшему это позволялось, но и его сейчас не было.

— Я вовсе не расстраиваюсь.

— Оно и видно, — третий брат снова уселся на место.

— Это все Артанис, чтобы ей в Дориате пусто было.

— Правильно, Курво.

Кано не хотел говорить об этом, но как бы тот не скрывал, что весть про Даэрона и про его талант, который в разы превосходит его собственный, принесла разочарование, от братьев ничего не скрылось. Отец учил менестреля, чтобы тот никогда не сомневался в своих способностях, и так оно и было, пока Пламенного духа не стало. Теперь каждый шаг Кано, а в особенности, отказ спасать старшего, были равносильны пытке и подвергали и без того расшатывающую самооценку большим испытаниям.

Менестрель истерично исходил углы комнаты, так и не найдя себе места. Темная троица справедливо решила промолчать и дать Маглору немного тишины, и она длилась недолго. Ворвались близнецы, за которыми уверенной поступью шел Майтимо. Годы плена изменили его, но не сломили духа, который горел ярче пламени проклятых камней.

— Что опять не так? — нюх у старшего на проблемы был развит отлично.

— С чего ты взял, что что-то не так? — истеричным голосом завопил Кано, который до этого примирялся со всеми негативными мыслями.

Майтимо присел на свободное место, Амрод тут же подал ему бокал вина, и под пристальным взглядом старшего, Кано все же опустился на стул. Атаринке лишь усмехнулся своей фирменной ухмылкой и запил. Морьо оставался спокоен, ему не было дело до того, что творилось у Кано в голове, его бы не разубедили слова самого Маглора о том, что тот не является величайшим певцом. Карантир это знал, как и все прописные истины. Только вот не мог понять почему сам Маглор в это не верит, его сейчас занимали другие думы — наугримы, с которыми у него наладились хорошие торговые отношения. Келегорм теперь сел прямо и смотрел на старшего, ждал, что же тот предпримет.

— Позволь прояснить тебе, Нельо. Пошел слух, будто в Дориате есть некий Даэрон, который во всем превосходит нашего Канафинвэ, — начал младший из братьев, еле сдерживая смех.

— И с каких пор Кано начал в себе сомневаться? — голос Майтимо был похож на голос отца, быть может, это и помогало всем братьям не потерять свое «я» в калейдоскопе предательств и несправедливости.

— Я не сомневаюсь. Мне без разницы, какие ходят слухи. Я и так не собирался становиться лучшим из лучших.

— Нет, мой брат. Ты не собирался. Ты и есть лучший.

Маглор вынырнул из воспоминаний — такая пытка, которой он подвергал себя каждый день.

«Что же ты так ослаб? Отчего не наложишь на себя руки и не испустишь дух?», — задавался вопросом последний из феанорингов, хотя и знал ответ на этот вопрос. Майтимо — коротко и слишком ярко, чтобы следовать по пути, который избрал старший брат.

«Зачем ты меня покинул, Нельо?».

Все это время он сражался, надеялся, что хоть в битве найдет утешение и успокоение, но и они не приходили. Стрелы и мечи, словно бы в насмешку, не причиняли ему неудобств, они игриво отпрыгивали, не доходя до цели. Менестрель был не только лучшим певцом, но за бесконечные годы и нескончаемые Эпохи стал, пожалуй, лучшим мечником. Ловко орудуя двумя мечами он на миг забывался, представляя, что это одна из битв Первой эпохи. И словно бы забытый огонь, который был во всех наследниках Пламенного Духа, начал играть потухшими угольками. Сауроновское отродье бежало под горящими глазами неутомимого эльфа, а соратникам на миг виднелось, словно бы звезда Феанаро горит ярко в челе незнакомого эльда. Но битва кончалась и вместе с ней исчезал и Маглор, и вопросы соратников так и оставались без ответа.

— Кано, не спи!

— Оставь его, Турко, ночью он опять занимался поиском вдохновения.

— Лучше бы занялся поиском приличной девушки. И так почти весь Тирион бегает за ним, а ему хоть бы что, — Атаринке сочно надкусил яблоко, и удобно уселся возле ног Турко.

— И не только за ним, наш Нельо тоже не остался в стороне, только вот он от них прячется, а Кано их просто не замечает. Что за родственники?!

— А вам завидно? — присоединился к разговору Амрас.

— Мелкий, лучше молчи.

Кано слышал и скрывал улыбку, когда-нибудь он им скажет, что вдохновение на этот раз он нашел в одной из дев Альквалондэ.

Тонкие пальцы до боли сжали флаг, который когда-то реял над Химрингом, с которым они шли на Битву бессчетных слез, и который Кано хранил до сегодняшнего дня, ожидая чуда. Красная ткань давно отцвела, а восьмиконечная звезда узнавалась плохо, но он хранил. До сегодняшнего дня. До дня, когда надежда полностью угасла. Менестрель слабо улыбнулся, додумывая реакцию темной троицы на весть о том, что Артанис разрешили уплыть в Валинор и простили ее. Они бы выжгли огнем и ядом все, что осталось от Лориэна. Но Кано никто не звал, да и не вернулся бы он по собственной воле. Хоть и хотел до боли. Увидеть мать, увидеть ту, кому он отдал сердце, и которая разбила его на тысячи холодных осколков, хоть издали, но вновь взглянуть на Тирион, а в особенности, на Форменос — где прошли лучшие годы его жизни.

— Почему ты не забираешь меня к себе, о, Властитель Судеб, или у тебя там слишком много феанорингов, — беззлобно вымолвил в пустоту он.

Боль от ожога в левой руке со временем утихла, но сейчас она снова дала о себе знать, Кано был не против. Слишком много боли принес он другим и заслужил такого наказания. Вот только быть брошенным, одиноким, скитающимся по миру и не находящим нигде покоя, было слишком для нолдо, чья жизнь связана с большой семьей. Он терпел все эти годы, но дальше было хуже. Видения, что насылал на него Ирмо, были страшней любой пытки. Он отказывался спать, но казалось, что вся природа Средиземья была против того, чтобы он бодрствовал. И когда Кано смыкал веки, попадал под чары властителя снов, которому ничего не стоило снова окунуть и так истощенного нолдо в тяжелые воспоминания.

— Мучают ли тебя кошмары, Артанис, как они мучают меня?

Он не понимал почему этот вопрос оказался для него сейчас одним из самых важных. Такого не случалось много столетий, но Маглор почувствовал прилив злости, наверное, думы о средних братьях были тому виной.