– Я не думал о ней много лет, – похоже, Люк нервничает, поглядывая на Шона, теперь уже поглощенного разговором с барменшей. – На самом деле, это неправда, – понизив голос, добавляет он. – Месяц назад я расстался со своей подружкой, – делает паузу Люк, но через пару секунд продолжает: – Я не совсем понимаю, зачем вам все это рассказываю. Звучит глупо, но после разрыва я начал искать Фрейю в сети.

– И вовсе это глупо не звучит, – говорю я. Мне нравится Люк, его открытость.

– Мне захотелось вновь встретиться со своим прошлым. Со своим детством. Попытаться вернуть в свою жизнь хоть немного стабильности. Я в последнее время ощущаю себя сорвавшимся с якоря что ли… брошенным на произвол судьбы.

– Мне знакомо это ощущение.

– Конечно. Даже в большей мере, чем мне. Извините. Наверное, такие разговоры не идут вам на пользу…

– Жаль прерывать вашу беседу, – подает голос Тони, вернувшийся к нашей компании, – но викторина начнется с минуты на минуту.

Я прохожу вслед за Тони, Люком и Шоном к большому столу в эркере, возле которого нас со всех сторон оглушают возгласы других посетителей. Это всего лишь добродушное подтрунивание, не более того. И Тони с удовольствием парирует шутки. Но мне уверенности они не прибавляют.

– Местная крикетная команда, – сообщает мне Люк. – Тони за нее играет – по крайней мере, пытается. Его потуги, скорее, напоминают удары по мячу бейсбольного бэттера, чем игру защитника калитки. Но они все время выигрывают с тех пор, как к ним присоединились афганцы.

– Афганцы?

– Да, в деревне поселились два брата-афганца, – подтверждает Люк и берет листок бумаги у администратора паба, расхаживающего вокруг столиков как раздающий листовки политик.

– Сколько тут картинок, – перебивает его Тони, забирая листок у Люка.

– Эти братья-афганцы работают на кухне, – добавляет Люк. – У них получаются лучшие пуштунские карри по эту сторону от Кабула.

– И потрясающие крученые подачи в крикете, – говорит Шон. – Вы бы видели их гугли[7].

Дюк бросает на своего приятеля осуждающий взгляд. Я совершенно не понимаю, о чем они говорят, и пытаюсь подавить вновь возникшее желание уйти из этого заведения, убежать в ночь. Я чувствую себя самозванкой, незваной гостьей, отнимающей время у добрых людей.

– Как вы думаете, что это такое? – спрашивает меня Тони, показывая на одну из картинок. – Здесь изображены дворцы мира.

Я сразу же узнаю белые, похожие на крепостные стены. Какое облегчение! Я ведь так боялась, что от меня на викторине не будет никакой пользы.

– Это дворец Потала в Лхасе, – говорю я. – Жемчужина Тибета.

Тони поворачивается ко мне, сложив губы в одобрительную улыбку:

– Ваша семантическая память работает хорошо.

– А с историей России вы знакомы? – интересуется Люк. – Это тема сегодняшнего бонусного раунда.

– Да помогут нам Иисус, Мария и Иосиф! – восклицает Шон.

– Вы сказали – в Лхасе? – спрашивает Тони. – Потрясающе.

Интересно, что именно его потрясло – способности моей памяти или тибетская архитектура?

К изумлению всех, включая меня саму, мне оказываются известны ответы и на другие вопросы, особенно в финальной части викторины, посвященной России.

– Как это правильно произносится? – уточняет у меня Люк, записывая ответ: «площадь Дзержинского».

Я разглядываю картинку под пристальным взглядом Шона:

– Красивая…

По окончании викторины Люк проверяет наши ответы с Тони и передает их для оценки жюри за другим столиком. Наша команда снова одерживает верх, опередив крикетистов на одно очко.

Люк с Шоном направляются в бар отпраздновать победу, оставляя меня наедине с Тони. Мне приятно его внимание. Только смогу ли я совладать с собой? Мне хочется нравиться Тони, но хрупкое равновесие поддерживать сложно.

– Вы напоминаете мне кого-то, – говорит Тони, глядя мне прямо в глаза. – Только не могу вспомнить, кого именно.

– Похоже, моя болезнь заразна, – отвечаю я, силясь улыбнуться. А потом отворачиваюсь. Я не хочу быть с Тони здесь. В этом пабе. В этой деревне.

– На меня это не похоже, – продолжает он. – Я не забываю лиц. Я вообще ничего не забываю.

С этими словами Тони достает маленький цифровой фотоаппарат, «Canon PowerShot» и снимает меня. Я отшатываюсь во время вспышки. Такого я не ожидала.

– Спросите меня через десять лет об этом снимке, и я смогу живописать вам сегодняшний вечер во всех подробностях: кто тут был, кто выиграл викторину и с какой разницей в счете.

– Я не люблю, когда меня фотографируют, – говорю тихо я, пытаясь сохранить выдержку и спокойствие. А потом вспоминаю рассказ Лауры о страхе Тони перед болезнью Альцгеймера.

– Простите меня, – говорит он, сжимая рукой мое плечо. – Мне удалить это фото?

Я мотаю головой. Теперь уже слишком поздно.

– Надеюсь, вы не жалеете, что пришли сюда, – продолжает Тони, оглядывая бар. – Вам это хоть как-то помогло?

– Это было полезно, – предпочитаю солгать я.

– Опасаетесь, что можете забыть все, что сегодня происходило?

– До ужаса, – Тони даже не представляет себе, до чего я этого боюсь.

– Может быть, вам стоит все записать? Оставить для себя своего рода памятку?

– Я так и собиралась сделать, ночью. На всякий случай, – обвожу я взглядом бар. Администратор паба настраивает микрофон. Отрегулировав уровень его громкости, он вскидывает руку в нашем направлении.

– Ваша минута славы, – говорю я Тони.

Тот кивает и, резко взбодрившись, тянется за футляром с гитарой.

– Слава манит, – срывается с его губ.

Лаура поднимается наверх, толкает дверь гостевой спальни и впивается взглядом в чемодан Джеммы. Несколько секунд она раздумывает над тем, чтобы подойти к нему и вывалить на пол все вещи. Но они с Джеммой уже просматривали раньше его содержимое и не нашли ничего подозрительного. Лаура переводит взгляд на постель. На пододеяльнике отпечатался след от тела Джеммы. Должно быть, она прилегла на кровать до ужина. Несчастная женщина, уставшая, измотанная стрессом… А кто бы чувствовал себя иначе после всего, что ей сегодня довелось пережить?

Она, Лаура, просто себя накручивает! Ей следует взять себя в руки, а не разводить паранойю. Джемма нуждается в ее сочувствии, а Сьюзи Паттерсон наверняка ошиблась.

Лаура протягивает руку к одеялу, но прежде чем ее пальцы дотрагиваются до него, внизу раздается какой-то шум. Что это было? Щелчок? Скрип входной двери? Лаура напрягает слух, но ответом ей – мертвая тишина. На лестничной площадке Лаура снова останавливается и прислушивается. Ничего. Она спускается вниз, уже почти убежденная, что звук ей послышался. Но на кухне почему-то прохладнее, как будто в их маленький дом просачивается свежий воздух. Через открытую входную дверь. Или окно… Лаура проходит в гостиную, распахивает переднюю дверь и окидывает взглядом улицу в обоих направлениях. Ничего и никого…

Вернувшись в дом, Лаура снова проходит на кухню, уговаривая себя расслабиться. А затем замирает, уставившись на кленовый держатель для ножей на буфете. В нем недостает одного ножа. Самого большого – «мужского ножа», как его называет Тони. Где он может быть? Лаура поворачивается к деревянной сушилке. Спокойствие, только спокойствие. Она слишком близко приняла к сердцу слова Сьюзи: «Будь осторожней со своей новой приятельницей. Я думаю, что знаю, кто она». Глубоко вдохнув, Лаура делает полный выдох, пытаясь затуманить воображаемое зеркало. Медленное дыхание уджайи – она всегда переходит к этой технике для снятия напряжения и беспокойства; ради нее собственно она и начала заниматься йогой. Лаура поочередно выдвигает кухонные ящики, разыскивая нож с нарастающим отчаянием. Ножа нигде нет. Снова сделав глубокий вдох, Лаура кладет руки на буфет и опускает голову.

– Все нормально? – доносится голос.

Лаура резко оборачивается.

– Господи, как вы меня напугали, – говорит она, глядя на Джемму, вышедшую из ванной комнаты.