– Разве я похожа на человека, который собирается кого-то убить? – спрашиваю я.
– Они должны исключить эту версию, только и всего, – говорит Тони, забирая с подоконника ключи от дома.
Я пытаюсь соображать быстрее; сердце заходится бешеным стуком. Не нужно было приезжать в эту деревню. Это была ошибка. Если я никому не могу назвать свое имя, как мне убедить их, что я – не убийца?
– Можно я соберу свой чемодан? – спрашиваю я.
Тони кивает:
– А потом я пойду с вами в больницу.
– А куда побежала Лаура? – воспоминание о том, как она пронеслась мимо окна, словно затравленный зверь, не дает мне покоя.
– Повидаться с подругой, – отвечает Тони и, выдержав паузу, добавляет: – Она боится.
– Меня? – этот вопрос, срывающийся с моих губ, звучит до жути нелепо.
Встав перед дверью, Тони ждет, когда я пройду мимо и поднимусь по лестнице наверх. От адреналина мои ноги наливаются свинцовой тяжестью. Я пытаюсь представить себе спальню, в которой спала, вспомнить наружный план дома, одноэтажного сзади. Под окном, над кухней, крыша скатная. Покрыта черепицей и со световым люком.
Я кидаюсь в спальню и бросаю взгляд на свой чемодан. В нем нет ничего нужного мне, так что смысла брать его с собой я не вижу. Зато я забираю с прикроватной тумбочки свои рукописные записи, еще раз пробегаю их глазами, складываю и запихиваю в задний карман джинсов. Мои руки дрожат. Тони все еще стоит у основания лестницы. Я пересекаю лестничную площадку и застываю возле двери в ванную.
– Еще минутку, – кричу я Тони.
Потом с силой тяну за шнур выключателя. Его резной деревянный набалдашник выполнен в виде морского конька. От моего рывка конек начинает быстро вращаться. А у меня при взгляде на него начинает кружиться голова. Решительно встряхнувшись, я с хлестким стуком захлопываю дверь ванной и под дребезжание ее шпингалета на цыпочках возвращаюсь в свою комнату, тихонько прикрывая за собою дверь. Опускное окно открывается более шумно, чем я ожидала. Но я все равно выставляю одну ногу на крышу, отчаянно желая сбежать.
– Что, черт возьми, вы делаете?
Я оглядываюсь и вижу Тони, стоящего в дверях спальни со скрещенными на груди руками. Наши глаза встречаются, и я поворачиваюсь обратно к окну. Малиновка на дереве в саду за домом таращится на меня так, как будто я – самая глупая женщина на Земле.
– Побег вам никак не поможет, – произносит Тони.
Я не двигаюсь с места. Он прав. Я совершила ошибку, потрясенная историей Джеммы Хаиш и тем, что она жила в этом доме. Мне нужно расслабиться, довериться системе.
– Я опасаюсь, что полицейские могут принять меня за нее, – говорю я.
– Послушайте, – говорит Тони, – я терпеть не могу копов, но ваше бегство сейчас будет означать только одно: вы виновны. И вас будут считать виновной энное время.
Я затаскиваю ногу обратно и соскальзываю по подоконнику в спальню. Я сконфужена из-за своей попытки сбежать. Это был неверный ход. Даже малиновка улетела с отвращением.
– Простите меня, – говорю я. – Я не знаю, о чем я думала.
– Не берите в голову. Мы все сбегаем от проблем. Только толку от этого чуть.
Атмосфера в комнате вдруг становится тихой, спокойной, интимной. И, когда я прохожу мимо Тони к лестнице, он внезапно преграждает мне путь и обвивает меня руками.
– Иди ко мне…
Я подавляю рефлективное желание оттолкнуть Тони и позволяю ему удерживать меня в объятиях. Секунду, две, три… А потом высвобождаюсь из его рук. Мое дыхание становится частым и поверхностным. Я молча спускаюсь следом за Тони по лестнице вниз и говорю ему, что мне нужно в туалет. Заперев дверь уборной, я прижимаюсь лбом к ее холодной стене, закрываю глаза и стараюсь представить себе дерево бодхи.
18
– Рад снова тебя видеть, – произносит Сайлас, заходя в кабинет Сьюзи Паттерсон. Подождав, когда дверь закроется, он целует ее в обе щеки. – Хорошо выглядишь!
– Ты тоже, – отвечает доктор, садясь за свой стол. Но Сайлас продолжает стоять, оглядывая кабинет и висящую на стене карту мира. Он любит путешествовать. – Только постройнел, – добавляет Сьюзи, – и сильно постройнел.
До чего же она любезна! Ведь Сайлас отлично понимает – видок у него изможденный, как у человека, слишком быстро теряющего вес. Его кожа, особенно вокруг лица, свисает, как рваные обои.
– Я постился один день и опал как поросенок, – говорит Сайлас. – Сейчас ты меня видишь, – добавляет он, обхватив голову руками, – а сейчас нет, – крутанувшись на пятках, он изгибается как марионетка, вставая к ней боком: – Сейчас ты меня видишь… – повторяет он, снова крутанувшись, – а сейчас нет. Как по волшебству, правда?
– Ты изводишь себя на работе, – говорит Сьюзи.
Сайлас намерен наслаждаться своим новым худощавым видом, пока сможет. А прежним он всегда успеет стать – дай ему полгода.
– Ты все еще куришь? – спрашивает Сьюзи.
– Иногда, – присаживается в кресло Сайлас. Он, на самом деле, пытается бросить.
В последний раз, когда они случайно встретились в баре театра «Уотермилл» в Ньюбери, Сьюзи открыто флиртовала с ним. А вскоре после того до Сайласа дошел слух, что она рассталась со своим мужем. Не потому ли он приехал сегодня в больницу?
– Ты стала счастливей? – спрашивает он Сьюзи.
– Мы – разные люди. Это давно пора было сделать.
– А дети есть? – интересуется Сайлас. – Я забыл.
– Да, дочка. И она ужасно злится на нас из-за развода.
– Со временем она все поймет.
– А как у тебя?
Инспектор на миг замолкает:
– Пока, как и прежде, у меня один сын. Конор… – Сайласу не хочется вдаваться в подробности.
– Полагаю, ты проделал весь этот путь не для того, чтобы поболтать на семейные темы, – говорит Сьюзи, улавливая его дискомфорт.
– А по мне это так заметно?
– Я на самом деле не знаю, это Джемма Хаиш или нет. Это всего лишь подозрение.
– Я люблю подозрения. Женщина, потерявшая память, для нас интереса не представляет – пусть ею занимаются психиатрические службы. Но если она, потеряв в последний раз память, убила свою лучшую подругу, твое подозрение становится более занимательным.
– А ты действительно ее не помнишь? – Сьюзи знает, что Сайлас работал в столичной полиции (и это одна из причин, по которой она позвонила ему прошлой ночью). Но ей ничего не известно о его личной причастности к этому делу. – Как она выглядела?
Сайлас трясет головой:
– Меня тогда больше волновало, как спасти жизнь ее подруги… Но у меня ничего не вышло.
– Ты пытался. Это главное.
– Возможно, раз ты так думаешь, – Сайлас вскидывает на Сьюзи глаза и улыбается. Он знает, что жизнь той девушки выскользнула и из ее рук.
– Ты можешь хотя бы проверить номер ее паспорта? – спрашивает Сьюзи, меняя тему. – Посмотреть, действительно ли она была вчера утром в Хитроу?
– У Хаиш не было паспорта, когда она совершила свое преступление. И она никуда не отлучалась из Уилтшира до отъезда в Лондон. А уж за границу точно не выезжала, – говорит Сайлас. Как бы глупо это ни было, но он всегда считал себя отчасти виновным в том, что случилось с Хаиш. Возможно, именно поэтому он вскоре после того случая перевелся из столичной полиции и вернулся в Уилтшир – попытаться сделать что-то хорошее, хоть как-то исправить ситуацию. – Все, чем мы располагаем, это описание ее физических характеристик, последняя оценка риска общественно опасного поведения, информация о родственниках и финансовом положении и фотография из полицейского досье. Все эти сведения не обновлялись с тех пор, как она покинула Эшуорт пять лет назад.
– Могу я взглянуть на фото?
– За этим я и приехал к тебе.
– А я подумала, что ты захотел сводить меня на ланч.
Отчаянно стараясь держать свои чувства под контролем и не выходить за рамки рабочей беседы, Сайлас кладет на стол Сьюзи расплывчатый снимок Джеммы Хаиш:
– Это она?
Засевший в его памяти образ Хаиш двенадцатилетней давности уже слишком сильно трансформировался под воздействием медийного освещения трагедии, так что пользы от него мало.