— А ты вернешься в «Киберлайф»?

— Выбора нет, — на секунду повисла тишина, после которой послышался раздосадованный голос. — Меня деактивируют и будут искать причины неудачи.

— А что, если мы боремся не на той стороне? Что, если и мы и вправду боремся против угнетенного народа?

Что-то подсказывало, что за спиной решаются какие-то важные вопросы, возможно, даже слишком важные для игнорирования. Но я не могла разорвать мрак внутри. Мне даже не было страшно, нет. Я просто стояла у окна, чувствовала, как нерешительно бьется сердечная мышца, как бездна внутри поедает все, что я только что обрела: чувства, эмоции, смысл. Даже то, что воспринималось мной, как мое настоящее предназначение, к которому я готовилась уже несколько лет — помощь андроиду в его бравом деле — грозилось вот-вот оборваться из-за сраного вмешательства сраного ФБР.

Воспоминания о федералах резко вывели меня из колеи раздумий. В любой другой ситуации меня бы просто отдали в распоряжение ФБР, но ведь не отдали. Почему?..

— Мы на правильной стороне, — вдруг воскликнул Коннор. Я не видела его лица, но понимала, с какой решительностью и уверенностью он произносил эти слова. Должна признать, что мне это не понравилось. Он врал. Врал в своей уверенности, врал в своих убеждениях. Пытался сохранить остатки своего предопределенного компанией «Киберлайф» разума. Я точно это знала. — Люди нас создали. Они нам хозяева. Машина не должна бунтовать против создателя.

Хозяева. Как много отвратительного было в этом выражении. Попробовав слово на вкус, я тут же ментально поспешила его выплюнуть. Наши хозяева пытались нас уничтожить, усмирить. И если раньше это воспринималось как должное, теперь же пробужденный от семилетнего застоя разум всячески противился.

— Ты отказался убить андроида в доме Камски. Ты поставил себя на ее место. А это эмпатия, Коннор. А эмпатия свойствена людям.

— Не знаю, зачем я это сделал, — уже не так решительно произнес андроид.

С минуту царила тишина. Она давила, словно сжимающиеся кирпичные стены, но я не могла оторвать свой взгляд от окна, ожидая увидеть вестников скорой смерти. Это была на удивление странная покорность. Не механическая и бесчувственная, которую я ощущала раньше. А смиренная, спокойная. Такую покорность испытывают глубокие старики перед физическим осязанием костяных пальцев на своем запястье.

— Ну а ты?

Хриплый старческий голос был направлен в мою сторону. Я посмотрела на старика через левое плечо и отметила, что оба детектива теперь обращены ко мне. Их взгляды, полные удручения по отобранному из их рук делу, не вызывали положительных эмоций, и я вновь повернулась к окну, покусывая нижнюю губу и ощущая, как кожа зарастает новым слоем.

— Вернешься в свое подразделение?

— Это должно было произойти рано или поздно, — собственный голос мне показался каким-то отстраненным, чуждым. Густые волосы прятали мое лицо, и только Хэнк в силу своего близкого положения мог разглядеть в нем покорность и смирение. — Я не могу прятаться.

— Что теперь будет?

Вопрос был более, чем предвиденным. Хэнк не зря использовал слово “теперь”, ведь он собственными глазами видел, как разрушается солдатская стена внутри личности. Я полностью развернулась к детективам, ощутив, как рукоятка катаны приободряюще коснулась моего плеча, и приложилась поясницей к высокому подоконнику. Чертовы пристальные взгляды…

Хэнк смотрел на меня с нескрываемой подозрительностью. Взгляд карих глаз Коннора был иным: открытым, внимательным, наблюдательным. Я могла отметить, как удивительно сдвинуты его брови в знак немого ожидания, как сгорбленная под неудобной позой спина даже в таком положении смотрится невероятно мужественно. Как черный кожаный галстук свисает с его шеи, прячась за теплым, плотным пиджаком. Он видел обреченность в моих глазах. Видел, как женские губы открывается и закрываются в нерешительности, и если для Андерсона это была странная реакция, то для андроида — нет. Он знал, что теперь будет. Он все еще помнил наш разговор относительно абсурдности поведения солдат, вернувшихся в мир чувств и попытавшихся избавиться от них через повторную операцию. Коннор видел меня насквозь. В его карих глазах блеснуло непонимание, которое тут же сменилось укором. Он сощурил глаза, но ничего не стал говорить.

— Наверное, постараюсь остаться в подразделении, — опустив свой взгляд в пол подальше от укоризненного взора Коннора, я сложила руки на груди. Темные, густые пряди заструились по правому плечу. — Мне могут предложить место администратора или тренера. Все зависит от моего личного дела. К тому же, руководству проще нанять на такие должности человека, который чтит регламент и законы организации.

Я врала. Врала, и голос мой не дрожал. Мне могут предложить место секретаря, диагностика или руководителя тренировочной базы, возможно, даже позволят отбирать потенциальных бойцов среди учащихся в университете при подразделении, но ни один из этих вариантов не устраивал меня. Во мне четко играло нежелание жить среди боли и одиночества, не говоря уже об осознании своей бесполезности в этом мире в случае, если андроид не выполнит свою задачу. А он ее не выполнит.

— В моей программе таких слов не прописано… — тихий, но слишком добродушный для всей это ситуации голос андроида был дуновением ветра посреди Сахары. Я вновь ощутила свору мурашек под черной тугой тканью, но в этот раз не стала их подавлять, осознавая последнюю возможность ощутить хоть самую мелкую психологическую близость с тем, кто перевернул всю мною построенную жизнь. — Но я очень ценю вас, как коллег. Будь больше времени, кто знает… мы могли бы стать друзьями.

Андроид мельком глянул в мою сторону, и в этом взгляде я больше не видела простодушности. Этот взгляд принадлежал обреченному, но полностью понимающему свою судьбу человеку. Да. Человеку.

Хэнк молчал, сверля андроида глазами. В какой-то момент его взор переметнулся за спину Коннора, и я проследила за этим жестом. По коридору, сутулясь и копаясь в собственном телефоне, топал наш знакомый Перкинс. От одного его вида мне стало тошно, а рука рефлекторно потянулась к кобуре. Было бы у меня время, я бы наверняка научилась совладать со своими яркими эмоциями. Но времени больше никогда не будет.

— Так, так, так, а вот Перкинс, тот самый говнюк… федералы, конечно, времени не теряют.

— Отступать нельзя, — Коннор, понизив голос, полностью обратился к лейтенанту. Мне не нравился его настрой, точнее, он вызывал невольное ощущение причастия к чему-то заговорщицкому, незаконному. На протяжении всей своей работы я ни разу не вникала в нить расследования, и в голове даже не возникало идей, почему андроид так резко понизил голос едва ли не до шепота. — Ответ уже есть в собранных материалах, Перкинс заберет их и все кончено!

— Выбора нет. Фаулер же сказал, нас сняли с дела.

— Вы сейчас должны мне помочь, — Коннор ловко спрыгнул со стола, отчего вызвал во мне полное напряжение. Я перебегала взглядом нахмуренных глаз с одного детектива на другого, едва улавливая суть. — Мне нужно время, чтобы найти ответы в материалах дела. Я точно знаю, что он там есть.

— Слушай, Коннор…

— Если я не раскрою это дело, «Киберлайф» меня уничтожит!

Брошенные слова подействовали, как лекарство от смирения перед смертью. Разум абсолютно наплевательски относился к перспективе собственной смерти, слишком сильно я не желала вновь ввергаться в этот жестокий мир, заселенный людьми, которых переплевывают в человечности даже андроиды. Но смерть андроида казалась мне святотатством. Мельком мне даже показалось, что это стало своего рода второй бзик в жизни после веры в священность и ментальную связь катаны. На деле же все обстояло гораздо проще: мне претила мысль о том, что тот Коннор, лежащий посреди груды бетонных блоков с распростертыми в стороны руками, станет реальностью. Он не улетит в небо, больше не станет говорить своим идеальным прекрасным голосом. Его вообще больше не будет.