Викинг обогнул дом и нырнул в свой подъезд. Бесшумно поднимаясь, он добрался до своего этажа и остановился, прислушиваясь. Пролетом выше явно кто-то был. Оттуда доносилось сопение, какие-то шорохи и едва различимое позвякивание.

— Что ж он, падла, так долго? — проговорил кто-то полушепотом, но так и не получил ответа.

Викингу стало все окончательно ясно.

«Ловко придумали, подлецы. Стоило бы мне ступить за порог — и они бы принялись палить из нескольких стволов. Тут уж никакое умение и реакция не спасли бы. А шишь вам.»

Следующие минут десять прошли в томительном ожидании. Викинг опасался, что бандиты, поняв бесперспективность своей затеи, уйдут или, хуже того, попытаются вломиться в квартиру. Но ребята оказались терпеливые. Наконец подкатил мерседесовский фургон, из него высыпали бравые парни в камуфляже и масках, с укороченными автоматами в руках — глотовский ОМОН.

Дальше события развивались по сценарию, который вряд ли обрадовал глотовских авторитетов. Выскочив словно из-под земли, омоновцы скомандовали заскучавшим душегубам:

— Стоять смирно, руки вверх!

Двое безропотно подчинились, у одного не выдержали нервы. Грянул одиночный выстрел. И тут же в ответ хлынул шквал автоматных очередей, заполнивший адским грохотом ограниченное пространство подъезда.

— Не стреляйте, я сдаюсь! — истошно завопил стоявший немного в стороне и потому чудом выживший бандит.

— Ну, сука, ты это зря! Ты у меня еще пожалеешь, что уцелел! — пообещал один из бойцов, уже приготовившийся прицельно выпустить в него очередь.

Когда все закончилось, Викинг вернулся в квартиру.

— А ты боялся, — сказал ему дед. — Видишь, все прошло как по маслу. Не напрасно мне тот сыскарь телефончик дал. Одного не пойму. Когда я ему позвонил и сообщил про вооруженных людей в подъезде, знаешь, что он мне сказал? Что б я не вздумал сам, до приезда милиции, их прикончить. Мол, за такое можно и срок схлопотать. Как думаешь, он шутил или всерьез?

Безукоризненно выглаженная белоснежная рубашка, строгий галстук, идеально сидящий светло-серый костюм — эта одежда делала гостя похожим на журнальный образ классического политика или делового человека. Седой в цветастой рубашоночке и немного широковатых штанах выглядел рядом с ним неотесанным мужланом, деревенщиной. Гость вел себя предупредительно и вежливо, но это была лицемерная вежливость, с которой общаются с безнадежно больным человеком, готовясь ему сообщить, что шансов на спасение нет. Дело в том, что гость приехал к пахану с очень щекотливой миссией.

— Все мы порой ошибаемся, — говорил он вкрадчиво-приторным голосом. — И надо найти в себе мужество признать эти ошибки и по возможности их исправить. Что поделаешь, мы оказались несправедливы к уважаемому Антиквару…

«Ишь ты: как они Перстня величать стали, — неприязненно подумал Седой. — А ведь совсем недавно по их приказу его щенок на тот свет отправился».

— …Сделанного, конечно, не воротишь, но нам хотелось бы хоть частично загладить свою вину. Антиквар горит желанием покарать убийц своего сына. Желание, надо признать, совершенно естественное, и было бы неплохо помочь ему его осуществить.

«Ишь ты, вина их, а отдуваться придется мне. Ведь это мои люди Сынка кончили». Седому в голову не приходило, что он является одной из потенциальных жертв мести как непосредственный организатор убийства: слишком высокое положение он занимал.

— Насколько я понимаю, акцию осуществили ваши люди. Честно говоря, мы были уверены, что вы предпочтете вообще не вмешиваться в это дело. Но раз уж так случилось, мы надеемся на ваш здравый ум. Киллеров надо передать Антиквару. Кстати, вы же понимаете, если он решит их… э… допросить и выяснит, что кто-то может избежать возмездия, нас с вами ждут крупные неприятности.

«Он что, из бывших дипломатов? Ишь, как шпарит — вроде гладко, но с туманцем». Седой посмотрел гостю прямо в глаза и, дождавшись, когда тот отвел взгляд, спросил:

— Что-то я не совсем врубился насчет возмездия и неприятностей.

— Антиквару должны быть переданы все люди, участвовавшие в убийстве его сына, — откровенно сообщил гость, про себя удивляясь непонятливости пахана.

Но Седой давно все понял. Четкое признание нужно было ему только для того, чтобы самому перейти в атаку.

— Это что же получается? Выходит, я должен своих парней только за то, что они выполнили приказ, на верную смерть послать? Он же не чаи с ними распивать будет. Нет, так дело не пойдет.

— Похоже, вы не понимаете, — по-прежнему мягко заметил гость. Это не моя просьба. В благополучном разрешении вопроса заинтересованы очень влиятельные люди.

— Знаю я этих людей. Но только их власть нашего города не касается. Здесь я хозяин.

— Зря вы отказываетесь. Для вас же это пустяк. А взамен вы можете получить нечто куда более существенное.

— Это что же?

— Например, уверенность в завтрашнем дне. Насколько мне известно, ваши люди ведут тяжелую и безрезультатную охоту за одним молодым человеком. Уже сейчас ваши потери трудно подсчитать. Все закономерно. Молодой человек профессионал, а вам никогда не приходилось сталкиваться с противником такого уровня. Ваши люди к этому не подготовлены, вы пытаетесь действовать не умением, а числом, что приводит только к новым жертвам. Это все больше смахивает на чистой воды авантюру. В такой ситуации возникает закономерный вопрос — а не было ли ошибкой смещение Жереха?

Угроза была вполне выполнимой. И Седой это знал. Поэтому он позволил себе единственное, что мог в данной ситуации — вспышку бессильного гнева:

— А если я прямо сейчас глотку тебе перережу, что ты тогда запоешь?

Человек, решивший действовать, не тратит время на пустые угрозы. Гость равнодушно пожал плечами:

— В таком случае у города какое-то время не будет хозяина.

Спустив пар, Седой утратил всякое желание сопротивляться. Вести войну на два фронта, да еще зная, что гость представляет силы, намного превосходящие его собственные, пахан не мог. Но все же попытался в последний момент ухватиться за соломинку:

— А если Перстень исчезнет?

— Если бы это решало наши проблемы, не имело смысла обращаться к вам.

— Понятно. Когда Перстень должен получить то, что хочет?

— Чем раньше, тем лучше. Хорошо бы уже сегодня.

Оставшись один, Седой приказал немедленно вызвать Кучера, а сам погрузился в крайне неприятные размышления. Эти дни оказались самыми тяжелыми в его жизни. Мало того, что он понес огромные потери, так в довершение всех бед его вынудили собственноручно отдать своих бойцов на расправу, обречь их на верную гибель. Такого унижения он еще никогда не испытывал. Да разве в одном унижении дело? Опять же — ребят жалко. Хотя моральные соображения не имели для пахана сколько-нибудь существенного значения. Главное — его положение может стать довольно шатким, если братва узнает о роли Седого в судьбе убивших Сынка людей. Никто не любит предателей, каких бы социальных слоев это ни касалось и какое бы место в своем кругу не занимал предатель. Седому оставалось радоваться тому, что у него такой, пусть и туповатый, зато преданный и исполнительный лидер боевиков. Кучер сделает все, что ему прикажут, и никогда не проболтается об этом. У пахана были все основания рассчитывать на удачный исход дела.

Когда явился Кучер, Седой коротко обрисовал ситуацию, сказав только то, что считал нужным, и подытожил:

— Придется отдать их Перстню на съедение, но так, чтобы не знала ни одна живая душа.

Кучер даже не пытался возражать, он только огорченно заметил:

— Монгола жалко.

Седому тоже было жаль Монгола. Хладнокровный, толковый, отлично подготовленный парень, короче, один из лучших. Именно он непосредственно руководил ликвидацией Сынка и китайца. Да, такого не заменишь первым попавшимся ублюдком из подворотни. Но когда на кон поставлена твоя судьба, то и жалеть имеет смысл только самого себя, единственного.

Видя, что хозяин никак не прореагировал на его слова, Кучер перешел непосредственно к делу.