- Знаете, прошло два года, я неожиданно встретил Маяковского. Он шел мне навстречу. Маяковский снял шляпу и на всю улицу крикнул: "Здравствуйте, Олеша, как протуберанец?.." Злопамятный был на этот счет...
Говорят, что у бушменов Южной Африки до начала двадцатого века не было собственных имен; безликий писатель, лишенный индивидуальности, своеобразия, напоминает мне человека без имени. У него есть фамилия по паспорту, но у него должен быть и писательский паспорт. Писательское имя это не только стиль, это и тема, это и материал, это и идея, это и жизненная направленность, это и настроение, это и решение художественной задачи, - говорил Олеша.
Донецкий писатель Илья Гонимов, уже тогда пожилой человек, дал Юрию Карловичу прочитать написанную им историю старой Юзовки. Долгие годы Илья Гонимов собирал материал, рылся в архивах, которые тогда еще не имели нынешней научной архивной строгости и где материал не был систематизирован, хранился хаотично. Гонимов беседовал со старожилами, работниками металлургического завода, - ведь с завода и начинался город, - уточнял даты, цифры добычи угля, выплавки металла. Он читал документы - приказы, распоряжения, переписку влиятельных лиц того времени, искал фотографии.
Кроме Юрия Олеши рукопись читал и еще один писатель, приехавший из Москвы. Он отнесся слишком холодно, даже высокомерно к этой работе. "Мемуары". "Арифметика в обложке художественной литературы. Сколько шахт было в Юзовке в конце девятнадцатого столетия и сколько в наши дни? "
Он думал, что потрафил Олеше, что все эти "собачевки", описанные Гонимовым, весь мрачный быт дореволюционных шахтеров, вся статистика рождений и смерти, увечий и катастроф, обвалов и взрывов в шахтах, трагедия горновых, погибших в расплавленном металле, - все это далеко от "изящной словесности", мастером которой он считал Олешу. Приезжий писатель снисходительно посоветовал Гонимову отдать собранный им материал в редакцию "Истории фабрик и заводов", которую начинал в те годы Максим Горький.
Не знаю почему, но Гонимов сидел на семинаре в пальто, хотя в комнате было тепло. Он уткнулся, съежился торчала небритая щетина, очки опустились на крупный нос, сверкали глаза под густыми нечесаными бровями, глаза, полные слез, горечи, недоумения, откровенной обиды.
- У меня все, - закончил приезжий писатель.
Олеша возмутился, взял рукопись, прочитал страничку, как шахтеры обдирали кожу на коленях и локтях, когда таскали санки с углем. Постепенно угольная пыль впитывалась, твердела, и на этих местах образовывались наросты, похожие на жесткий наждак.
- Я долго не мог уснуть, прочитав эти строки...
Олеша произнес блестящую речь в защиту мемуаров. Могут ли мемуары жить и волновать как художественное произведение? Или через десятилетия они послужат материалом для романистов будущего?
- Я люблю мемуары, а еще больше примечания, объяснения, комментарии к мемуарам. Возможно, это объясняется тем, что я не получил систематического образования и многого не знаю. Не думаю, что и вы уже сыты знаниями.
И оппонент Юрия Олеши отмолчался.
В 1967 году в Москве вышла книга уже умершего Ильи Гонимова "Старая Юзовка". Конечно, это не та рукопись, которую читал много лет назад Юрий Олеша, но, склонившись над ее страницами, читатель поймет, что привлекло к ней Олешу. Мужество рабочих людей, которое всегда было близко его сердцу.
"Есть выражения, которые оставляют в памяти особенно резкий след", писал Олеша.
Уроки Юрия Олеши оставили такой след.
* * *
Зимой 1948 года в Москве готовилась Декада литовской литературы. Председатель Союза писателей Литвы Ионас Шимкус привез в редакцию "Литературной газеты" большую стопку книг литовских писателей, изданных на русском языке в Москве и Вильнюсе.
Редакция "Литературной газеты" находилась тогда на улице 25 Октября, в комнатах, похожих на спичечные коробки. У входа в редакцию кафе-закусочная, а на первом этаже две мастерские - по ремонту часов и пошиву мужских головных уборов.
Юрий Олеша вошел в комнату Пасынкова, заведовавшего тогда отделом, потирая с мороза руки.
- Какая забота об авторах, идущих в редакцию! Можно выпить кофе, отремонтировать часы, купить отличную зимнюю ушанку и в таком виде появиться в "Литературной газете"...
Часов у Олеши нет, вместо теплой ушанки на голове довольно легкая, потертая широкополая шляпа.
- Вот строгий и требовательный, вот мастер, но слишком деликатный, смеется Лев Павлович. - Выберите любую, - Пасынков показывает на стопку книг, - и напишите рецензию.
Олеша быстро просматривает книги, перелистывает, выбирает томик Юлии Жемайте.
- Пожалуй, возьму эту книгу.
- Помните, Юрий Карлович, - в феврале Декада, не затягивайте, читайте и пишите.
Юрий Карлович забрал томик и... пропал. Шли дни. Олеша не звонил. Пасынков нервничал, волновался, наконец Олеша отыскался.
- Где рецензия? - строго спросил Пасынков.
- Лев Павлович, я прочитал в Ленинской библиотеке все о Жемайте, ознакомился со всем справочным материалом. Я пишу...
28 февраля 1948 года, в день открытия Декады, в "Литературной газете" появилась статья Юрия Олеши "К свету", в которой он разбирал рассказы Юлии Жемантене, известной под псевдонимом Жемайте. Эта статья пока не вошла ни в один из сборников Юрия Олеши, опубликованных после его смерти. В этой рецензии был и анализ рассказов, и биографические сведения о писательнице, показаны истоки творчества Юлии Жемайте, художественное влияние Тургенева.
Юрий Олеша писал о том, что новый свет озарил литовскую деревню, которую так хорошо знала и любила Жемайте: "... Этот свет упал на ее могилу, и только в его лучах стала особенно величественной надпись о том, что Жемайте была народной писательницей".
- Знаете, - говорил Юрий Карлович, - мне очень нравится, что писателю присваивают официально, узаконенное правительственным декретом звание народный писатель. Представляю, как бы это звучало - народный писатель Юрий Олеша...
Он в восторге щурил глаза и трепетно приподнимал кверху руки.
- Увы, это надо заслужить... - серьезно заканчивал он.
Зимнее утро. Олеша сидит в ресторане "Националь". На столике кипа газет, стынет кофе. Он худ, сед, задумчив.
- Я стар, ничего не поделаешь... "Старость ходит осторожно и подозрительно глядит, чего нельзя и что возможно, еще не вдруг она решит". Неплохо написано? А?
- Юрий Карлович, а помните свои поездки в Донбасс?
Он отодвинул чашку, перегнулся через стол так, что прикоснулся к белой хрустящей скатерти.
- Я был молод, прекрасное время молодость, черт возьми.
- А как же роман о Донбассе? О строителях метро?
10 мая 1960 года Юрий Олеша умер. Начали выходить его книги, которым он был бы так рад при жизни. Появился фильм по его произведениям, на сценах театров - пьесы. О книге "Ни дня без строчки" напечатали множество восторженных рецензий. Олешу цитируют, повторяют его остроты, ставшие афоризмами.
Я не пытался создавать литературный или биографический портрет Юрия Олеши. Это сложная задача. Здесь только некоторые, мало кому известные штрихи из жизни писателя.
Он всегда желал людям солнца, счастья, добра, восхищался их мужеством, духовной красотой, трудолюбием. Он радовался, прочитав талантливые строки, радовался, когда держал на ладони кусок сверкающего антрацита, добытого в шахте, радовался, глядя на деревья, начинающие расцветать весной.
1965
Сергей Герасимов
Книги пишут люди.
Иной раз не скажешь, что интереснее - книга или человек, ее написавший. Я имею в виду хорошие книги, потому что плохие книги тем и плохи, что образуются как-то помимо автора, как результат унылой поденщины на более или менее существенную тему, при общедоступном изложении. Но тут сквозь слова и фразы не просвечивает ни малой капли души человеческой, его судьбы, его облика, неповторимой натуры.
Юрий Карлович Олеша написал мало. Может быть, мог бы написать больше. Я говорю - может быть, потому что есть иная точка зрения: писатель может написать столько, сколько он написал. Пожалуй, эта точка зрения не лишена историчности и смысла, если не иметь в виду катастрофы, обрывающие жизнь писателя безвременно и трагически.
