Так как в течение 14 дней не видно было, чтобы московиты возвращались, воинские люди только и делали, что искали добычу. Одежду, полотно, олово, латунь, медь, утварь, которые были выкопаны из погребов и ям и могли быть проданы за большие деньги, они ни во что не ставили. Это они оставляли, а брали только бархат, шелк, парчу, золото, серебро, драгоценные каменья и жемчуг. В церквах они снимали со святых позолоченные серебряные ризы, ожерелья и вороты, пышно украшенные драгоценными каменьями и жемчугом. Многим польским солдатам досталось по 10, 15, 25 фунтов серебра, содранного с идолов, и тот, кто ушел в окровавленном, грязном платье, возвращался в Кремль в дорогих одеждах; на пиво и мед на этот раз и не смотрели, а отдавали предпочтение вину, которого несказанно много было в московитских погребах — французского, венгерского и мальвазии.

Кто хотел брать — брал. От этого начался столь чудовищный разгул, блуд и столь богопротивное житье, что их не могли прекратить никакие виселицы, и только потом Ляпунов положил этому конец при помощи своих казаков. Столь постыдно воинские люди использовали во зло эту большую победу, а Господу Богу никакого благодарения не воздали! Из спеси солдаты заряжали свои мушкеты жемчужинами величиною с горошину и с боб и стреляли ими в русских, проигрывали в карты детей знатных бояр и богатых купцов, а затем силою навсегда отнимали их от отцов и отсылали к их врагам, своим родителям и родственникам.

Тогда никто или мало кто из солдат думал о таком прекрасном провианте, как шпиг, масло, сыр, всякие рыбные припасы, рожь, солод, хмель, мед и т. п. Все это имевшееся в изобилии было умышленно сожжено и уничтожено поляками, тогда как все войско несколько лет могло бы этим кормиться с избытком. Верно, польские солдаты полагали, что если только они будут носить шелковые одежды и пышности ради наденут на себя золото, драгоценные камни и жемчуг, то голод не коснется их. Хотя золото и драгоценные камни имеют замечательные свойства, когда их обрабатывают chimica arte[131], но все-таки они не могут насытить голодный желудок.

Через два или три месяца нельзя было получить за деньги ни хлеба, ни пива. Мера пива стоила 1/2 польского гульдена, то есть 15 м (???). грошей, плохая корова — 50 флоринов (за такую раньше платили 2 флорина), а караваи хлеба стали совсем маленькие. До сожженных погребов и дворов, где было достаточно провианта, да еще иного было закопано, они уже не могли добраться, ибо Ляпунов (о котором упоминалось выше) вернул обратно бежавших московитов, и на третьей неделе после мятежа, во второе воскресенье после Пасхи, они снова взяли Белый город, потому что нашим с таким небольшим количеством людей невозможно было его занимать и удерживать. Благодаря этому московитские казаки забрали из сожженных погребов весь оставшийся провиант, а нашим пришлось облизываться. Если же они тоже хотели чем-нибудь поживиться, то должны были доставать это с опасностью для жизни, да и то иногда не могли ничего найти. Как говорится: «Post haec occasio calsa». He следует упускать удобного случая, а также «Cudendum dum ignitum berum». Надо ковать, пока железо еще горячо.

Так обстояло дело, когда во второе воскресенье после Пасхи сего, 1611 г. королевские воины в Москве снова были осаждены московитами и ежедневно стали происходить такие большие стычки, что священникам и цирюльникам дела хватало. От всего полка немцев и воинов других национальностей осталось только 60 солдат. Кремль уж давно сдался бы сам из-за голода, если бы господин Иван-Петр-Павел Сапега в день св. Иакова этого же года не выручил его, с ловкостью пройдя Белый город, занятый московитами, и доставив в Кремль, кроме прочего провианта, 2000 караваев хлеба. В отсутствие господина Сапеги, отправившегося в загон, московиты осадили и взяли Девичий монастырь, расположенный в полумиле от Кремля и занятый нашими, и этим отняли у наших все ворота, которыми еще можно было пользоваться, так что ни войти к ним, ни выйти от них не могла даже собака или кошка, отчего им пришлось очень страдать.

Когда же господин Сапега занемог тяжкой болезнью, от которой он и умер, их снова выручил в день св. Варфоломея военачальник польской короны в Лифляндии господин Карл Хоткевич (посланный его величеством королем польским и пр. в Москву с несколькими тысячами испытанных воинов), который доставил полякам на этот раз столько провианта, что они были в состоянии продержаться довольно долго. Но так как потом Хоткевич уже не смог больше ничего доставить им и не смог снова отбить и отогнать московитов, чтобы вызволить поляков в крепости, ибо русских чем дальше, тем становилось больше и они усилили осаду Москвы, не жалея ни старания, ни усердия, ни труда, ни крови, чтобы вернуть ее себе со всем, что к ней относилось, польское же войско с каждым днем уменьшалось и слабело, то московиты в конце концов многократными, длительными и ужасающими штурмами отвоевали и снова захватили московский Кремль — местопребывание царей, ужасным образом уничтожили и умертвили всех, оставив в живых лишь несколько знатных поляков, чтобы потом в обмен на них освободить своих, находившихся в плену в Польше. После того как они получили обратно московский Кремль, местопребывание царей, они избрали царем своего соотечественника, знатного вельможу Михаила Федоровича из рода Никитичей и короновали его. Его отца зовут князь Федор Никитич, этого Федора Никитича (как выше упоминалось) Димитрий второй сделал патриархом, а впоследствии он вместе с Шуйским и его братьями был уведен в плен в Польшу. Если этот новый царь удержит свою державу, значит, ему очень везет, ибо хотя московиты и его величество король шведский (брата которого они прежде тоже избрали царем, а потом не захотели принять) заключили соглашение, по которому московиты уплатили большие деньги и отдали королю в потомственное владение, отказавшись от них навечно, следующие шесть мощных крепостей: Кексгольм, Нотебург, Копорье, Гдов, Ямгород, Ивангород (называемый русской Нарвой и расположенный точно и прямо против немецкой Нарвы в Лифляндии по ту сторону реки, именуемой Нарвой, течение которой в этой местности на протяжении нескольких миль является границей между Россией и Лифляндией) — и Корелу со всем относящимся к ней великим княжеством, а за это получили обратно большой торговый город Новгород с огромным относящимся к нему великим княжеством Новгородским и, таким образом, заключили вечный мир со Швецией, все же маловероятно, чтобы его величество король польский (во власти которого все еще находится крепость и все великое княжество Смоленское, простирающееся до Путивля на 100 миль, которое ему, однако, очень дорого обходится), как и сын его королевского величества принц Владислав, оставили неотомщенным причиненное им великое бесчестье…

Московская хроника (1584–1613) Конрада Буссова достаточно полно и последовательно отображает события Смутного времени начала XVII в. В дневнике проскальзывают нотки тендециозности в освещении перипетий разразившейся трагедии на просторах России. Так, он утверждает, что московиты — так иностранцы называли россиян в XVI–XVII вв., понесли заслуженное наказание за преступления «московского» войска в Ливонской войне 1558–1583 годов. Но Буссов — житель Ливонии — умалчивает о том, что при капитуляции Дерпта в июле 1558 г. воевода П.И. Шуйский обещал не трогать имущество горожан, оставляя за ними право выбора местожительства, призывал жителей Дерпта обращаться к нему с жалобами в случае мародерства. И слово свое сдержал — строго наказывал грабителей, пресекал бесчинства, в чем убедились горожане. Такие же условия соблюдались и при взятии Феллина (Вильянди) в августе 1560 г.[132] Но то, что происходило в России и ее столице в период интервенции, потрясло очевидца, и он вынужден был признать: «Вред, причиненный России пожарами (в дневнике отмечены и грабежи, убийства жителей, буйство интервентов), так велик, что на опустошенных местах можно поместить 4 или 5 Лифляндий».