(Сколько раз ты уже сегодня сказала это слово! Слышь! Хватит!)

Девяностые! Вот это было время. На нем, все и остановилось. Дальше – сплошное доживание до чего-то. До чего!? Вон до чего! До «Гамаков Энди» с дерьмовой рукколой и музеем стиральных машин.

Вспомнила интрижку со Стиви. Ее «фильм» девяностых.

Ванна рядом со спальней его родителей. Все заставлено кремами с иероглифами. Баночки и мешочки, явно, не из каталога «Мэри Кей».

Мать Стиви была кореянкой, все время отбеливала лицо. Зачем!? Загар еще был в моде.

В тот вечер, Рут, как ужаленная, вбежала туда после «этого». Смахнула дурацкие баночки, пыталась найти шприц или, если повезет, клизму. Не нашла.

Залезла, включила душ, расставила ноги так широко, что чуть не села на шпагат. Направила струю. Черт, даже сейчас тело помнило, какая была горячая вода… отрегулировала, получилась слишком холодной.

Ерзала, переминалась с ноги на ногу, как чертова утка. Пытаясь вымыть, что попало внутрь. Стиви, говнюк, не надел презерватив! Спустил в нее целую пинту! А она дура, еще поверила «С презиком, в первый раз, больно будет. Слышь, давай так…».

Первый раз! Ее первый раз! Был испорчен, как и у всех. Хоть кто-нибудь бы объяснил, что, лишаясь девственности, забеременеть почти невозможно. Нет же! Все только и твердили «предохраняйтесь-предохраняйтесь». Девяностые! Было время, когда все предохранялись.

Было время, когда все предохранялись. – представила, как пишет гусиным пером в большую книгу из пергамента. Первая буква «Б» красной строки, – витиеватая и непонятная.

– Стартрек, с Шетнером. Не какие-то там…

Очередь киносеанса подошла к Энди. Изобреталка-Энди! Педик! Вот, кто меньше всех пострадал. Стартрек, кто бы сомневался!? Трое педиков слоняется в долбанной звездной посудине. Энди, конечно, спит и видит себя среди них. Прокладывать маршрут через Андромеду, чинить какие-нибудь долбаные ускорители. В космосе, ему явно не будет хватать рукколы, которую он так тщательно выращивает. Зато, вместо сраных горьких лопухов, трое говнюков-космоковбоев, смогут трахать друг друга в жопу.

В жопу… в жопу… в жопу… придурки, уроды вы все!

Рут… Рут… ты чего? Может хочешь…Нет, надо ее поберечь. Вы слышали, что сегодня…

Что? Это они ей? Вот, говнюки… а, почему, это они ей!?

Встала, отпихнула Фрэнка, закричала что-то, не знала, что. Пальмы над головой отразились эхом «в жопу, в жопу, в жопу».

Так все надоело, так все хотелось здесь послать. Вернуться в девяностые! Пусть даже к Стиви, тупому полу корейскому ублюдку с его тупым «слышь-слышь».

Только бы не было Прилива. Никакого Прилива. Не говорить о нем, ни знать. Ни ругать себя за то, что повторяешь «прилив-прилив». А-а-а… черт, черт, черт… К черту, это все!

(Рут! Хватит повторять! Пожалуйста, хватит!)

– Рут, мы Стартрек вспоминаем!? Хороший фильм… – Эрик протянул ей обе руки, как будто, она была умалишенной.

Захотелось двинут ему по оставшейся половине зубов. Чтобы шепелявил дебильное «ф-с-е-е получиш-ш-ть-ся».

Остафь шебе хлафное! Рал-ф-ф Лох-х-рен-н.

Представила, как Эрик, без верхних зубов, постаревший, сгорбленный, но по-прежнему, в розовой поло – поднимает скрюченный палец вверх.

Он потерял все.

Но, оставил главное.

Ральф Лорен.

– Пошел ты! – перестала злиться, осталось только раздражение.

– Да, ладно, Рут! Весело! Давай…

Она бы все была готова отдать, чтобы Эрик вмазал ей, как следует, потом подхватил и унес в пальмы, чтобы трахнуть. Как сделал бы любой нормальный мужик из девяностых. Мужик из девяностых… у-у-у-у! На-до-е-ло-о-о!

Вмазать и трахнуть!

С новой мазью «Вмазотрах», вы будет хотеть этого!

В любом месте, в любое время!

Да здравствуют, девяностые! Вмазаться, трахаться, корчиться в ванной и блевать на вечеринках!

– Давай, Рут! Все получиться!

– Я давать буду, если капитан Кирк с Чамберсом спустятся со своей дурацкой мыльницы и будут трахать меня. Слышите… – особенно, с ненавистью, посмотрела на Энди, который все это время ухмылялся. – Слышите вы меня! Трахать не свои дурацкие ускорители, а меня. Слы-ши-те…

С Рут не все в порядке. – сказала Хелен.

Драная хиппи! Тупая любительница Воннегута!

– Да на хрен, оглянитесь вы… кто здесь вообще в порядке! Кретины!

Не выдержала, убежала. Эрик побежал следом. Они считались парой! Пара! Импотент в поло и озабоченная трахом, несуществующим трахом, тридцати сколько-то летняя, бывшая рекламщица. Ни на что, не способная.

Рекламы больше нет. И траха больше нет. И не будет.

***

– Так, ты какой фильм хотела бы посмотреть?

– Какой… ты спрашиваешь, не потому, что время «киносеанса»?

– Нет, что ты! Я просто. В общем, Рут. Ты знаешь, что…

Лежали вдвоем в гамаке. Со стороны бухты доносилось шептание воды, убаюкивающий эффект добавлял шелест разлапистых пальм и папоротников.

Злость и раздражение ушли. Довольно быстро, как и появились.

Давно она не помнила себя такой. Как будто, трясут изнутри. Может, это все из-за механического малыша?

– «Лучший друг» мне очень нравится.

– Мадонной хотел быть?

– Нет, мне сам фильм нравится. Ну и Мадонна, конечно, тоже.

Больше всего, ее раздражало в Эрики, да и во всех остальных тоже, что он почти никогда не реагировал на издевательства. Ни на какие! Скажешь ему «засунь себе поло в жопу», а он ответит «все получится».

– Может, Руперт Эверетт?

Раз уж начала издеваться, так продолжай, не останавливайся. Стеби, стеби, стеби… – так говорил ее босс, Грязный Мэни.

Она не знала (или не помнила), но думала, что «грязным» его называли за это его излюбленное «стеби-стеби». Мэни был из породы старых рекламщиков, для него не было ничего святого. Впоследствии, оказалось, что это и есть единственно правильная позиция в жизни, причем не только для рекламщиков.

Очевидно было то, почему Грязный Мэни был еще и «мэни». За свое «стеби, стеби, стеби» он умудрялся брать деньги, причем неплохие.

Она пришла овечкой, после тупой работы в какой-то корпорации. Поначалу, разве что могла брифы заполнять. Работала секретаршей по сути, хотя по должности – помощник арт-директора.

Запомни, Рут! Клиенты – идиоты. Они не знают и никогда не узнают, чего сами хотят. – с этими словами, Мэни бросал стопку брифов в урну, переполненную бычками и смятыми алюминиевыми банками.

Урны с бычками и смятыми банками! Она хорошо помнила офис. Атмосфера старой «школы». Бутылки дешевого, но сносного виски в каждом углу, разрешено курить прямо на рабочем месте.

Последнее, что она помнила оттуда, как, примерно, за месяц до того, как все рекламные агентства перестали существовать, пришла в офис, кажется, что-то забрать. Сотрудников уже никого не было, все бежали из города.

Застала «на посту», великого и ужасного, ДжиЭм.

Мэни сидел в своем кабинете. Он был один, но, накурено было так, как редко было в прежние времена, когда курили все.

В углу увидела разорванные свертки, коробки, щепки от ящиков с дорогой выпивкой. Похоже, босс разворошил клиентские подарки. Целый шкаф товаров категории «дьявола»: сладкое, сигары, выпивка.

У его жены, не так давно до этого, на втором триместре, «вывалился» ребенок. Они еще тогда изредка собирались в офисе. Не для работы, конечно. Просто так. Собирались, обсуждали.

Рассказывали, что жена Мэни (ее звали, Джинджер, кажется) не чувствовала боли, не было судорог. Она просто пошла в туалет. Села на стульчак, дернулась всем телом, вниз скользнуло что-то тяжелое, холодным пустым звуком шмякнулось о поверхность унитаза.

Пустым звуком!

(Хватит! Не повторяй!)

Мэни нашел Джинджер, сидящей у крышки, безумными глазами смотрящей на плавающий, в сгустках крови, желеобразный эмбрион. У эмбриона были несформировавшиеся, открытые сине-белесые пятаки, вместо глаз.

Что ему оставалось? Мэни нажал на кнопку, глаза эмбриона завертелись, пропали в канализации. Джинджер обезумела, кричала, наглоталась таблеток, слегла.