- А деньги еще не кончились?

- Расчетные получил, пару месяцев протяну. Ты же меня знаешь: я у тебя не транжира.

- Ну, мало чего. Лида так и не звонила?

- Чего ей звонить? Она сделала свой выбор.

- Все равно это нехорошо. Одному нехорошо, - посетовала мама.

- У вас одни понятия, у современных девушек другие. Значит, ей без меня лучше. Может, я не парень ее мечты, - заулыбался я с иронией.

- Чем же тогда думала, когда замуж выходила? - вклинился в разговор отец.

- Это ее надо спросить, - ответил я. - Или ее подруг. У нее много появилось советчиц. Особенно в последнее время.

- Да, нынче много развелось “добрых” советчиков, - сказала мама.

- Наоборот, - усмехнулся я снова. - Теперь Советы развалились, все стали буржуями, а у буржуев и мораль буржуйская.

- Везде хорошо, где нас нет, - подытожил отец.

Я поднялся.

- Спасибо за обед, наберу воды и пойду.

- Может, все-таки возьмешь на вечер пару окорочков, я утром жарила, вечером разогреешь и съешь.

- От окорочков не откажусь.

“Ножки Буша” - простой способ утолить голод, дешево и сердито, как гласила реклама на каждом углу.

Я прошел в ванную, поставил ведро под струю воды. Ведро наполнилось быстро - сегодня напор был на удивление приличный.

- Ты вечером опять к магазину? - спросил я у матери (она по вечерам приторговывала у центрального магазина сигаретами, одноразовыми зажигалками, жвачками и семечками; закупала в соседнем городе, где подешевле, возила в наш). - Как ты не боишься допоздна с товаром сидеть, да еще в темень домой с деньгами возвращаться?

- Да чего старушке бояться? - ответила мама. - Я там не одна. Рядом такие же торговки сидят. Фонари горят, люди еще бродят. Иногда проходит милиционер, отпугивает от нас пьяных, а когда надо обратно, отец меня встречает.

- Хочешь, теперь я тебя встречать буду? Все равно пока делать нечего.

- Полно тебе, сынок, отдыхай, пока работу не найдешь. Когда еще выпадет в жизни минутка отдохнуть?

Такой моя мать была во всем: лишь бы ее дитяти было комфортно. Малый ли, взрослый, - я до конца дней оставался ее заботой. Понимая это, я ее заботой никогда не злоупотреблял.

- Тогда я пошел, - я вынес ведро с водой в прихожую, стал обуваться и одеваться.

- Звони или забегай, когда будешь не у дел, - мать поцеловала меня на прощание.

- Пока, пап!

- Пока! - сказал, выглянув из кухни отец.

- Иди только осторожней, не поскользнись, под снегом сплошной лед, - сказала мама.

- Постараюсь.

Я вышел из квартиры. Дом, в котором прошло мое детство и юность. Двор на две двухэтажки. Шестнадцать квартир. Рабочие, строители, шахтеры. Русские, украинцы, белорусы, прибалты… Что им было делить? Жили одной семьей, праздники отмечали всем двором, всем двором играли свадьбы, провожали юношей в армию, хоронили стариков. Двор был всегда полон разновозрастной детворы, теперь стал пустым. Первыми отчего-то стали уходить на тот свет мужчины. Перестройка, что ли, на них так повлияла? Хрупкие они все-таки всегда были, слабее женщин.

Я стал подниматься к городскому музею, осторожно ступая в тех местах, где утоптан снег. Поскользнешься, разольешь воду - возвращайся тогда обратно или сиди без воды, тетеря неуклюжая.

- Диман, ты ли это? - резко затормозила возле меня вишневая “девятка”. Я оторвал взгляд от дороги - из окна “девятки” во весь свой широкий рот улыбался худощавый парень с легкими залысинами. Баскаков? Женька? Сколько лет, сколько зим!

- Привет, Жека! Сто лет не виделись.

Я опустил ведро на землю. С Женькой мы познакомились еще в школе. Вернее, в его училище, в “бурсе”, как мы всегда называли ПТУ . Сборная училища по баскетболу отправлялась на областные соревнования, негласно решили усилить ее десятиклассниками из соседней школы. Я в своей школе слыл одним из неплохих нападающих. Взяли меня и еще двух разводящих, оформили, как учащихся ПТУ, прокатило.

Такие подтасовки в разных видах спорта практиковались в те времена почти повсеместно, в городе бы не прошло, а в области никто не проверял. Списки игроков утверждены руководством - какие вопросы? Мы тогда взяли кубок области. И сдружились. Тренироваться ходили то в училище, то в школу. Почти каждый день. А когда я поступил в институт и уехал из города, приезжая на выходные, мчался по старой памяти на тренировку, где снова встречался с Баскаковым. И снова в паре с ним мы рьяно рвали кольцо соперника, как будто навык наш и сплоченность совсем никуда не девались; мы с Жекой по-прежнему понимали друг друга с полуслова, с одного взгляда. Потерялись только, когда я ушел в армию, а дальше - то одно, то другое… Потом уехал Женька. Теперь вот снова здесь.

- Как жизнь? - спросил Женька. - Женился?

- Женат. А ты?

- Бог миловал. Чем занимаешься?

- Да так, чем придется.

- Баскак, - раздалось нетерпеливое из машины, - на улице не май месяц.

- Да ладно гундеть, щас тронемся, - бросил через плечо Женька и снова вернулся ко мне: - Баскетбол еще не забыл?

- Сто лет не играл.

- По старой памяти погонять не хочешь?

- Да можно.

- Тогда подгребай завтра часам к девяти в училище. Мы хоть и выпустились, сам знаешь когда, но родные стены не оставляем. Больше, конечно, ходим в “качалку”, что в подвале, но если надумаешь, два на два на одно кольцо сбацаем, пара клевых чуваков против нас найдется.

- Добро. - Я поднял руку в знак согласия. Отличное предложение! За время моего так называемого “отдыха” мышцы, кажется, совсем одеревенели, надо было бы давно их размять, не то совсем атрофируются.

- Буду ждать, оторвемся как раньше. Трогай, - Баскаков сжал кулак мне в ответ, потом закрыл окно. “Девятка” с резким звуком рванула с места. Я поднял ведро, перешел дорогу и пошел дальше, наискось через школьный двор, направляясь к своей девятиэтажке.

Можно было назвать массу причин, почему мне больше нравилось играть в училище, чем в школе. И не только потому, что там я сдружился с Женькой, а Женька восхищался мной как игроком. В ПТУ тогда, как правило, шли ребята, не особо прилежные в школе, равнодушные к учебе, недисциплинированные, хулиганистые. Но играть с ними или против них было намного интереснее, чем в школе: бурсаков от школьников отличал азарт, наглость, напористость. Играя с ними (или против них), я всегда открывал для себя (и в себе) что-то новое: авантюризм, жажду риска, игру на грани фола. Меня заводило, что я могу бросить вызов этим неадекватным парням, которые за стенами спортзала превращались в дерзких хулиганов, полукриминальных молодчиков, следующими жизненными этапами для которых становились либо тюрьма, либо могила. Но я также знал, что в этой среде как нигде уважали крепость духа, несгибаемость, ловкость и удаль - качества, которые проявляются, прежде всего, в спорте. Может, поэтому большинство прежних спортсменов после развала Союза почти с головой ушли в криминал.

Не откладывая в долгий ящик, я по возвращении перебрал весь свой гардероб, нашел трико и старую спортивную майку с пятнадцатым номером и тройными (под “Адидас”) полосками по бокам.

В школе (да и в институте) я играл в спортивных трусах и гетрах, но в этот раз решил пойти в обыкновенных спортивных брюках - перед кем выпендриваться? Я только собирался отвести душу, размяться, получить удовольствие - о марафете ли думать? К тому же неизвестно, какая в спортзале училища температура - на дворе к вечеру может опуститься до десяти, а то и до пятнадцати мороза.

Я еще раз окинул взором одежду, вроде все собрано, оставалось найти кроссовки. В старых, но крепких еще кроссовках удобнее, чем в новых. При хорошей нагрузке обычные кроссовки разваливались за четыре-пять тренировок, поэтому обычно мы гоняли во всем старом, которое не жалко было выкинуть, если порвется.

Я полез на антресоль на балконе, где мы с Лидой хранили обувь. Перебирая различные коробки, наткнулся на упаковку с оставшимися от бабушки виниловыми пластинками, которую я оставил в надежде когда-нибудь послушать. К сожалению, бабушкин проигрыватель несколько лет назад сломался, крутить их было не на чем, а выбросить жалко.