– Похоже, в порядке. – Я утаскиваю бутылку воды из холодильника и невольно ухмыляюсь. Потому как есть у меня тайное подозрение, что Алисия беременна.

Беременс-Макгременс. Фу, чушь какая. Вычеркивать поздно, да? А знаете, что это значит? Что «Планете Кофе» придется искать нового менеджера. Так что я могу метить выше, чем какая-то дурацкая стажировка, – и пусть Джулиана из службы занятости кондрашка хватит.

Я всовываю ноги в свои ортопедические тапки и ощущаю приближающийся успех.

Во время обеденного перерыва встречаю в парке Камиллу.

На ее одежде впереди гигантское красное пятно, будто она выдрала кому-то сердце.

– Не спрашивай.

– Что это?

– Я решила устроить для себя самой пикник, чтобы обдумать новый фасон купальников, и произошел несчастный случай.

– Что за случай?

– Все этот пикник. Я решила вести здоровый образ жизни и взять с собой салат, приготовленный дома…

– Из чего?

– Ну из экзотических фруктов.

– Ну и?..

– Я пошла к вегетарианцам в овощную лавку и увидела там чудные ломти арбузов, и хотела купить, но у них были еще и гранаты. А я недавно заметила, что в супермаркетах во все готовые салаты кладут гранаты, и подумала – о-о, это, наверное, будет здорово, ну и купила один.

– Мне почему-то кажется, что этим дело не кончилось?

– В общем, да… я не смогла его вскрыть. У него твердая кожура, наверное, чтобы не повреждались все эти камешки – ты же видела зерна граната?

– Красивые, да? Как маленькие инопланетные коконы.

– Да господи, они похожи… на бижутерию, на драгоценные камешки. И, в общем, я пыталась и наступить на него, и разгрызть зубами, но… не вышло, и я подошла к дереву и придавила гранат грудью к стволу и типа навалилась…

– Ты обнималась с деревом?

– Ну да, наверное, было похоже на то.

– И он лопнул тебе на майку?

– Вот именно. Все уже высохло. Салаты ужасно трудно готовить, а еще удивляются, почему их так мало едят.

– Гранат – это вроде бы пища богини.

– Вот как. Не зря, значит, я на него запала. – Камилла задирает нос и высовывает язык – изображает богиню, но тут же сникает и в отчаянии мотает головой. Я обнимаю ее за плечи.

– Придумала фасон купальника?

– Да, с тесемками, такими, прямо в заднице, чтобы ягодицы могли загорать.

– Кому нужны загорелые ягодицы?

– Можешь не сомневаться, рынок сбыта для таких купальников имеется. А когда-нибудь, лет через пять, я поеду на Неделю моды. Париж, Нью-Йорк, Милан… это все само собой… и Дубай тоже. Ты там когда-нибудь была? Чума полная. Одновременно футуристический и первобытный – все эти безумные металлические сверкающие конструкции посреди пустыни.

– Звучит как помесь «Флинтстоунов» с «Матрицей».

– Ага. Вроде того. Кажется, что птицы заводные, а солнце можно отвинтить от неба. – Камилла ложится на спину. Она уже успела загореть, похожие на рыбьи чешуйки веснушки усыпали ее нос, в прическе «афро» поблескивает неоновая пыльца.

– Угадай, что.

– Что? – Она резко садится.

– Мама согласна.

– На что?

– После каникул я не вернусь.

– Что-о?

– То-о. Больше не пойду в школу.

– ДА ИДИ ТЫ!

– Нет, серьезно.

– Фигасе! Би! Это фантастика. ВАУ!

– Знаю. Пока еще до конца не осознала.

– А в школе знают?

– Мама разберется.

– А папа что сказал?

– Считай, что ничего. А что он может сказать?

– Ух, Блюбель, это отпад! А что будешь делать?

– Пока не знаю. По идее, нужно пройти стажировку, потому что мне шестнадцать, типа, начать профессиональное обучение…

– Ты бы могла работать со мной!

– Хотела бы я быть твоей стажеркой! А что надо делать? Шить купальники на толстозадых девчонок?

– Ну да! С крупным рисунком, например… ну не знаю….

– Жабы или вроде того.

– Ага. Именно жабы.

– Чувствую, купальник с жабами стал бы для меня ориентиром – могу я подружиться с этой девчонкой или нет?

– Для меня то же самое в магазине: если покупательница не захочет носить купальник с жабами, тогда вон из моего магазина, ты не моего круга!

Я смеюсь.

– Так что пока я поработаю в «Планете Кофе», но… мне нужно уговорить Алисию оформить для меня статус стажера по специальности баристы. – Я сбрасываю туфли, воздух лижет мне распухшие пальцы. – Погляди на мои бахилы, так их растак. – Я смеюсь. – По идее, это удобная обувь. – Я щурюсь на солнце. – Но сегодня не могу ее попросить, потому как она, кажется, беременна.

– ЧТО-О?

– Вот-вот.

– Бедняжка. – Камилла цокает языком. – И почему мы не можем попросту работать механиками, как в кино?

– Сейчас для всего требуется бумажка. Ты не можешь просто начать работать после того, как подружишься, ну скажем, со слесарем, а он тебе и говорит: слушай, крошка, а почему бы тебе не стать слесарем, как я? Я научу тебя всему, что нужно для работы… Нет, фигушки, везде бумажки и прочая муть.

– Да, и вообще… Откуда ты в детстве можешь знать, чем хочешь заниматься всю оставшуюся жизнь? Выбираешь предметы для экзаменов в таком нежном возрасте, что даже не понимаешь, что от этого зависит все твое будущее. Бред собачий.

– Ясное дело. И представь, на экзамене по рисованию я замалевала все вокруг своей вазы с фруктами черным углем. Красотища. – Я вцепляюсь пальцами ног в траву.

– Как вообще узнать, какое место на планете предназначено именно тебе? Ну откуда я знаю, что мне положено быть именно здесь, именно сейчас и делать именно это? Откуда мне знать, что я приземлилась в нужном месте? Может быть, моя судьба… ну не знаю… в Новой Зеландии, на Сент-Люсии, или в Мехико, в Нью-Йорке, в Берлине…

– Или в Дубае?

– И никогда не узнаю. И поэтому жизнь кажется ужасно короткой. Просто нет времени все испробовать и понять, где мое место.

– Ну нельзя же всю жизнь скакать туда-сюда и искать свое место. Тебе просто некогда будет остановиться, чтобы понять, подходит оно тебе или нет. – Камилла ложится на спину и закрывает глаза. – Как бы там ни было. Здесь тебе самое место, это же твой дом.

– Откуда мне знать?

– Нужно просто знать. – Она срывает маргаритку и вертит ее в пальцах.

– И ты тоже часть этого…

Мимо проходит девица в джинсовых шортах с разрезами на ягодицах и в маечке до пупа.

– О-о-о, вот эта девчонка чувствует себя на своем месте! – Камилла кивает на нее. – Так держать, подруга! – кричит она.

– Хорошо ей. – Я улыбаюсь. – Но речь сейчас обо мне.

– Не дай бог отвлечься от твоей персоны хоть на тысячную долю секунды. Что ж, пардон. – Мы смеемся.

– Так вот, хотя мне всего шестнадцать, но я уже знаю, что есть вещи, которые не смогу делать никогда в жизни.

– Ты уже их делаешь – начинаешь предложение с «так вот», а я должна понимать, что ты имеешь в виду.

– Ну, типа, я никогда не буду лучшей в мире балериной, не буду лучшей скрипачкой…

– Неправда.

– Правда, потому что некоторые начинают этому учиться чуть ли не с двух лет. Ты же видела всякие передачи про вундеркиндов. А мне уже поздно. Мне нужно хоть куда-то двинуться. Я же ничего не умею.

– Ну а что бы ты хотела делать? В чем бы ты хотела стать лучшей, Биби?

– Мне нужно время, чтобы решить.

– Ну и решай себе.

– Мне нужно понять, что я умею… делать хорошо.

– Что же ты умеешь хорошо делать?

– Жрать.

Мы хихикаем. Наши животы так и ходят вверх-вниз. Вверх-вниз.

Камилла приглашающе хлопает ладонью по траве. Я ложусь с ней голова к голове. И слушаю визги лета. Дети в бассейне-лягушатнике, собачье тявканье, смех, ностальгически пронзительный колокольчик фургона с мороженым, сердитые гудки распаренных, вздрюченных водителей с проезжей части.

Через несколько минут мы стряхиваем с задниц прилипшие травинки и счищаем друг другу с волос мучнистый пух. На локтях у нас остается травяной узор.

– Позвоню тебе, когда закончу.

– Я тебя провожу, но не до дверей. Не хочу встречаться сегодня с Алисией, учитывая последствия операции на открытом сердце, произведенной с помощью граната.