– А ты помнишь, какой спокойной, будто шелковой, бывала порой морская гладь? Какая тишина царила вокруг…

«Мурлыканье» сменилось опасным шипением – Йормунганд явно не был любителем покоя и релаксации, – и я моментально сменил тему:

– Тогда вспомни, сколь великолепен океанский шторм, когда ветер хлещет и погоняет волны! Помнишь, как нравилось тебе вдребезги разнести какое-нибудь торговое судно, всего лишь шевельнув кончиком хвоста? Помнишь, какое удовольствие доставляло тебе зрелище кораблекрушения?

Змей задумался и удовлетворенно рыгнул.

– Вот именно! – льстивым тоном поддержал его я. – Подумай, насколько это было приятней, чем мучить собственного отца, который, кстати, искренне тебя любит. Вообще-то, – торопливо прибавил я, – даже меня мучить тебе было бы гораздо приятней, если б я снова обрел плоть… Ты только представь себе, ЧТО можно было бы тогда со мной делать… Разве это не доставило бы тебе истинного удовольствия?

Йорги ничего не ответил, но я чувствовал, что ему страшно хотелось бы попробовать.

– А тебе для этого и делать ничего не надо – только позволь мне проплыть с тобой вместе по реке Сновидений в одно чудесное местечко, которое я так хорошо знаю, – соловьем заливался я, – и мы оба сможем там вволю предаваться разным безумствам и радовать себя воссозданием абсолютного Хаоса. Доверься мне. Я хорошо знаю, где находится это место. Ты должен всего лишь предоставить мне свободу действий, и вскоре, клянусь, мы оба будем на воле…

Я немного помолчал, давая змею возможность переварить мои слова. Я знал, что он неспособен сразу взять старт, но уже одно то, что он больше не пытался плюнуть в меня ядом, представлялось мне признаком весьма многообещающим.

И действительно, вскоре Йормунганд снова «замурлыкал», и я почувствовал, что обвивавшие меня цепи несколько ослабли. А потом и скала, на которой я провел, кажется, несколько столетий, стала понемногу терять материальность, приобретая некую эфемерную форму, точно в ужасном сновидении. Я осторожно коснулся колючей чешуи Йормунганда – более всего она походила на острые зубья, вделанные в кольчугу из слизи, – а затем уселся на него верхом, стараясь не обращать внимания на невыносимую вонь, и изо всех сил обеими руками вцепился в шипы у него на шее. И вот, наконец, Йормунганд зашевелился, задвигался, постепенно набирая скорость – сперва очень медленно, затем все быстрей, – и начал проламываться сквозь стены Черной Крепости, круша их, точно цеп снопы пшеницы, обрушивая потолки и целые коридоры. Мы летели, оставляя позади комнаты пыток и потайные подземные темницы, все разрушая на своем пути и неудержимо стремясь вверх, на самый последний из бесчисленных уровней Нифльхейма, к воротам Черной Крепости.

На мгновение передо мной мелькнули сами эти ворота, и за ними открылась река Сновидений – сверкающее эфемерное пространство с пятнышками островов, шхер и скал, которые могли бы показаться почти прекрасными тому, кто понятия не имеет об их смертоносных свойствах. Итак, Черная Крепость осталась позади, а Искренне Ваш, по-прежнему отчаянно цепляясь за шипы на шее Йормунганда, вместе со змеем плюхнулся в реку Сновидений, которая представляет собой беспорядочный поток удушающих ядовитых снов, порожденных тайными глубинными страхами племени Людей, и бесчисленное множество смертельно опасных фантазий и чудовищных видений.

Я понимаю ваши опасения. Я и сам далеко не сразу решился выбрать подобный способ бегства. Однако иных вариантов у меня не было, и я очень надеялся, что мой змей сумеет набрать достаточную скорость, чтобы как можно меньше времени провести в этом чудовищном водовороте. Впрочем, Время в царстве Сна особого значения не имеет. Секунда здесь словно расцветает, превращаясь в несколько дней, а за минуту проходит порой целая жизнь. Но я прекрасно знал, где именно должен оказаться. Я слишком часто видел этот сон, чтобы испытывать хотя бы малейшие сомнения. Сон, который разделяли со мной столь многие; и то, что нам снилось, было невероятно высоким, вздымаясь до небес, скрепленное осколками тайного магического языка, миллионами рунических символов. Это сновидение было предназначено для того, чтобы, подобно гигантской сети, ловить в свои сверкающие ячеи даже самих богов – хотя, если честно, мои текущие цели были куда скромнее. Но я отчаянно искал этот сон среди мусора всевозможных видений, плававшего на поверхности, а когда наконец его заметил, то направил змея прямо туда – в самые глубины сна об Асгарде. О, Асгард! Великие боги! Даже во сне он казался поистине миром чудес. Я видел в вышине Небесную Цитадель и ведущую к ней сверкающую дугу Радужного моста. Я видел Валхаллу и высокий трон Одина, над которым плавно кружили Хугин и Мунин, его вороны[19]. А внизу я видел мир Людей, и зеленую долину Идавёлль, всю покрытую цветами, и над нею небо такой синевы, какое существует только в воспоминаниях. И далеко-далеко, на самом горизонте, что-то слабо мерцало и дрожало – нет, пожалуй, не мерцало, а сияло ярко, как солнце, слепя разноцветьем красок и рунического света.

На мгновение мы застыли на парапете Асгарда, балансируя в нерешительности. Я понимал, что это сон, и все же ощущение было таким отчетливым, таким всеобъемлющим – создать нечто подобное было, разумеется, не под силу кому-то одному из смертных. И потом, я был во плоти: я мог чувствовать запахи океана и озона, разлитые в воздухе, а также аромат цветов в саду Идунн[20]. Я осмотрел себя. Обличье не совсем мое, но, в общем, похожее, а вот головной убор был мне совершенно не знаком. Впрочем, если я в этом сне и оказался не точно таким, как прежде, то, по крайней мере, был вполне узнаваем. Интересно, чей это разум тут поработал? Кто сумел вызвать у себя такой сон, что все казалось мне абсолютно реальным? Я снова посмотрел в ту сторону, где в небесах разливалось магическое сияние. Чудесное переплетение лучей рунического света так и манило к себе, сверкая и двигаясь, точно таинственное живое существо. Неужели сумел выжить и еще кто-то из богов? А что, если во время Рагнарёка спаслась волшебница Гулльвейг-Хейд? Или, может, это некий новый бог строит новый мир, сумев вызволить его из царства Сна?

А затем прямо у себя над головой я увидел нечто такое, что потрясло меня до глубины души. Нет, это, разумеется, был не обычный сон! Наискось через весь небосвод тянулась надпись, сделанная огромными буквами, должно быть, не менее чем в тысячу футов высотой и сотканная из миллионов крошечных рун, которые были скреплены неким тайным кодом, подобно обширной и невероятно прочной сети. Вот что я прочел:

Мы угодили внутрь компьютерной игры.

Она называлась «Asgard!»(©) – да, именно так, с восклицательным знаком, как в названиях мюзиклов 50-х годов, и с этой маленькой сопутствующей руной (©), обозначавшей, видимо, что это чья-то собственность. Основной задачей участника игры было удержать Небесную Цитадель, противостоявшую различным врагам асов – народу Льдов, народу Гор, демонам-ренегатам и т. п. Играть можно было по-разному, то есть в соответствии с выбранным персонажем. Можно было вообразить себя в роли Воина (Тора), или Генерала (Одина), или принцессы-воительницы (Фрейи); последняя, кстати, имела облик в высшей степени женственный, а ее прелести были едва прикрыты весьма скудными доспехами, мало что способными защитить.

Я понимаю, что и вы бы наверняка сочли, что в столь продвинутом мире просто недопустимы такие грубые ошибки в интерпретации героев древности, например Фрейи. Нет, правда, неужели создатели игры считали, что Фрейя действительно так выглядит? И потом, будь я среди тех, кто все это придумал, я бы ни за что не позволил ей играть одну из главных ролей в том действе, где как бы оживают древние боги. И дело даже не в том, что Фрейя не была способна с кем-то сразиться – она очень даже неплохо могла постоять за себя, если надо, – просто она всегда была слишком обидчивой, к каждому слову цеплялась, да и меня к тому же недолюбливала. В общем, в этой игре было слишком много такого, что в мои планы никак не входило; и самое главное – меня явно причислили к «плохим парням». Ох уж эти мне стереотипы! Разумеется, парень родом из Хаоса годился только на роль отщепенца!