– Постойте-постойте. – Он еле сумел успокоить яростное дыхание. – Паулине не только связана обязательствами с домом ван Бергов. Она ещё и моя жена!

– Если вы не можете с толком распорядиться тем, что дано вам волей Хельда Светлого, то рациональнее будет…

– А не пошли бы вы?.. – Хилберт ударил ладонью по столешнице. – Повторяю, Паулине – моя жена. Не наложница, не любовница, не служанка! Жена.

– Кажется, ещё недавно вы были о ней другого мнения, – ехидно заметил Феддрик, отрывая взгляд от своих ногтей, которые только что внимательно рассматривал. – Что даёт некий повод думать, что любовница из неё как раз очень неплохая.

Солидные мужи тихо захмыкали, точно мальчишки, услышавшие пошлость.

– Только это не даёт вам права говорить о ней скабрезности. – Хилберт наклонился в его сторону. – Кто вы такой, чтобы позволять себе…

– Вам напомнить, о чём мы с вами говорили недавно? – не унимался антреманн, словно поймал жгучий азарт.

– Прекратите, мениэры, – грянул Ромп так, что, кажется, люстра под сводом качнулась. – Мы здесь не для того, чтобы обсуждать ваши личные дела.

Остальные поддержали его согласным гулом. Они закачали головами, переглядываясь с осуждением на лицах. А Хилберт неотрывно смотрел на Феддрика, жалея до спазмов в горле, что вообще однажды согласился вести с ним подобные разговоры. Он не соглашался на условия антреманна, но тот, похоже, уже считал, что дело это решённое.

– Мы будем обсуждать это снова, как только что-то прояснится, – попытался успокоить всех явно уставший от всего ван Диз. – Но справедливости ради надо повторить: когда на первом месте интересы Ордена и безопасность антрекена, а там и всего королевства, семейные узы должны отступить на задний план. К тому же вспомним о зависимом положении вроу ван Берг. Считать её в полной мере свободной нельзя. Хоть она и не рабыня, конечно.

– Я уверяю вас, всё разрешится. – Хилберт кивнул, не желая вступать в открытую распрю с Советом.

В нынешнем положении это может только навредить ему и Паулине. Благо развивать неудобную тему больше никто не стал. Ещё немного пообсуждав остальные насущные дела Ордена – раз уж собрались, – мужчины начали расходиться.

– Нехорошо идти на попятный, – бросил напоследок Феддрик ван Стин, на мгновение задержавшись рядом с Хилбертом.

– Нехорошо домысливать за меня слова, которых я не произносил. И питать пустые надежды, – тем же ровным и сухим тоном ответил тот.

Вместе они вышли из зала.

Гонимый в спину горячей яростью от разговора с советниками, Хилберт хотел было пойти к жене. Но вовремя понял, что на волне собственных ещё не ушедших сомнений и раздражения может наговорить лишнего, а то и вновь с ней рассориться. Только желание это было настолько сильным, что пришлось даже дверь свою запереть и убрать ключ подальше, чтобы ненароком не выскочить из комнаты.

Одно только он знал теперь точно: Совету он свою жену не отдаст, пусть хоть полопаются.

Я надеялась, что больше не придётся просыпаться ночью от зова. Но сегодня это случилось вновь. Пожалуй, поначалу он почти не беспокоил, лишь вплетался в сновидение, которое я не могла теперь вспомнить, а после грянул так громко, что меня буквально подбросило на постели.

Снова. Снова, – билось в голове беспрестанно, пока я натягивала халат и нашаривала на полу туфли. Нужно скорее идти: каждый раз сковывал страх, что очередной приступ может оказаться последним. Что после него не будет больше Хилберта, а останется кто-то другой. Кто-то, кого изгонят в Пустошь. И вроде бы неким сторонним чутьём я осознавала неправильность всего происходящего, какую-то новую черту, над которой стоило задуматься. Но спросонья и от тяжёлой тревоги, что буквально дышать мне мешала, я отбросила эти мысли, как ненужные. Главное, скорее успеть: теперь-то сумею, потому что чувствовала себя на этот раз собранной и даже бодрой, а не размятым вилкой омлетом.

Но едва я открыла дверь, как чуть не налетела на Хилберта, который качнулся вперёд, как раз собираясь постучать.

– Куда вы? – Он слегка подтолкнул меня в плечо, заставляя шагнуть назад в комнату.

– Я слышала зов. Я думала, это у вас снова… – не договорила, потому что было ясно как белый день, что с Хилбертом всё в порядке.

– На Волнпик напали порождения. Много. Брешь прорвалась. – Йонкер коротко оглянулся на дверь, за которой уже зарождался глухой шум. – Запритесь в своих покоях. И не выходите отсюда, если только я вас не позову.

– Но этот зов? – Я успела ухватить его за локоть, пока не ушёл. – Откуда он? Вы его слышите?

– Он предназначен не мне. Тварей призвали. – Он оглядел меня критически. – И это не вы. На ваше счастье.

– Конечно, не я!

– Сидите здесь, каким бы сильным ни был зов. – Хилберт провёл ладонью по моей щеке медленно, с лёгким нажимом, пристально изучая каждую черту лица. Я хотела накрыть её своей, но он отдёрнул руку. – Я предупрежу Дине.

Он вышел – и в открытую дверь на миг ворвался разрастающийся повсюду грохот, тихий лязг и топот. А ещё пока слабо ощутимый смрад. Совсем такой, как исходил от тех слангеров в Пустоши.

Я сначала отшатнулась в глубь комнаты, настолько сильный ужас качнулся внутри, вышибая пол из-под ног. И неизвестно, за кого я больше боялась: за себя или Хилберта. А вдруг этот непрекращающийся зов опасен для него? Но тут же пришлось вспомнить, что дверь надо бы запереть: пренебрегать приказом йонкера вовсе не следовало.

Несколько раз повернула ключ в замке и сжала его в ладони крепко, неосознанно – очнулась только когда стало больно.

Чем дальше, тем громче становился звук сражения кругом: он доносился снизу, с лестницы, и даже, кажется, со двора. И хотелось выглянуть в окно, но оно не открывалось. Я то ходила по комнате, то замирала у двери, прислушиваясь и сотрясаясь от нервного озноба, то садилась в кресло и бездумно смотрела на пламя свечи, пытаясь расчленить звучащий в голове зов и понять его природу. А может, отыскать источник. Он явно исходил не из Пустоши. И не из моего нутра. Он не был абстрактным, тяжёлым, как свинец. Его точно создал кто-то не такой сильный. Однако его оказалось достаточно, чтобы порождения, прорвав брешь, хлынули в Волнпик.

Не знаю, как далеко ещё оставалось до утра, когда тугой комок из топота, выкриков и лязга выкатился на площадку перед нашими с Дине комнатами. Он колыхался, то отдаляясь, то наскакивая, словно разъярённый зверь. Смрад потянулся сквозь каждую доступную щель, наполняя спальню, заставляя прикрывать нос ладонью. Что-то грохнуло в дверь – та содрогнулась с ужасающим треском. Сломается! Я вздрогнула, невольно пытаясь отогнать опасность подальше. Словно толкнулась разумом во что-то сильное и горячее. Увязла в чужой дикой, не поддающейся сущности. И всё на миг замерло.

– Уходит! – раздался выкрик. Первый разумный за всё это время. – Лови его!

Затопотало, залязгало. Шум снова откатился к лестнице. Вспыхнул тяжёлым дыханием напряжённой схватки – и стих. После короткой передышки глухо зазвучали мужские голоса. Они что-то обсудили коротко. Приблизились шаги к моей двери.

– Вроу, – окликнули меня. – Вроу, вы как?

Незнакомый мужчина. Но, кажется, искреннее участие слышалось в его тоне.

– В порядке! – пискнула я, едва выдавив хоть какой-то звук.

Страж этим, похоже, удовлетворился и тут же ушёл. Теперь вокруг стало почти тихо. И я так напряжённо прислушивалась, что казалось, будто слышу, как, кряхтя и толкаясь, плывут по небу неизменные тучи. Непонятно, как меня сморил сон – при такой-то взвинченности. Кажется, только прилегла, унимая взволнованный стук сердца, – и вот уже провалилась в вязкую дрёму. А после вздрогнула, когда в дверь снова постучали. Я кинулась открывать, ещё плохо соображая, но уже зная какими-то закоулками интуиции, кого увижу за дверью.

Открыла и, сделав ещё шаг вперёд, повисла на шее Хилберта, зная, что он испачкан кровью, что устал и злится – непременно, – но было плевать. Я даже не нашла в себе душевных сил удивиться, когда йонкер обнял меня в ответ. Не так, как в Пустоши: лишь бы дитя не плакало – а с настоящим пылом человека, который только что испытал некое облегчение. Как будто он тоже боялся… Да только не за себя.