С Артанис в те годы они часто виделись, их сплачивало то, что они оба помнили Исход… Каждый по-своему, конечно. Она рассказывала про Вздыбленные Льды — он про Лосгар, то немногое, что мог вспомнить. Но между ними теперь были годы в Эндорэ, многому научившие каждого. Болтливые синдарские и нолдорские языки начали шепотом передавать сплетни о них. Галадриэль не опровергала, считая себя выше этого, а Тьелпе не опровергал, потому что: во-первых, не обращал никакого внимания на досужие пересуды, а во-вторых, это было лучше, чем если бы они знали правду.
А правда была в том, что Тьелпе был невинен как дитя. Лишь одну деву он вспоминал. Благо, память у эльдар хорошая — те две недели в Таргелионе у дяди Морьо он всю жизнь потом помнил. И записку ее положил вместе с дедовыми конспектами и носил везде. Когда спасаться нужно было, бежать, он первым делом дедовы бумаги хватал и истлевшую записку, а в ней первая строчка «Оторнонья *…» Он ее наизусть помнил, хоть за годы скитаний после Гондолина совсем синдаризировался. Говорил только на синдарине, даже долгое «Келебримбор» начало ему нравится, а на квенья лишь слова той записки, да ее имя шептал. Да и то редко. Зато думал он о ней часто. Где она, его единственная, куда сгинула? В бездну ли упала вместе с огненным Нельо, или с их отцами нашла смерть под пещерными сводами Менегрота? Или, может быть, где-то она есть, ходит где-то по землям Эндорэ, а он и не знает?..
Дойдя до подножия Туманных Гор, он с верными ему эльдар основал поселение, назвав его Эрегион. Вскоре, исследуя горные пещеры и гроты, пытаясь разобраться в тамошних рудах и металлах, он нашел новый, неизвестный доселе металл. Оказалось, правда, что живущим в тех горах казар этот металл и его удивительные свойства уже давно были известны. Келебримбор назвал его мистарилле — «серебряная сталь». Часто он вспоминал, как Мирионэль приходила к нему в ту промерзшую каморку, что ему выделил под мастерскую дядя Морьо, в жуткий мороз, приносила поднос с едой и свежезаваренным дымящимся квенилас и спрашивала, не нужно ли чего-нибудь — сияющая и мягкая как серебро, но несгибаемая как сталь. Она расспрашивала о его жизни, об отце, сама время от времени говоря о себе. Оба они тогда отметили их внешнее сходство:
— Мы похожи на брата и сестру, — сказала она, улыбаясь, — Будь же моим оторно! — она радостно смеялась, беря его за руку своими тонкими пальчиками. Никто так не говорил с ним ни до, ни после нее.
Он сердился на себя за свою неотесанность и грубость и за то, что тогда не дал ей кольца, а сделал лишь эту глупую никчемную заколку — все, на что оказалось способным его плененное обликом кузины воображение. А ведь она была достойна самых изысканных украшений. С этой мыслью, он, сойдясь с казар Мории, основал Гвайт-и-Мирдайн — Братство Мастеров Ювелиров. Келебримбор умел, как и его дед, выращивать искусственные самоцветы, которые были крупнее и ярче чем те, что когда-то создал Ауле, и был по праву самым искусным ювелиром Эндорэ, изготавливая вещи, взглянув на которые, любая дева готова была на многое, чтобы обладать ими. Другое дело, что сам их создатель был не готов принимать благодарность от дев, если она выражалась в чем-то большем, нежели слова восхищения дивными творениями его гения.
В быту Владыка Эрегиона был скромен и неприхотлив. Вид у него был суровый, серьезный и сосредоточенный на той работе, которой он в тот момент был занят. Долгие часы одиночества, пока он работал в кузнице или своей огромной мастерской, доставляли ему скорее удовольствие — одиночество не тяготило его. Келебримбор был погружен в свой внутренний мир, находя смысл жизни в себе самом и своих мыслях. Сфера его интересов была практически безгранична. Инженерия, кузнечное мастерство, ювелирное дело, химия и магия, строительство и архитектура, военное дело, лингвистика и теория языков — вот далеко не полный перечень того, чем он интересовался.
Артано пришел к нему в сопровождении Келеборна. Серебряный Лорд представил его как прекрасно зарекомендовавшего себя кузнеца, одного из лучших учеников Ауле, талантливого ювелира и знатока металлов.
— Раз уж ты не захотел возвращаться в Аман, — шутливым тоном заговорил Артано, — мой наставник отправил меня к тебе, так что располагай мной по твоему усмотрению, — и он весело подмигнул ему, призывно кивнув красивой головой.
Прежде чем решиться приблизиться, Артано некоторое время изучал его повадки, как будто наблюдал за диковинным животным, которое предстояло укротить. А в укрощении животных Артано не знал себе равных. Ему не просто нравился этот нолдо. Не столько полезные для осуществления его планов качества привлекали майа в мужественном Лорде Эрегиона. Его влекла к Келебримбору его мужская красота, та внутренняя сила, неукротимая жизненная энергия, которую Мастер направлял на создание все новых творений и произведений искусства, точь-в-точь, как когда-то Феанаро. И все-таки, часть этой энергии принц Первого Дома подавлял в себе как мог. Артано чувствовал это. Мужская сила Владыки требовала выхода, и пылавшему страстью майа нестерпимо хотелось попробовать на вкус губы сурового нолдо, ощутить каково это — быть стиснутым в его крепких объятиях, когда он снова и снова овладевал бы его телом, заставляя извиваться, стонать и вскрикивать от переполняющего, разрывающего все внутри, экстаза.
Поначалу, появившись в мастерской Келебримбора вместе с Лордом Келеборном, Артано понадеялся на естественную притягательность своего облика. Ладный, статный, стройный как молодой тополь, с пышными кудрями золотисто-рыжих волос, спускавшихся до середины спины, и выразительными ореховыми глазами в черных длиннющих ресницах, Артано не мог не нравиться. Но Келебримбор смотрел на него с недоверием и любопытством и не более. Даже после того, как они стали регулярно видеться, работая вместе, Мастер обращал на него внимания не больше чем на мебель, стоявшую в его покоях.
— Расскажи мне, как устроен валарин? — обратился к нему как-то Келебримбор, — Я пытался самостоятельно разобраться в его грамматике с помощью кхуздул и сохранившихся у меня от деда работ по валарину, но мне не хватает некоторых деталей…
— У тебя сохранились записи Феанаро? — широко раскрыв глаза, спросил изумленный Артано.
— Да, я сберег кое-что… — уклончиво отвечал Владыка Эрегиона.
— Покажешь мне? Прошу тебя, мне очень любопытно взглянуть на записи Великого Мастера… — с мольбой в голосе проговорил майа.
Келебримбор с кривой усмешкой пошел к потайному ящику, замурованному в стене его мастерской, что-то щелкнуло — ящик открылся и нолдо извлек из стены толстую кипу пергаментов.
— Вот все, что у меня есть от деда, — сказал он, бережно кладя ее на стол. Артано как бы невзначай коснулся ладонью виска Владыки, приблизившись к столу из-за его спины и склоняясь над записями.
Мгновенно прочитав его сознание, Артано чуть не рассмеялся от радости — его ненаглядный Келебримбор был совершенным ребенком. Как же это было прекрасно! Это значило, что соблазнить его, сделать своим, будет гораздо легче. А их физическое соитие будет во много, много раз более страстным и подарит несравненно большее наслаждение, чем будь Келебримбор опытным покорителем сердец. Ведь именно с ним этот мужественный нолдо познает пик удовольствия, именно его имя будет шептать, задыхаясь от восторга. Майа уже готов был отдаться во власть сладостных и возбуждающих мечтаний о том, как ночи напролет они будут любить друг друга, а дни посвятят совместной работе и реорганизации мирового порядка, как неожиданно обнаружил, глубже погрузившись в слои памяти, что не все обстояло так гладко и просто, как показалось в начале. Ему предстал образ молодой женщины, этот образ буквально пропитал все глубокие слои сознания Келебримбора. Высокая и статная, хрупкая на вид, белокожая, с румяными щеками, темно-русые волнистые волосы, сине-серые большие глаза — она была вполне обычной, ничем особенным не выделяющейся нолдиэ. Что он мог найти в ней?! Должно быть, какая-то давно потерянная зазноба, старая любовь. Артано почувствовал жестокий укол ревности.
